Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Кэтлин Гир

«Зачем бы еще она здесь сидела?»

Она закрывает глаза, и ее плечи опускаются. Наконец, взяв себя в руки, она отвечает:

— Это гробница его семьи. Он высек этот знак совсем недавно…

Ее хриплый голос затихает.

Я смотрю на знак тектона. Его дед, прадед и другие предки, скрытые в тумане времени, были превосходными каменщиками. Он был бы рад находиться вместе с ними. Это подходящее место.

Какое-то время я просто смотрю, вспоминая его звучный низкий голос…

Склонив голову, я начинаю молиться.

— Да возрадуются пребывающие в Доме Господнем, ибо вечно будут восхвалять Его! Да возрадуются люди, ибо так будет, да возрадуются люди, чей Бог — Бог Вечный. Восхваляю тебя, Бог мой, Царь мой, благословенно имя Твое во веки веков.

Марьям поднимает голову, удивленно глядя на меня. Вместе с Титом они начинают повторять слова молитвы.

— Восхвалим же имя Вечного и возвеличим имя едино Его. Амен.

На дрожащих губах Марьям появляется улыбка. Она неловко поднимается и встает рядом со мной, глядя на гробницу. Я начинаю читать Иискор, поминальную молитву.

Все неправильно. Я не могу прочитать молитву как надо, но и то немногое, что я могу сделать, — лучше, чем ничего.

Я делаю глубокий вдох и начинаю.

— Да помянет Бог душу почтенного учителя нашего, Иешуа бен Мириам…

Глава 50

Лунный свет, проникавший внутрь гробницы, ослеплял в темноте ночи. Будто он ждал этого момента, чтобы проявиться во всей своей мощи.

Глаза Калай приспособились к полумраку гробницы. Она осмотрела квадратное помещение усыпальницы. На полу лежали три черепа у выдолбленных в стене ячеек, по-еврейски «кох». Внутри них были установлены оссуарии. Всего шесть «кохим». Даже отсюда, от входа, она разглядела, что внутри стоят несколько оссуариев, ящиков с костями.

— Калай, позволь мне прочесть тебе это, — произнес Варнава дрогнувшим голосом.

Она прошла сквозь серебристый поток света к сидящим на корточках Варнаве и Заратану. Они рассматривали высеченный из известняка прямоугольный ящик. Посмотрев в глубь туннеля, она увидела еще два оссуария.

— Я плохо вижу, но, похоже, здесь написано «Иуда бар Иешуа», — сказал Варнава.

— Иуда, сын Иисуса, — перевела Калай.

Заратан в ужасе посмотрел на нее.

— У Господа нашего был сын?

— Возможно, это не значит ничего такого, Заратан, — покачав головой, ответил Варнава. — Давай смотреть дальше.

Он пролез подальше в туннель.

— Здесь два других. На одном написано «Иосиф», на другом — «Мария».

— Родители Господа нашего! — воскликнул Заратан.

Казалось, он вот-вот упадет в обморок.

Калай покачала головой.

— Идиот, это самые распространенные еврейские имена, — сказала она Заратану. — Это вообще ничего не значит.

— И еще один, на котором написано «Мариамна», — заметил Варнава. — Интересно, что надпись на греческом.

— А это, наверное, одна из сестер вашего Господа, в существование которых вы не верите, — язвительно сказала Заратану Калай.

— Я не говорил, что не верю в это!

Варнава выполз наружу и пошел к следующему туннелю. Протянув руки, он повернул к себе один из оссуариев и близко, едва не касаясь его носом, наклонился к нему, чтобы прочесть надпись.

— «Иаков… бар Йосеф… акуиде… Иешуа», — запинаясь, прочел он.

Калай ухмыльнулась, глядя на Заратана.

— Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса, — перевела она.

Заратан привалился к стене, открыв рот от изумления.

— Очевидно, брат, э-э-э, двоюродный вашего Господа, — произнесла Калай.

— Я не верю в это! — задыхаясь, проговорил Заратан.

Варнава продолжил осмотр гробницы.

— Здесь надписей нет, — сказал он, оглядев еще три оссуария.

Он полез в четвертый туннель и вдруг, сделав глубокий вдох, оперся о стену, собирая в кулак остатки своих сил. Они не спали всю ночь, два дня ничего не ели, проделав длинный путь. Удивительно, что он смог продержаться так долго, подумала Калай.

— Брат, — обратилась она к Варнаве. — Пожалуйста, сядь и отдохни немного. Иначе ты просто упадешь.

— Нет, нет, я… я не имею права. Мы не знаем, сколько у нас осталось времени.

Заратан выпрямился, сощурился, будто просыпаясь, и решительно подошел к Варнаве, беря его за руку.

— Прости меня, брат. Мне следовало больше помогать тебе все это время.

— Благодарю тебя, Заратан, — ответил Варнава, опершись на руку юноши, и двинулся к следующему туннелю.

Стоящий у входа в туннель оссуарий был ярко освещен проникающим внутрь гробницы лунным светом. Невероятно, чтобы это было простой случайностью. А что, если тот, кто ставил его здесь, делал это ночью? Именно тогда, когда лунный свет проникал внутрь так же, как и сейчас?

Варнава опустился на колени, рассматривая оссуарий.

— Здесь есть надпись, — сказал он. — Но ее трудно разобрать.

Он начал читать буквы вслух, одну за другой.

— «Иешуа… бар… Йосеф», — дрожащим голосом произнес он.[106]

Заратан вскрикнул и резко обернулся к Калай.

— Я же говорил тебе, что его отец Иосиф! Я знал!

— Заратан, ты представляешь себе, насколько часто встречаются эти имена?

— Н-но все, все в одном месте?! — выпалил Заратан. — Это точно семейная гробница Иисуса!

— В таком случае вам придется признать, что у вашего Господа был сын, — сказала Калай, складывая руки на груди. Хм. — В таком случае Мариамна — это та женщина, которая также была известна как Магдалина. Мать Иуды?

Возможно, дело было в лунном свете, но ей показалось, что Заратан смертельно побледнел.

— Нет, — прошептал он. — Не верю. Не могу поверить!

— Там еще один оссуарий, и тоже с надписью, — сказал Варнава.

— И что на нем написано? — спросила Калай.

Варнава прищурился.

— Похоже… «Матья».

— О, это снова для тебя, Заратан, — сказала Калай, выгнув брови. — По-гречески это имя произносится Матфеус. Откуда бы Матфею взяться в семейной гробнице Иисуса?

Заратан облизнул губы и тяжело вздохнул.

— Может, он был сыном Иуды или другим членом семьи, жившим позднее?

— Вот теперь к тебе вернулась способность мыслить, — сказала Калай, смахивая с лица прядь рыжих волос. — Возможно, все они жили позднее. Десятилетия или даже столетия спустя. Пару лет назад…

— Нет, — перебил ее Варнава, хватаясь за запястье Заратана, чтобы не упасть. — Может быть, и десятилетия спустя, но не позже. Нам известно, что традиция хоронить людей таким способом просуществовала не слишком долго, начавшись незадолго до рождения Господа нашего и прекратившись несколько десятилетий спустя.

— Видишь, я же говорил, — настойчиво повторил Заратан. — Это семейная гробница Иисуса!

— Варнава, отпусти его. От твоей хватки у него кровь до головы не доходит, — насмешливо сказала Калай.

Варнава обернулся к ней. На его лице читалось глубочайшее почтение.

— Вероятность того, что карта привела нас сюда, все эти имена найдены нами в одной гробнице и… они не связаны с Господом нашим? — тихо сказал он. — Практически невозможно предположить такое.

— Брат Варнава, — сказала Калай тоном, каким уговаривают ребенка. — А ты знаешь, у скольких членов моей семьи были такие имена?

— Нет, — моргнув, ответил Варнава.

— У меня был двоюродный брат по имени Иешуа бен Йосеф. Моих теток звали Мария, Марьям и Мирьям. Моего деда звали Иаков.

Она сделала глубокий вдох, чтобы продолжить перечисление имен.

— У меня было трое троюродных братьев по имени Иуда. И множество родственников-мужчин по имени Матья, всех не счесть.

Заратан стиснул зубы, его глаза сузились, как у кабана, готового к броску.

— Здесь в гробнице десять оссуариев, и пять из них надписаны такими же именами, как у членов семьи Господа нашего. Это не может быть совпадением. Ты просто пытаешься принизить…

— Сдаюсь, — поднимая руки вверх, перебила его Калай. — Вы нашли Жемчужину. Поехали обратно в Египет.

Калай прошла к выходу и скрылась в ночи.

Стоявший в трех шагах от входа в гробницу Кир резко развернулся и посмотрел на нее, ожидая, что она расскажет ему, что они нашли.

— Ну?

Ветер дул все сильнее, разбрасывая песок и мелкие камни.

— Пойди посмотри сам, — сказала она, подходя к нему. — Там есть гроб с надписью «Иешуа бар Йосеф».

Напряженное лицо Кира обмякло, его глаза расширились и наполнились слезами истинной веры. Несколько мгновений он не мог вымолвить ни слова.

— Правда?

— Абсолютная. Пойди посмотри. У тебя это займет пару мгновений, а я пока посторожу вход.

Кир колебался. Он очень хотел войти внутрь, но не был уверен, что имеет право оставить свой пост.