Утонувший в кладезе - Николай Романецкий

О боги мои, Тор и Один, как же она прекрасна!.. И как он жил раньше один! Спасибо тебе, учитель Андерс, ты знал, что может сделать ученика счастливым!..

Ему захотелось стянуть одеяло полностью. И вновь заняться любовью.

Но сегодня это желание не существовало само по себе — оно смешивалось с другими. Желаний было много. Хотелось смотреть, как она спит. Слушать, как она смеется. Чувствовать, что она рядом. А еще хотелось, чтобы она была рядом всегда. Очень хотелось. И чтобы любовь доставляла наслаждение не только ему, но и ей… Ведь вчера он так и не узнал, хорошо ли ей было…

Лейф смотрел на Труду и словно распадался на части. Глаза жили отдельно от него, любовались гладкой девичьей кожей и больше знать ничего не хотели. Левая нога изо всех сил сдерживалась, чтобы не пощекотать шершавую Трудину пятку. А правая рука уже скользила под одеяло, туда, где сходились воедино крепкие гладкие бедра. Трудины бедра…

Нельзя, сказал Лейф руке. Ведь она спит!..

Ну и что, ответила рука. Как только я туда проберусь, проснется…

Нет, сказал он. Мы теперь с тобой не одни. Нам надо думать о других.

Но разве ты хочешь не того же?..

Того же, согласился он. Очень хочу. И все же придется чуть-чуть подождать и дать человеку поспать.

Но рука его не послушалась. Она скользнула под одеяло, коснулась шелковистых волосиков внизу живота и побежала дальше.

— Подожди ты, неугомонный, — сказала Труда сонным голосом. — Я хочу принять душ.

Глаза ее раскрылись, и Лейф потрясенно обнаружил, как они глубоки.

— А можно, я приму душ вместе с тобой? — спросил он и сам подивился своему вопросу.

Труда улыбнулась:

— Конечно, можно, глупый.

Улыбка была совсем необидной. А слово «глупый» имело совсем не то значение, к которому он привык.

— Глупый, — пробормотал он. — Как хорошо быть глупым!

— Да и я себя веду как последняя дура, — сказала Труда, и было непонятно, осуждает она себя или восхищается. — А ты ласковый, как теленок… Никогда не думала, что в замке Стуре встречу ласкового парня!

Под душем они стояли вдвоем.

Труда рассказывала ему, как называются различные части своего тела, и это он вытерпел.

Сразу выяснилось, что многое у нее называется так же, как и у него. Это он тоже вытерпел.

А потом он заметил, как странно вода струится по Трудиному телу — обтекая все выпуклости и скрываясь во впадинах.

Этого Лейф вытерпеть уже не смог.

И они немедленно занялись любовью.

Они любили друг друга днем перед обедом и вечером, перед ужином. А в перерывах Лейф рассказывал Труде о викингах, богах и войнах. «Какой ты умный!» — восхищалась она. Потом Труда рассказывала ему о своей жизни. «Какой ты глупый!» — удивлялась она. Потом она задумывалась, мрачнела, и, чтобы убрать грусть с девичьего лица, Лейф принимался ее целовать. И тогда они вновь начинали любить друг друга.

По-видимому, такого количества любви человеку выдержать невозможно. Во всяком случае, после ужина они, как и вчера, сразу уснули.

Зато на следующее утро сил было хоть отбавляй.

И они вновь шептали друг другу слова, от которых громко стучало сердце.

— Никогда не думала, что так в жизни бывает, — сказала Труда.

И они вновь любили друг друга.

А после ужина опять уснули.

Так продолжалось пять дней. На шестой Лейф проснулся и, не открывая глаз, привычно потянулся к Труде. Было самое время положить ей руку на грудь и вновь заняться любовью. Рука его легла на пустой край постели.

— Иди сюда, — позвал он шепотом. — Я хочу сделать тебе викинга.

Эта фраза была паролем. А отзывом было:

— Не сделаешь, глупый. У меня нет зелени в глазах.

Лейф уже знал, почему и для чего зеленеют девичьи глаза. Но раз за разом повторял пароль — хотя бы для того, чтобы услышать, как девичьи губы произносят слово «глупый».

На этот раз он отзыва не дождался.

Тогда Лейф открыл глаза. И вскочил: труды в Клетке не было. Бросился к душу. Вода не шумела, однако он все-таки заглянул.

Пусто.

Дальше было так, будто он все еще занимался любовью. Только непонятно — с кем. Разве лишь с собственным ужасом Прыгало сердце, колотило в виски… Лейф метался по клетке, как зверь, сокрушая по пути стол и стулья.

Наконец в зеркале появился учитель Андерс, мягко сказал:

— Успокойся, мой мальчик… Что с тобой происходит?

— Верните мне Труду, — взмолился Лейф. — Пожалуйста! Я люблю ее. Прошу вас, учитель…

— Стоит ли беспокоиться о проститутке! — Учитель Андерс улыбнулся. — Скоро у тебя будет много девушек.

— Когда?

— Очень скоро!

— Но мне нужна именно она!

Лицо Андерса приняло обычное жесткое выражение.

— Я не могу вернуть тебе Труду, мой мальчик. Я не хотел тебе говорить, но раз ты ее любишь, все меняется… — Учитель помолчал, будто собираясь с силами. — В общем, мой мальчик, Труду похитили. И умертвили!

Под ногами Лейфа словно разверзлась пропасть. И чтобы не упасть в нее, он схватился за спинку стула.

— Как похитили! — У Лейфа задрожали губы. — Кто?

— Те самые люди, что убили твоего отца. То есть не те же персонально, однако… Словенские шпионы.

На следующий день всегда запертая дверь снова отворилась, и в Клетке появилась новая гостья. В отличие от Труды она была черноволосой и худощавой и сразу не понравилась Лейфу.

Какая безобразная, подумал он. Зато теперь я знаю, что такое юбка…

— Здравствуй, Лейф. Меня зовут Агнетта.

Лейф молча отвернулся.

Зашуршала одежда. Горячая девичья рука коснулась шеи Лейфа, пробралась к нему под воротник.

— Уйди! — сказал он.

— Почему? — удивилась она. — Неужели я тебе не нравлюсь?

— Да, не нравишься.

— А ты посмотри на меня получше! — Она повернула его к себе.

Лейф хотел ее ударить.

И не смог.

Потому что тело ее оказалось очень похожим на Трудино.

Нет, совершенно не похожим. Она была тоньше и ниже Труды, со впалым животом. И грудь ее в подметки не годилась Трудиной — два крошечных бугорка с торчащими сосками.

Но бросив на эти бугорки взгляд, Лейф уже не мог оторваться.

И оказалось, что она — пусть и по-другому, но прекрасна. И опять бил его по голове своим молотом Тор… Опять нарастали неодолимые желания…

И оказалось, что узкие бархатистые бедра — ничем не хуже полных и гладких.

И оказалось, что внизу живота и между бедрами — ничего нового. Те же курчавые волосики и та же притягивающая неровность…

И оказалось, что любовь с Агнеттой — ничуть не хуже любви с Трудой.

Все было похоже. И закончилось похоже — после ужина они заснули, а утром Агнетты и след простыл.