Игра с тенью - Джеймс Уилсон

— Это ваши выводы, или их сделал ваш брат?

— Мы оба, — ответная, посчитав такой ответ наименее рискованным. — Но главным образом брат, естественно.

В действительности Уолтер, конечно же, ни о каких моих выводах не слышал и (подумала я смущенно) вполне может их отвергнуть. Однако единственная альтернатива — объявить их исключительно моими — нанесла бы существенный удар по его гордости, заронив подозрение, что концепция книги — если, конечно, Уолтер ее примет — принадлежит скорее мне, чем ему.

Впрочем, вполне возможно, что леди Истлейк мне не поверила, ибо она внимательно вгляделась в мое лицо, а потом с язвительными нотками в голосе произнесла:

— Что же, со времени нашего последнего разговора он сильно продвинулся. Просто поразительно, к каким выводам можно прийти, всего-навсего сидя в Камберленде и размышляя. Вероятно, там особенный воздух. — Она улыбнулась. — В любом случае, передайте ему мои поздравления и скажите, что именно на это я и надеялась, Может быть, вы с ним соблаговолите отобедать у нас на будущей неделе и обсудить дальнейшие планы?

Выхода не было. Мы должны пойти, а Уолтеру придется произвести хорошее впечатление. В противном случае у леди Истлейк может сложиться неблагоприятное впечатление, что поставит под угрозу всю идею книги. Как только она ушла, я написала Уолтеру короткую записку, что ему пора возвращаться.

Дэвидсон понес письма на почту, а я решила внять совету доктора Хэмпсона и отдохнуть после трудов, когда прозвучал дверной колокольчик. Для гостей было уже поздновато, но я встала и приготовилась принять посетителя. Спустя минуту или две появилась миссис Дэвидсон и принялась разводить огонь.

— Кто к нам заходил только что? — спросила я.

— Женщина, мисс.

Я ждала продолжения, однако миссис Дэвидсон все еще шумно управлялась с кочергой. В конце концов я продолжила сама:

— Какая женщина?

Она поколебалась и громко сглотнула.

— Ее не назовешь респектабельной. Она явно нервничала.

— И что ей было нужно?

— Она хотела повидать мистера Хартрайта, — сообщила миссис Дэвидсон так тихо, что я едва расслышала.

— Зачем?

— Она не пожелала объяснить, мисс — Она повернулась и коротко взглянула мне в глаза, словно надеясь, что я замечу ее неодобрение и не стану требовать дальнейших ответов. — Ей был нужен только мистер Хартрайт.

— Она еще здесь? — спросила я, направившись к двери. — Я хочу посмотреть на нее.

— Я отослала ее, мисс. Посчитала, что вас нельзя беспокоить.

Однако я обеспокоена. И не могу избавиться от этого чувства. Полгода назад я бы сочла ее какой-нибудь неудачницей, которой помог Уолтер, и забыла бы про это. Но теперь…

Впрочем, бесполезно сосредоточиваться на подобных мыслях. Мы должны завершить книгу — молясь о том, чтобы не разрушить при этом собственную жизнь.

Книга 3

XLIV

Набросок письма Уолтера Хартрайта мистеру Элайдже Нисбету 1 декабря, 185…

1. Беру на себя смелость напомнить, что познакомился с Вами, когда локомотив застрял возле Лидса.

2. Вы любезно предложили осмотреть Ваших Тернеров.

3. Буду проезжать Бирмингем по пути в Лондон, на следующей неделе.

XIV

Уолтер Хартрайт — Мэриан Халкомб 1 декабря 185… Лиммеридж Пятница

Моя дорогая Мэриан!

Ты восхитительна! Добиться таких потрясающих успехов менее чем за два месяца!

К сожалению, я не смогу возвратиться ко времени, на меченному для обеда в понедельник. Я сознаю, что ставлю тебя в сложную ситуацию, и очень огорчен. Но поскольку я очень долго не имел о тебе известий (пожалуйста, не сочти за упрек — я вполне допускаю, что, будучи столь занятой, ты не могла мне писать), то я соответственно не знал, как продвигаются твои дела, и понятия не имел о твоих планах на мой счет. Я же, в свою очередь, вел собственное расследование, и, боюсь, оно потребует на обратном пути остановки в Бирмингеме. Как ты полагаешь, нельзя ли отложить встречу с Ислейками на несколько дней?

С любовью,

твой преданный брат

Уолтер

XLVI

Уолтер Хартрайт — Лоре Хартрайт 4 декабря 185…

Моя самая любимая!

Посмотри-ка! Я так же надежен, как и мое слово! Хотя, признаюсь, испытываю известные трудности: поезд качает с боку на бок, словно корабль на волнах, и я могу писать лишь в ту долю секунды, когда он находится в равновесии. Однако теперь или никогда, ведь, приехав в Вилленхолл (вскоре), я должен буду идти прямо в гостиницу, а затем — к мистеру Нисбету. Поэтому прости мою краткость. Завтра я буду многословнее.

А пока — не тревожься обо мне. Я в порядке. Я ни о чем не забыл. Я люблю тебя.

Уолтер

XLVII

Из дневника Уолтера Хартрайта 4 декабря 185…

Все прочее можно изложить в письме, а вот это, несомненно, может ее огорчить.

Нисбет, слегка пришедший в себя после лицезрения несчастного, выглядел совершенно потрясенным: лицо под слоем копоти побледнело, руки сцеплены, словно в поисках опоры. Взглянув из окна на простирающийся перед ним ад, он все-таки взял себя в руки, передернул плечами и обернулся ко мне.

— Цена прогресса, — сказал он. — За все приходится платить. — Он кивнул, как будто сия истина восстановила его веру. — Тернер знал об этом. А теперь не хотите ли стакан вина, мистер Хартрайт?

XLVIII

Уолтер Хартрайт — Лоре Хартрайт Недалеко от Рэгби 5 декабря 185… Вторник

Моя самая любимая!

Слава Богу, Северо-восточная железная дорога добрее к авторам писем, чем Бирмингем и Дерби. Несессер для письменных принадлежностей сам собой удерживается на моем колене (по крайней мере, большую часть времени); ручка лишь иногда непроизвольно скользит по бумаге; а локоть имеет уникальную возможность свободно двигаться, ибо соседнее место свободно. В общем и целом, если не считать холода, я действительно устроился не менее удобно, чем дома. И вот наконец настоящее письмо.

Я всегда полагал, что название «Черная страна» возникло благодаря поэтической гиперболе, однако оно столь же однозначно и буквально, как «набережная канала» или «дорога к станции». Земля черна от угля и шлака, а воздух — от дыма, даже деревья и пучки травы потемнели от копоти, и только небольшие пятна зелени, поблескивающие там и здесь, словно яркий носовой платок среди однотонно серых заводских помещений, напоминают о том, что здесь и в самом деле имеется растительность. Мистер Нисбет, как выяснилось, — владелец железоделательных производств; а его дому — кошмарному нагромождению готических шпилей и окон в стиле эпохи Тюдоров, расположенному в полумиле от мастерских, — по меньшей мере лет десять, поэтому он ужасно закопчен, и лишь по следам проступающей кое-где известковой кладки можно определить: скорее всего, дом выстроен из кирпича, а не из камня.

Средних лет женщина открыла мне дверь и провела в большую восьмиугольную гостиную. Ее стены пустовали, за исключением двух-трех мрачных портретов; кроме того, на монументальной каминной доске виднелся портрет самого Нисбета с семейством. В центре комнаты стоял огромный стол, за которым свободно разместились бы король Артур и все его рыцари. Однако прочая обстановка была скудна: несколько стульев подле стола да три кресла с мягкими подголовниками, расставленные полукругом перед огнем, пылающим во вместительном каменном очаге. Сквозь ряд маленьких окошек, проделанных в башнеобразном потолке, просачивался тусклый свет, отчего на всем помещении, немного напоминающем церковь, лежала печать торжественной серьезности.

— Я доложу о вас хозяину, — сказала женщина.

Однако она не успела сделать и нескольких шагов, как появился мистер Нисбет собственной персоной, живо беседуя на ходу с сопровождавшим его человеком — одним из своих служащих, судя по добротным ботинкам и строгому коричневому костюму. Раскрасневшись, мистер Нисбет в подтверждение своих слов время от времени потрясал кипой бумаг, зажатой в руке. Спутник слушал его с гробовой серьезностью, опустив голову, периодически кивая и беспрестанно оглядывая комнату, будто животное, выискивающее пути к спасению. В конце концов его взгляд упал на меня и застыл; после чего мистер Нисбет смолк и, проследив, куда смотрит собеседник, тоже меня заметил.

— А, мистер Хартрайт, — сказал он, — я немедленно предоставлю себя в ваше распоряжение.

Он вновь повернулся к мужчине в коричневом костюме.

— Посоветуйте ему подумать о своей жене, Харкнесс, — проговорил он. — Пусть он выяснит ее мнение. Он должен понимать — они должны понимать: у меня это не пройдет.