Русский щит - Вадим Каргалов

Сначала осторожно, а потом все настойчивей и настойчивей заговорили недовольные князем Дмитрием бояре: «Отовсюду нам горе! Отсель князь великий Василий с полками, а отсель князь тверской с полками же, а отсель баскак Амраган с бессчетными татарами. Вся Низовская земля на нас!»

Престарелый архиепископ Далмат, владыка новгородский, тоже тяготился военными заботами. Все чаще начал вспоминать в разговорах божью заповедь, что проливать кровь христианскую — великий грех…

Под предлогом защиты наровского рубежа от немцев владыка Далмат отозвал новгородское ополчение. Не приходили больше из Новгорода к войску обозы с оружием переяславского князя и хлебными запасами. Правда, явно отступиться от князя Дмитрия новгородская господа не решилась. Но намекнуть — намекнула, что было бы к лучшему, если переяславский князь своей волей отъедет из Новгорода…

В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят первое[78] Дмитрий Александрович возвратился в Переяславль, сохраненный в целости большим воеводой Иваном Федоровичем. Вместе с ним покинул Новгород посадник Павша Онаньич, который не пожелал примириться с всевластием великого князя.

Василий Ярославич вступил со своими полками в Новгород.

Горько пожалела новгородская господа о своем малодушии. Василий начал сводить счеты с новгородцами, объявил крамольниками многих добрый бояр. Потянулись по улицам Новгорода скорбные обозы: забитых в колодки бояр великокняжеские дружинники повезли в низовские города, в крепкое заточенье. Тысяцкого Ратибора бросили в подземную тюрьму на Городце, а его новый двор по приказу Василия разграбили и сожгли.

Владимирские дружинники, звеня оружием, ходили дозорами по новгородским улицам.

Новый посадник Михаил Мишинич делал все по слову великого князя Василия Ярославича.

Не миновала беда и архиепископа Далмата. По наущенью великого князя к больному Далмату пришли посадник и вечевые бояре, сказали дерзко: «Немощен ты и слаб, не под силу держать тебе Новгородскую землю. Кого благословишь, отче, на свое место духовного пастыря и учителя?» Далмат смирился, назвал два имени: игумена Давида и священника Климента.

После долгих споров бояре остановили свой выбор на Клименте. С охранной грамотой великого князя Климент поехал в Киев, чтобы принять благословенье от митрополита Кирилла…

Трудным был для Руси следующий год. Оскудела земля от войны, от татарских разбоев, от великокняжеских поборов. Удельные князья заперлись в городах, собирали дружины, а на кого — неизвестно.

А потом пришла новая беда.

Великий князь Василий Ярославич поехал в Орду с данью. С великими трудностями была собрана эта дань: по полугривне с сохи, а в сохе числили два мужа-работника. Но Менгу-Тимур принял великого князя сурово, упрекнул в нераденье: «Ясак мал, а людей в твоей земле много. Пошто не от всех даешь?» Напрасно Василий отнекивался прежними переписными книгами, татарами же составленными. Менгу-Тимур не стал и слушать, повелел послать новых численников по всем русским городам, чтобы не утаивали людей, обкладывали данью без изъятья.

Ордынец хуже волка, где пройдет — только кости обглоданные на земле валяются. Численники с крепкой охраной разбрелись по русским землям, чиня неправды и насилия. Почти вдвое выросла дань после переписи, придавив людей своей невыносимой тяжестью. Проклинали на Руси великого князя Василия, не сумевшего отвести беду…

Лето шесть тысяч семьсот восемьдесят третье[79] было отмечено тревожными знамениями, великими пожарами и неожиданными смертями. Будто сам дьявол ополчился на Русскую землю, ужасая людей непознаваемыми делами.

Летописцы не успевали записывать известия о несчастьях и смертях.

Мая в третий день случилось дивное знамение в солнце. Огородилось солнце кругами — синими, зелеными, желтыми, багряными и червлеными, а посередине кругов — крест.

Того же лета был гром страшен, убило молнией во Владимире дьякона на обедне в соборной церкви Богородицы, а люди со страха все попадали на землю.

По зимнему времени луна погибла без остатка, а потом явилась вновь багровая, как в крови.

В лесу под Муромом убили медведя о трех ногах, а голова у медведя плешивая, будто костяная.

В Новгороде невесть из-за чего загорелись избы возле Немецкого двора, и погорело все от Торга до Словенского конца, и сгорело семь церквей деревянных да четыре каменных, а пятая каменная немецкая от копоти стала черной.

Того же лета погорел град Тверь весь без остатка, только едина церковь божьей заступой невредима бысть среди огня.

В полдень отпала стена у новгородской Святой Софии, распалась каменьем в ту сторону, что обращена к Неревскому концу.

Преставился епископ владимирский Серапион, учителен зело в божественном писании. Сидел Серапион на владимирской епископии токмо единый год, телом здрав был…

Страшно было все это. Люди не знали, что и думать. Неужто бог отвернулся от многострадальной Русской земли?

Среди многих несчастий не показалась удивительной даже неожиданная кончина великого князя Василия Ярославича, сорока лет от роду, на шестом году великого княженья. Схоронили Василия в родной Костроме, в церкви святого Федора.

Шел январь, а зима была от сотворения мира шесть тысяч семьсот восемьдесят четвертая.[80]

В Кострому на похороны великого князя собрались Борис Василькович Ростовский, Глеб Василькович Белозерский, Михаил Иванович Стародубский, Федор Ростиславич Ярославский и прочие князья. После поминального пира, посовещавшись недолгое время, князья решили отдать великое княженье Дмитрию Переяславскому, сыну Александра Ярославича Невского. Соперников у Дмитрия не оказалось.

А вскоре приехали послы из Новгорода, чтобы позвать нового великого князя на новгородский стол.

Так вдруг свершилось, до обидного легко и просто, все, о чем долгие годы мечтал, чего добивался мечом и неустанными трудами Дмитрий.

Кончилось время князя Дмитрия, сына Невского, переяславского витязя, удачливого полководца и дерзкого соперника великих князей Ярославичей. Начиналось время великого князя владимирского Дмитрия Александровича.

Каким-то оно будет, его время?

Глава 12 Великокняжеские заботы

Стольный Владимир был многоликим городом. С юга, со стороны Муромской дороги, город поднимался над пойменными лугами реки Клязьмы как могучий и грозный исполин.

Слева от города, на холме, хорошо видном из-за реки, покойно и величаво стоял древний Вознесенский монастырь, отгородившийся от мирских соблазнов дубовыми стенами. Просторное Раменское поле, обтекая монастырский холм, вплотную подходило к валам и стенам Нового города.

У берега Клязьмы крепостная стена Нового города неожиданно спускалась в овраг, к Волжским воротам, а затем снова взбегала на кручу, приоткрывая взгляду дома богатых горожан, стоявшие среди яблоневых садов по склонам оврага. А еще выше поднимались княжеские дворы, нарядные храмы Спаса и Георгия, причудливые кровли боярских теремов. Только здесь, через Муромский спуск, город позволял заглянуть внутрь себя, потому что дальше каменная стена Детинца, протянувшаяся по гребню речного обрыва, скрывала постройки Среднего города. Только белокаменные громады Успенского, Дмитриевского и Рождественского соборов высились над стеной Детинца. В ясные солнечные дни блеск золоченых куполов был виден за десятки верст. А над деревянной стеной Ветчаного города, примыкавшего к Среднему городу справа, только кое-где виднелись верхи посадских церквушек.

Поэтому со стороны Клязьмы казалось, что весь город наполнен пышными хоромами и величественными соборами, утопает в садах и нежится в богатстве.

Для путника, приближавшегося к Владимиру с запада, по Дмитровской дороге, город начинался с величественных Золотых ворот, белокаменного чуда, равного которому не было на Руси.

За гигантской торжественной аркой Золотых ворот дорога переходила в городскую улицу, перерезавшую из конца в конец боярский Новый город. Она тянулась мимо старых княжеских дворцов, выстроенных еще при Юрии Долгоруком и Андрее Боголюбском, мимо боярских теремов с высокими кровлями и резными крылечками, мимо деревянной церкви Пятницы — к Торговым воротам Среднего города.

Через эти внутренние ворота путник попадал на торговую площадь, в самый центр столицы.

Справа к торговой площади примыкала невысокая внутренняя стена Детинца, сложенная из белого камня, с многочисленными бойницами и церковью Иоакима и Анны над воротами. За стеной поднимались купола соборов, кровли епископского двора и великокняжеского дворца, возведенного владимирскими мастерами при великом князе Всеволоде Большое Гнездо.