Колхозное строительство 1 - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не хотите ли кофею? — спросила графиня.
— Нет! — ответил граф, и овладел ею прямо на лестнице. А за окном цвела акация, и чирикали воробьи. В саду десять мужиков гнули рельсу. „А ну её нафиг“, сказали мужики. „Пойдём домой, догнём завтра…“»
Хрюкнула и забулькала дочь первого наркома финансов, вилял машиной, распугивая редких прохожих и частых голубей, сын всесоюзного старосты, звенела колокольчиками дочь еврейского народа и внучка известного русского писателя. Сидел и блаженно улыбался сын XXI века.
«Да», — улыбнулся Пётр, — «И правда — мир неизбалованных юмором людей. Кто у них есть? Зощенко, Ильф с Петровым — и всё. Жванецкий ещё только появился, и сам не выступает. Нет никаких „камеди клабов“ и десятка других „вуменов“. Можно даже попытаться написать несколько миниатюр для Райкина».
Тем временем попутчики отсмеялись. Неожиданно обиженно произнёс «Сын»:
— Я не понял второго смысла.
— Саша, ну что ты. Это ведь Пётр Миронович намекает на Синявского и его статью «Что такое социалистический реализм?».
— А ведь действительно. Образно-то как. Сразу и не понял. Старею.
— А я вам говорила, — ещё раз звякнула колокольчиком Люша, — Пётр Миронович вчера нам со Смирновой Верой Васильевной три притчи своих рассказал — так я теперь на мир другими глазами смотрю. Словно через грязное мутное стекло глядела, а теперь это стекло вымыли. И непонятно ещё, хорошо ли это, когда всё видишь ясно. Хочется самой вновь стекло запачкать.
— Интересно. Заслужить от Люши похвалу. Далеко пойдёте. Может, и нам расскажете свои притчи, Пётр Миронович? — повернулась на сидении, разглядывая его Исидоровна.
— Это невесёлые притчи. Давайте я вам лучше ещё анекдот расскажу.
— Давайте анекдот, — нахмурилась «Дочь».
— Один писатель так долго писал в стол, что запах стал просто невыносим.
Стояла тишина. Минуту, наверное. Потом звякнула Люша: «Писал». И захлебнулась. Дошло и до супругов. Машина виляла, виляла, а потом просто остановилась посреди, к счастью, пустой дороги. Криминалист смеялась дольше всех, а когда все замолкали, уставшие, она словно нарочно произносила одно слово, «стол», например — и веселье продолжалось.
Когда снова тронулась, Калинина, тяжело держась за сердце, укоризненно проговорила, не решаясь повернуться к Петру:
— Пётр Миронович, ну нельзя же так. У меня сердце слабое. Привезёте в Переделкино хладный труп.
— Извините, больше не буду — меньше тоже.
— Будет вам. Впору и правда грустные притчи послушать, — крякнул «Сын», — А то так и в кювет заедем.
Они уже выбрались из города и ехали вдоль заснеженных полей. Судя по тому, что солнце всходило слева, ехали они на юг. Пётр не представлял, где находится знаменитое Переделкино. Молчание затягивалось, и Штелле решил попробовать рассказать ещё один анекдот.
— Наталья Исидоровна, вы ведь эксперт-криминалист, мне Елена Цезаревна сказала.
— Не обманула, — пошутила «Дочь».
— Хотите, расскажу анекдот про вашу профессию?
— А что, и такие у вас есть? Непременно расскажите, ни одного не слышала.
— При раскопках в Египте нашли саркофаг с мумией. Эксперты не могли установить, чья это мумия. Пригласили советских специалистов. Три советских эксперта засучили рукава и потребовали освободить помещение. Вскоре они вышли, утирая пот со лба:
«Аменхотеп XXIII!»
«Как вам удалось это установить?»
«Сам, дурашка, сознался!»
— Дурашка, — прохрюкавшись и пробулькавшись, и на самом деле держась за сердце, еле вымолвила Калинина, — Расскажу на работе. Все в стол писать будут. Ох, Пётр Миронович. Непростой вы человек.
— Да я и не говорил, что простой.
— А чем вы ещё занимаетесь, кроме того, что бухаете, как Есенин?
— Пётр Миронович написал продолжение «Буратино», — вступилась за него Люша.
— Я — Первый Секретарь Горкома КПСС.
— Неожиданно. И что за город? — откликнулся первым Калинин.
— Краснотурьинск. Это не очень большой город на северном Урале — но скоро он станет известен как «Нью-Васюки».
— Это почему? — резко повернулась к нему Исидоровна.
— Туда переедет столица. По крайней мере, культурная.
— Смешно. Хотя нет. Лучше расскажите ещё про криминалистов.
— По заявлению экспертов, Малевич своим «Черным квадратом» замазал какую-то другую мазню.
— Ещё.
— Обворована квартира. По отпечаткам пальцев, оставленных преступником, эксперты определили, что жить он будет долго и счастливо, но настоящей любви так и не встретит.
— Ха-ха-ха. Всё, лимит на смех закончился, — отсмеявшись и похлопав жену по руке, огласил Александр Михайлович, — Да мы и приехали. Вон уже и Переделкино.
Глава 9
Событие сорок девятое
На даче дедушки было многолюдно, да ещё они целым табором завалились.
Представляла гостей Люша. Пётр попросил её, чтобы она называла его начинающим поэтом-песенником — а вот приехавших ранее можно было и не представлять.
— Это наша звёздочка Анастасия Вертинская, — чмокнула три раза в щёчку её Елена Цезаревна.
Что можно сказать? Всё попаданцы обязательно мутят с одной из звёзд — то им Наталью Варлей подавай, то Цыплакову, а то и Пугачёву. И ни один не покусился на Вертинскую. Почему? Да потому что — богиня. Как вы себе представляете мутку с Герой или Афродитой? Вот то-то и оно.
— А это Никита Михалков. Вы же смотрели фильм «Я шагаю по Москве»? А ещё он по совместительству муж нашей звёздочки, — чмокнула Чуковская и будущего оскароносца.
А что тут можно сказать? Верной дорогой идёте, товарищи. Всё у него в жизни будет хорошо. И ведь на самом деле хорошие фильмы снимет. Дурак только. Вот через пару лет разведётся с Вертинской — а ведь какие красивые и умные могли быть детки.
Третий посетитель дедушки вызвал у Петра приступ паники.
— А это писатель и поэт Булат Окуджава.
— Очень рад. Позавчера вот узнал, что вы у меня Мотыля украли, — постарался шуткой сгладить нервозность пожатия руки Штелле.
— Вы тоже сценарий фильма написали? — заинтересовался ограбленный Петром бард.
— Нет, я для свердловского ТЮЗа написал музыкальную сказку-детектив.
— Расскажете потом? — встрепенулась светлая девушка, — Нужно ведь и деду вас показать, Пётр Миронович.
Дед был сух и стар. Сидел в кресле в ярком вязаном свитере, но под свитером на рубашке был галстук. Интеллигент. Большой еврейский нос с годами из острого клюва превратился в картошку. Высокий лоб. Совершенно седые, аж белые волосы. Говорят вот — пронизывающий взгляд. Нет, не было пронизывающего взгляда, скорее — насмешливый прищур. И прямо рвали всю картину маленькие гитлеровские усики под картофелиной. Глаза говорили: «Ну, Люша, рассказывай, что за интересный экспонат ты залучила».
— Деда, это Пётр Миронович. Он — начинающий поэт-песенник, — отработала договорённость светлая девушка и не удержалась, —
