Крепкие мужчины - Элизабет Гилберт

Ежедневные подробности этой войны не так уж важны. Это была типичная омаровая война. Драки, срезание поплавков, вторжения на чужие территории, вандализм, грабежи, агрессия, обвинения, паранойя, унижения, оскорбления, террор, трусость и угрозы. Коммерция почти заглохла. Добычей омаров и так-то зарабатывать непросто, но еще труднее тогда, когда рыбаку нужно и днем и ночью защищать свою собственность или атаковать собственность другого рыбака. Отец Рут без лишней суеты и без долгих раздумий вытащил из моря все свои ловушки – точно так же, как сделал его отец в тысяча девятьсот третьем году, во время первой омаровой войны между Корн-Хейвеном и Форт-Найлзом. Он вытянул на берег свою лодку и уложил ее во дворе перед домом.

– Я в таких делах не участвую, – объявил он соседям. – Мне плевать, что там кто кому сделал.

Стэн Томас все рассчитал. Он понял, что, переждав войну, потеряет денег меньше, чем соседи. Он понимал, что война вечно длиться не будет.

Она продлилась девять месяцев. За это время Стэн Томас проконопатил лодку, смастерил новые ловушки, просмолил веревки, подкрасил поплавки. Пока его соседи вели сражения и разоряли друг дружку, он полировал все, что имел для омарового бизнеса, доводил до совершенства. Естественно, его территорию заняли, но он знал: те, кто это сделал, выдохнутся, перегорят, и тогда он сможет вернуть себе свои морские владения. С лихвой. Враги потерпят поражение. А пока он чинил снасти и драил все медные детали. Его жена, Мэри, очень ему помогала. Она так красиво разрисовала его поплавки. С деньгами у них проблем не было. За дом все положенные выплаты были давно сделаны, а Мэри была необычайно экономна. Всю жизнь она прожила в комнатке площадью десять квадратных футов, и у нее никогда не было собственных вещей. Она ничего не ждала и ничего не просила. Она могла приготовить вкуснейшее жаркое из моркови и куриной косточки. Она устроила огород, она латала одежду мужа, штопала его носки. К такой работе она привыкла. Не такая уж большая разница – штопать шерстяные носки или собирать в пары шелковые чулки.

Мэри Смит-Эллис Томас пыталась мягко уговорить мужа пойти работать в Эллис-Хаус и к добыче омаров не возвращаться, но он и слышать об этом не желал. Он заявил жене, что не хочет даже близко подходить к этим вонючим задницам.

– Ты мог бы работать в конюшне, – говорила Мэри, – и никого из них не видеть.

Но Стэн не желал убирать навоз за лошадьми этих вонючих задниц. Мэри перестала его уговаривать. Просто у нее была такая тайная фантазия: что ее муж и Эллисы полюбят друг друга и ее снова примут в Эллис-Хаус. Не как служанку, а как члена семьи. Может быть, Вера Эллис полюбит Стэна. Может быть, мисс Вера станет приглашать Стэна и Мэри на ланч. Может быть, Вера нальет Стэну чая и скажет: «Я так рада, что Мэри вышла замуж за такого достойного джентльмена».

Однажды ночью, в своем новом доме, лежа в постели с новым мужем, Мэри попробовала робко развить свои фантазии:

– Быть может, мы могли бы навестить мисс Веру…

Но ее супруг не дал ей договорить и объявил, что он скорее собственное дерьмо слопает, чем навестит мисс Веру.

– О… – сказала Мэри.

Она отказалась от своих попыток. Она вложила всю свою энергию в помощь мужу во время его простоя, пока тянулась омаровая война, а от него она получала маленькие, но драгоценные признания своей ценности. Он любил сидеть в гостиной и смотреть на новые занавески. Дом стал безупречно чистым, и Стэну стали милы старания жены украсить жилище. Мэри ставила на подоконники полевые цветы в стаканах. Она протирала его инструменты. Это был так чудесно.

– Иди ко мне, – говорил он ей в конце дня и похлопывал себя по колену.

Мэри подходила и садилась к нему на колени. Стэн раскрывал объятия.

– Иди сюда, – говорил он, и она прижималась к нему.

Когда она нарядно одевалась или делала красивую прическу, он называл ее Мяткой, потому что от нее словно бы пахло мятным освежителем, и она сверкала, как новая монетка.

– Иди сюда, Мятка, – говорил Стэн. А бывало, глядя, как она гладит его рубашки, он говорил:

– Умничка ты у меня, Мятка. Они проводили вместе и дни и ночи, потому что Стэн не выходил в море. Было такое чувство, словно они вместе трудятся в доме ради общей цели, словно они – команда, которую не касаются никакие беды и ссоры внешнего мира. Вокруг них бушевала четвертая омаровая война между Форт-Найлзом и Корн-Хейвеном и портила всех, но не их. Они были мистером и миссис Стэн Томас. Мэри думала, что ему нужна только она, а ей только он. Они укрепили свой дом в то время, как расшатывались дома их соседей.

Это время было самым счастливым в их супружестве. Эти семь месяцев войны подарили Мэри Смит-Эллис Томас невероятную радость, они подарили ей чувство, что она была бесспорно права, уйдя от Веры Эллис и выйдя замуж за Стэна. Она ощущала себя нужной и достойной. К работе она была привычна, но она не привыкла трудиться ради своего собственного будущего, ради себя. У нее был муж, и он ее любил. Она была ему нужна. Он ей так сказал.

– Ты чудная малышка, Мятка.

После семи месяцев ежедневного ухода омаровые снасти Стэна Томаса приобрели образцовый вид. Когда он смотрел на свои снасти и лодку, ему хотелось по-миллионерски потирать руки. Ему хотелось смеяться по-деспотски, когда он смотрел, как его друзья и соседи борьбой доводят себя до нищеты.

«Деритесь, деритесь, – безмолвно подзуживал он соседей, – Давайте деритесь».

Чем дольше сражались остальные, тем слабее становились. И тем лучше было бы для Стэна Томаса – к тому времени, когда он снова спустит на воду свою лодку. Он был только за то, чтобы война продолжалась, но в ноябре тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года четвертая омаровая война между Форт-Найлзом и Корн-Хейвеном подошла к концу. Омаровые войны вообще имеют тенденцию заканчиваться зимой. В ноябре многие рыбаки перестают выходить в море даже при самых лучших обстоятельствах, поскольку море почти постоянно штормит. И чем меньше на море рыбаков, тем ниже вероятность столкновений. Война могла закончиться просто из-за погодных условий. В эту пору оба острова впадали в зимнюю спячку, а когда придет весна – кто знает, может быть, к весне старые споры будут забыты. Но в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом так не случилось.

Восьмого ноября молодой человек с острова Корн-Хейвен по имени Джим Берден должен был выйти в море ловить омаров. Первым делом с утра он собирался заправить лодочный мотор топливом, но не успел он залить в бак бензин, как заметил чужие поплавки, выкрашенные отвратительной ярко-зеленой краской, подпрыгивающие среди его поплавков. Это были поплавки Поммероя с острова Форт-Найлз. Джим их сразу узнал. И он знал, кто такой Айра Поммерой. Айра Поммерой, муж Ронды, отец Вебстера, Конвея, Джона и так далее, был братом Дона Поммероя, который лежал в больнице в Рокленде и заново учился ходить. А ходить он разучился после того, как его избил Фред Берден, который был отцом Джима Бердена.