Русский щит - Вадим Каргалов

На противоположном конце площади стояла Воздвиженская-на-Торгу церковь, белокаменные стены которой ярким пятном выделялись среди купеческих домин и торговых рядов.

Деревянные постройки Ветчаного города с площади были не видны: их скрывала от глаз восточная стена Среднего города с проездной Ивановской башней.

Редкий гость проходил дальше торговой площади, поражавшей своим многолюдством, многоцветием красного товара, многоязычным купеческим гомоном. Да и зачем было идти дальше Среднего города? Здесь находился и торг, и великокняжеские власти в Детинце.

Иным представлялся Владимир с востока, с холмов, по которым спускалась к Серебряным воротам города Суздальская дорога. Отсюда можно было заглянуть за деревянные стены Ветчаного города, похожего на большую деревню.

Все постройки Ветчаного города были деревянными, низкими, невзрачными. Они вытянулись вдоль единственной улицы, которая шла от Серебряных ворот к Ивановским воротам Среднего города.

А между улицей и крепостными стенами — скромные дворы посадских людей, избы ремесленников, гончарные мастерские, кузницы, навесы скотных дворов, клети с узкими прорезными оконцами, амбары из неошкуренных осиновых жердей, колодезные журавли на углах узких извилистых переулков. Под стать жилищам были и церкви, тоже деревянные, потемневшие от времени и непогоды, с покосившимися крестами на шатровых кровлях, покрытых дранью. Теснота, зловонье, струйки дыма из очагов, поставленных прямо во дворах. Летом — пыль, а осенью — непролазная грязь. Вместо тенистых веселых садов — узкие полоски огородов, где посадские люди выращивали для домашнего обихода немудрый овощ: репу, горох.

Бедность, убожество…

И так — до самой стены Среднего города, отгородившей от посада другой, княжеский и боярский, Владимир.

Только с севера, со стороны Юрьевской дороги, с дальних полей, полого поднимавшихся за рекой Лыбедью, город открывался весь сразу, во всей многоликости его частей. Отсюда видно было, что в стольном Владимире соседствовали богатство и бедность, пышный блеск княжеского Детинца и скромность посада и что неприметный Ветчаный город составлял чуть ли не половину столицы. А если пересчитать обитателей его, то их оказывалось намного больше, чем жителей Нового и Среднего города, вместе взятых.

Но не каждый знал, с какого места нужно смотреть на Владимир, чтобы охватить его целиком, как не каждый способен проникнуть разумом в сущность явлений, разнородных и противоречивых, свести их в единое целое, проникнуть в сокровенный смысл происходящего, очистив главное в жизни от шелухи выспренных речей, несбыточных надежд, легковесных обещаний. Однако в этой способности и заключается государственная мудрость, без которой нельзя обойтись настоящему правителю…

Дмитрий Александрович не сразу разобрался в хитросплетениях великокняжеских дел, а когда разобрался — пришел в уныние. Властвовать было не над кем, кроме прежних переяславских отчинников да Владимирского княжества, полученного по ханскому ярлыку!

Князья разъехались по своим уделам, и вытащить их оттуда было невозможно ни щедрыми посулами, ни грозными грамотами. А когда в лето шесть тысяч семьсот восемьдесят пятое[81] новый великий князь стал настоятельно требовать войско для похода на корелу, удельные владетели прикрылись именем хана Менгу-Тимура. В Орду поехали Борис Ростовский с княгинею и детьми, брат его Глеб Белозерский с сыном Михаилом, Федор Ярославский, Андрей Городецкий и иные многие князья с боярами и дружинниками. Менгу-Тимур принял удельных князей с честью, и они, выслуживая ханскую милость, вместе с татарскими туменами ходили войной на Кавказ, к ясскому городу Дедилову. А в покинутых удельных столицах остались баскаки Менгу-Тимура, оберегая их от великого князя надежней крепостных стен и многолюдных полков: за баскаками стояла вся неисчислимая ордынская сила!

Старший из ростовских князей, Борис Василькович, умер в Орде. Ростовское княжество перешло к его брату, Глебу Васильковичу, хотя у Бориса были прямые наследники — сыновья Дмитрий, Василий и Константин. Князья еще раз показали свою приверженность к старым удельным обычаям, по которым княженья переходили не к сыну, а к следующему по старшинству брату.

Помнится, боярин Антоний намекнул великому князю Дмитрию, что, может быть, не без дальнего прицела брат его Андрей Александрович Городецкий водит дружбу с ростовскими князьями, не случайно вместе с ними отправился в Орду. Не мнит ли себя наследником великого княженья?

Промолчал Дмитрий, но слова верного боярина запомнил крепко. Завистлив и непостоянен был брат Андрей, обидчив без меры, в каждой малости видел униженье своего княжеского достоинства. Ничего хорошего ждать от него не приходилось. И предостереженье о его честолюбивых замыслах — не первое. Еще до смерти великого князя Василия Ярославича заводил Андрей разговоры с приятелями о том, что не всегда старшинством в роде определяется подлинное княжеское достоинство. В пример отца приводил, Александра Ярославича Невского, который взял великое княженье над своим старшим братом. Об опасных разговорах князя Андрея верные люди вовремя сообщили в Переяславль, однако за другими заботами Дмитрий Александрович оставил то сообщенье без внимания.

Но теперь — иное. Теперь было для кого сберегать великое княженье. Молодая жена Евпраксия, дочь переяславского боярина, подарила Дмитрию долгожданного наследника. Родился княжич Иван в год, когда сам Дмитрий Александрович стал великим князем. Люди увидели в том доброе предзнаменование, радовались за великого князя. А брат Андрей у себя в Городце от огорченья целую неделю из хором не выходил, рычал на людей лютым зверем. Об этом тоже верные люди сообщили.

Сам по себе Андрей был не опасен. Городец, отчина Андрея, был городом небольшим, с Переяславлем сравниться не мог. Плохо, что за спиной Андрея — удельные князья. Епископ Феогност, давний доброжелатель Дмитрия, предостерегал из Сарая, что Андрей сговаривается с владетелями Ростова, Ярославля, Белоозера и Галича. «Следи за братом, великий князь! Чаю, недоброе задумал!»

Глеб Василькович Ростовский, его сын Михаил и племянник Константин Борисович возвратились из Орды следующим летом, июня в тринадцатый день. Привел Глеб Василькович с собой в Ростов немалый обоз с военной добычей. С князем приехали в Ростов знатные ордынские мурзы. Можно было догадаться, что не только с военной добычей возвратился Глеб Василькович, но и с новой ханской милостью.

С великим князем Глеб Василькович повел себя гордо и заносчиво. Гонцов во Владимир не послал, захваченным богатством не поделился. Как будто бы стал теперь сам по себе, от великого князя в отколе!

Вскоре, тоже без ведома великого князя, Глеб Василькович женил своего сына Михаила на дочери князя Федора Ярославского. Месяца июля в пятнадцатый день в Ярославль съехались на свадебные торжества удельные князья. О чем они беседовали, уединившись в потайной горнице княжеского двора, не знали даже люди всеведущего боярина Антония. Но смысл содеянного и без того был понятен: удельные князья скрепляли союз родственными узами. Глеб Ростовский и Федор Ярославский теперь сватовья, а князь галицкий и дмитровский Давид Константинович, зять Федора, — их общий родственник. Попробуй тронь их! Все встанут заедин на великого князя!

Да и хан Менгу-Тимур навряд ли останется в стороне, если придется туго его любимцам и служебникам. Вскоре после свадьбы Глеб Василькович снова отправил своего сына Михаила в Орду, помогать хану в войне с Дунайской Болгарией. И князь Федор с ярославцами тоже пошел в Орду. Повели князья ратников Русской земли в дальние страны, воевать за чужое дело, расплачиваться русской кровью за ханскую милость…

На филиппово говенье, декабря в тринадцатый день, неожиданно умер на сорок первом году жизни Глеб Василькович. В Ростове сели на княженье его племянники Дмитрий и Константин Борисовичи, а в Белоозере — сын Михаил.

Однако смерть Глеба, давнего приятеля ордынского, о котором даже летописцы писали без утайки, что служил тот князь татарам с самой юности, — ничего не изменила. Новые ростовские князья по-прежнему держались за Орду. Врагов у великого князя Дмитрия Александровича не убавилось. Год от году они становились сильнее.

В Смоленске умер брат Федора Ярославского — князь Михаил Ростиславич Смоленский. Князь Федор присоединил к своим ярославским владеньям смоленские земли, став правителем двух сильных княжеств.

Андрей Александрович, в дополнение к своей отчине Городцу, получил с благословенья ростовских князей богатое Костромское княжество, оставшееся без хозяина после смерти бездетного Василия Ярославича Квашни. На службу к Андрею перешел со своими людьми костромской воевода Семён Тонильевич. Одно это приобретение стоило сильной крепости — заклятым врагом великого князя был воевода Семён, опытным военачальником и большим искусником в тайных делах.