Коло Жизни. Середина. Том 1 - Елена Асеева

Пагода вмале нависла над чашеобразной впадиной, вспенив вверх потоки бурой мельчайшей пыли, поднявшейся с его граней и сызнова изменила свое положение, расположив тело, клюв и семь рук — щупальц параллельно вершине. Лишь одной рукой судно вцепилось в углубление кальдеры. Вогнав в нее… в ее глубины свою полнотелую, воронкообразную присоску, поместившуюся на самом кончике щупальца.

— Что случилось? — с трудом выдавил из себя Вежды, входя в залу маковки.

Бог нежно прижимал к груди слегка обмякшее от волнения лучицы тело Яробора Живко, и, преодолев значительную часть залы, остановился напротив не менее встревоженного Седми.

— Вежды, — голос Раса слышимо сотрясся, и тотчас он положил руку на плечо старшего брата… забирая у того последние остатки сил.

— Отец… — проговорил мысленно Димург, и протянул к Седми мальчика, словно опасаясь, что ему не хватит сил его удержать. — Почему прибыл? Как же указание Родителя.

Не менее ошарашено закачал головой Седми, вероятно, и, не замечая, как принял на руки юношу и интуитивно прижал его тельце к груди. А минуту спустя пошедшая рябью зеркальная стена впустила в залу Першего и Небо. Обоих обряженных в серебристые сакхи, в своих величественных венцах. Змея, восседающая в навершие венца старшего Димурга, широко раскрыв очи, блеснула ноне изумрудным светом, единожды словно прощупывая Седми и резко развернувшегося в направлении Першего Вежды.

— Что ты мой любезный, — нежно протянул старший Димург. Впрочем, узрев прижатого к груди Седми мальчика, с сомкнутыми глазами, послал это сыну мысленно. И сразу, чтобы успокоить добавил, — прибыл с разрешения Родителя, на малое время… Как велел Родитель, абы разобраться с моими непокорными, своевольными сынами.

— Отец, — Вежды, обаче, молвил вслух… и в том величании передал все испытанное им в Млечном Пути напряжение… всю свою любовь, утомление и радость.

Он стремительно шагнул к Першему и почитай упал в его объятия, от нежности даже сомкнув очи, словно потеряв сознание.

— Ну… ну, мой бесценный… что ты? Как дурно выглядишь… утомлен, обессилен, — мягко протянул старший Димург, однако все также мысленно, при том поглаживая сына по курчавым волосам и вроде спуская со своих долгих перст золотое сияние на его кожу, целуя его в очи и виски. — Почему не выполнил требования моего и Родителя покинуть Млечный Путь, когда еще были силы? Можно разве быть таким упрямцем? Мы все знаем, что ты искусен в полемике, но поверь, мой драгоценный малецык, не стоит это свое качество так часто демонстрировать. И в целом Родитель был вельми на тебя сердит, когда сказывал мне о твоем неподчинении и склонности к бесконечному диспуту, коему ты подверг Его итак перегруженное Естество.

И Вежды, наконец, глубоко выдохнув, отворил очи и широко улыбнулся… несомненно, ощутив благодарность к Родителю, который не стал расстраивать Першего чудачествами его старшего сына… Сокрыв истинность своего негодования на Вежды, и переведя сие на склонность к диспуту… такая малость, в сравнении с истинной картиной его неподчинения.

Дотоль недвижно приникший к плечу Седми Яробор Живко, и впрямь бывший в обмороке, внезапно очнулся… Пред его очами появились полоски бледновато-серых облаков колыхающихся в фиолетовом своде залы, и резкая боль нежданно наполнила голову, шею, плечи, конечности и само туловище, так точно кто-то, желая вырваться из заточения, надавил на плоть изнутри. А острая боль втиснулась в нос, очи и уши, она рывком брякнулась об легкие, окатила сердце, а после выплеснулась кровью из ноздрей… не просто тонкими струйками, а прямо-таки густым потоком.

— А!.. — захлебываясь бьющей из носа юшкой вскрикнул Ярушка и на чуть-чуть отклонившись от плеча Бога, обдал его белое сакхи тем кровавым фонтаном.

— Ах! — не менее тревожно возбужденно дыхнул Седми, ощутив как судорожно затряслось под его рукой тело юноши, и плотное смаглое сияние, выбившись из-под кожи и одежды озарило все кругом.

Перший незамедлительно выпустил из объятий старшего сына, передавая его в руки стоящего подле брата. И когда Небо приобняв Вежды, укрыл того в своих объятиях, Димург торопливо шагнул к Седми, и забрал у него мальчика. Все также спешно Господь развернул юношу на правый бок, и, пристроив его голову на свою ладонь, приник устами к судорожно вздрагивающему лицу, где кожа пошла малой зябью. Целуя там не только лоб, сомкнувшиеся очи, покрытые кровью щеки и губы.

— Крушец, — полюбовно шепнул Перший, в том порыве передавая лучице особый трепет. — Умиротворись, прошу тебя моя радость… моя бесценность. Ты сейчас убьешь мальчика, и тогда мы не увидимся.

Смаглое сияние досель купно выбивающееся из головы, конечностей, туловища Яробора Живко мгновенно ослабло, а когда Перший наново облобызал лоб и вовсе потухло. Змея в венце широко раскрыла очи так, что, похоже, явила лежащее за зеленым маревом черное, бездонное глазное дно и плавно повела головой вправо.

— Седми, — нежно произнес старший Димург, и протянув вперед правую руку приобнял Раса за шею.

Он медлительно повел руку вместе с Седми к себе, с тем привлекая ближе последнего, и несколько раз поцеловал приблизившуюся голову сына в пшеничные кудри, приголубив устами его очи и вздернутый кончик носа.

— Моя любезность, — умягчено договорил Перший в отношении Седми и ласково ему просиял, заглянув вглубь его радужек треугольных, голубо-серых с синими брызгами по окоему. — Будь добр приглуши в зале свет и создай мне кресло… Я присяду. Небо, дорогой мой малецык, отведи Вежды в пагоду в дольнюю комнату.

Всей своей речью Перший нежил сынов, брата… колыхал теплотой своего голоса и сами облака… Поелику находящиеся в зале Боги ощущали его старшинство… его заботу… его любовь… Поелику находящаяся в зале материя ощущала его главенство… его властность… его мощь…

— Но, — пожелал вставить Вежды, поколь принимающий поцелуи от Небо.

— Дискутировать будем позже, мой замечательный, — перебивая сына, отозвался Перший. — Позже на это Родитель выделил время. А днесь без всякого спора исполни, что я велю… Мне надо уладить все с мальчиком и Крушецом. И поколь, мой милый, не до спора с тобой.

Седми промеж того отступив от старшего Димурга, уже выполнял его просьбу. Взмахом руки он сорвал бледно-сероватое полотнище со свода вниз и создал из него два объемных кресла, при сем оголив его фиолетовое пространство, чем и приглушил свет в зале. Перший степенно направился к одному из кресел и на ходу вже явственно вслух, ибо шевельнулись его полные губы, сказал:

— Небо, выполни распоряжения мои и Родителя. А я покуда, успокою мальчика и дам поручения готовить все к разговору с Крушецом.

— Хорошо, Отец, — немедля отозвался старший Рас, впрочем, послав это только на Першего.

Он тот же миг плотнее обхватил Вежды рукой за стан, и, развернувшись, направился с ним вон из залы. Перший между тем опустился в кресло, и, пристраивая мальчика, находящегося в бессознательном состоянии, все также на бок себе на колени, вытянул вперед ноги. И тотчас выплюхнувшись из сидалища развернулся широкой полосой лежак, приподняв ноги и слегка утопив их в своей клубящейся поверхности. Старший Димург ласково провел перстами по лицу мальчика, смахивая оттуда, превратившиеся в мельчайшие крапинки изморози кровавые потеки и весьма полюбовно сказал прохаживающемуся и зримо взволнованному Седми:

— Малецык, что ты мечешься? Присядь, моя бесценность… не стоит так волноваться… Я не сержусь на тебя. С чего ты взял?

Седми незамедлительно остановился возле кресла, и рывком развернувшись, перво-наперво воззрился на покачивающуюся зеркальную стену, в которой днесь пропали Небо и Вежды, и лишь потом, переведя взор на Першего, легохонько ему улыбнулся.

— Все хорошо мой милый, — отметил тем же ровным голосом Димург, непременно лаская его тембром Раса. — Кукер прибыл на пагоде. Несколько, право молвить, не в лучшем своем виде, но здоров… Скажем так, мальчик расстроен… расстроен перенесенным, испытанным, и как он считает тем, что предал своего властителя.

Перший смолк и теперь медлительно оторвал взгляд от бледного лица Яробора Живко, переведя его на растерявшее золотое сияние и не менее молочное лико Седми.

— Зачем я только не понял, Вежды повелел Кукеру повредить чревоточину? — очень тихо вопросил старший Димург, и глаза его с темно-коричневой радужной оболочкой занимающей почти все глазное яблоко да окаймленные по краю тонкой желтовато-белой склерой мгновенно расширившись, полностью ее поглотили. — Ты о том осведомлен, мой милый?

Седми торопливо качнул головой… Он, как и понятно, не врал, абы те знания не хранились теперь в нем, а были схованы Вежды. Перший степенно прощупывая Седми сие словил. Днесь он действовал очень мягко, стараясь не навредить, итак явно взволнованному малецыку, и как всегда делал не просто выкачивая всю информацию, а выуживая только надобное.