По дуге большого круга - Станислав Гагарин

— Мне думается, что рыбаки рады самой малости, которая приходит неожиданно в их повседневность, любому случаю, нарушающему размеренность морского бытия, — задумчиво произнесла Нина.

— Если только это не шторм, не лед, не столкновение с другим судном, не посадка на мель и так далее, — улыбаясь, ответил капитан. — А в остальном — да, вы правы. Разнообразием бытия похвастаться мы не можем. Вахты, подвахты, сон, еда, старые кинофильмы в салоне, читаные-перечитанные книги в судовой библиотеке, куда ни глянь — вода, и многие недели — одни и те же лица рядом… Трудновато для психики. И любые отклонения встряхивают команду, дают пищу для новых ощущений, разговоров, раздумий. Тогда, помнится, после этой истории со львом, разговоров на добрый месяц хватило.

— Каким львом? — загорелся Ленька. — Расскажи, Волков!

— Было это у берегов Юго-Западной Африки, неподалеку от залива Уолфиш-Бей, помнится, упоминал о нем, когда рассказывал, как передавали мы на берег заболевшего матроса.

— Юрия Иванова?

— Смотри-ка, — удивился Волков. — Он и фамилию запомнил. Его самого… Так вот. Брали мы хека и ставриду, рыба ловилась неважно. И ко всем несчастьям вдруг вышла из строя траловая лебедка.

— Совсем поломалась? — перебил Ленька.

— Ты не даешь Игорю Васильевичу рассказывать, — упрекнула его Нина.

— Если б совсем, нам пришлось бы свернуть промысел и бежать в Мурманск, — сказал капитан. — Нет, поломка была небольшая, но часа на два пришлось лечь в дрейф, благо погода была штилевая. Механики колдовали у лебедки, там собралась и вахта матросов-добытчиков. Трал у ребят был в порядке, а вот без лебедки он никуда.

Итак, все толпились у лебедки и никто не видел, как по слипу, это вырез такой в корме, по которому спускают и поднимают трал, по этому самому слипу вдруг вылез на палубу морской лев.

— Ух ты! — не выдержал Ленька.

— Да… Кто-то крикнул: «Смотрите!» Все повернулись, а лев знай себе ползет по палубе. Потом подобрался к ящику для рыбы по левому борту, привалился, дышит тяжело, и все увидели, что правый бок у него в крови. Побежали за судовым врачом. Был у нас лихой доктор, весельчак и шутник, Валера Балабуха, родом из славного города Конотопа. Тот хватает санитарную сумку и бегом на палубу, будто лечить морских львов обычное для него дело. Отогнал доктор любопытных подальше и стал обрабатывать рану морскому льву.

— А кто его так поранил? — спросил Ленька.

— Может быть, акула или барракуда, есть такой подлый хищник в океане, да и мало ли там кровожадных тварей. Словом, наложил наш доктор повязку, тут и лебедку исправили, надо рыбу ловить, а лев мешает спустить трал. Что делать? Балабуха говорит: «Капитан, щас будет сделано! Дайте мне небольшой момент времени». Присел на корточки у львиной морды, шепчет ласковые слова на украинской мове и рукой по голове поглаживает, а лев в ответ посапывает, кряхтит, вроде как отвечает. Потом встает Балабуха и тихонько передвигается к кормовой надстройке. Смотрим: лев за ним ползет, медленно, видно, ослабел от потери крови, но ползет. Так и привел его доктор в безопасное место, и мы спустили первый после ремонта лебедки трал.

Морской лев принес нам рыбацкое счастье. Заловились мы на удивление. В прилове пошла ценная рыба «капитан», она встречается редко, а тут нам пофартило, повезло, значит.

— А что было со львом?

На этот раз вопрос задала Нина. Она видела, что Ленька просто изнывает от желания спросить капитана, и опередила сына.

— Лев выздоровел. Первые два дня ничего не ел, ему меняли рыбу, которую клали у головы, всегда свежую подавали, но лев к ней не прикасался. А на третий день все слопал, голову поднял и замычал: «Еще, мол, хочу». Ну с кормом для морских львов дело налажено у нас неплохо, рыбы вдоволь, могли бы и десяток львов прокормить.

— Я ребятам во дворе расскажу, — пообещал Ленька. — Только не поверят… Вот если б им живого Волкова показать! Волков, ты приедешь к нам в город?

— Обязательно, — сказал капитан. — Если пригласишь, конечно.

— Так я уже пригласил! Мама, и ты приглашай!

— Конечно, — сказала Нина. — Приглашаю.

— Вот еще один случай, — сказал капитан, — когда на борту вдруг появилось необычное для судна существо. Промышляли мы разноглубинным тралом сельдь у юго-восточного края Исландии. Набрали полный груз — надо передать рыбу плавбазе, освободить трюмы для новой рыбы. А плавбаза — большой такой рефрижератор — стоит у Фарерских островов, далековато будет… Но делать нечего, побежали к Фарерам. Необычные, должен я вам сказать, острова! Формой напоминают они египетские пирамиды. Стоят в море эдакие горы-пирамиды, по ве́рху — зеленая травка, ручьи бегут и падают едва не отвесно в море. Где поровнее, у воды, в долинах — синие, желтые, красные домики рыбачьих поселков. Жители островов ловят рыбу и разводят овец, в проливах между островами ездят на лодках, да и все их острова словно флотилия каменных кораблей, упрямо плывущих куда-то по океану.

Так вот, подошли к Фарерам, едва договорились о перегрузке рыбы, как набросился ураган. Спрятались мы под скалу от ветра, укрылись за островом Кунё. Бросили якорь, стоим, пережидаем… А шторм ни унимается. И вдруг… Я был на ходовом мостике и сам видел, иначе б не поверил. Вдруг на брезент носового трюма шлепается… баран.

— Баран? — изумился Ленька, а Нина улыбнулась.

— Именно. Самый что ни на есть баран. Я не успел распорядиться, точнее, прийти в себя от удивления, как наш боцман Радаман, был у нас такой боцман, он подскочил к барану, выхватил нож из-за голенища и… Ну, в общем, превратил его в сырье для шашлыков.

— Откуда же взялся баран? — спросила Нина.

Ленька молчал, не сумел еще определить своего отношения к случившемуся.

— Ветер был ураганной силы. А овцы на Фарерах пасутся на вершинах, они более пологи, потом горы переходят в отвесные скалы, обрываются к морю стеной. Видимо, этот баран пасся у самого края. Сильным порывом ветра его сорвало со скалы, перенесло по воздуху и бросило на палубу нашей «Рязани».

— Вот это история! — восхитилась Нина. Глаза ее блестели, она с девчоночьим обожанием смотрела на капитана.

— Жалко, — сказал дрогнувшим голосом Ленька. — Глупый баран, зачем он ходил по краю…

«Все мы ходим по краю, — подумал Волков. — Вот и сейчас я у края. Хватит ли духу перейти границу?»

— Еще расскажи, Волков. Только веселое. Хотя… Который час? — вдруг спросил Ленька.

Волков ответил. Было еще не поздно.

— Мне уже спать пора, — сказал Ленька, и Нина удивленно глянула на него: уложить Леньку спать делом было весьма сложным.

— А вы ничего, вы разговаривайте, и свет мне не мешает.

— Ну нет, брат, при свете какой сон, — сказал Волков. — Ты уж спи, а мы пойдем во двор, посидим на скамейке, если, конечно, мама не возражает. Вы спать еще не собираетесь?

Нина рассмеялась.

— Я в четыре раза взрослее Леньки, могу лечь чуточку позднее. Значит, спать будешь?

— Устал я, мама, зевать хочется.

Он потянулся и вполне натурально зевнул.

Нина уложила Леньку, погасила свет и вышла на крыльцо, где ждал ее Волков.

Медленно темнело. Они вышли из монастырского двора, свернули налево и сели в беседке. Беседка стояла на высоком берегу, из нее были видны посиневшие луга поймы, светлая полоса реки, опустевшие пляжи и далекий, заискрившийся огоньками правый берег.

— Мне хотелось бы хоть однажды выйти в море, — сказала Нина. — Признаться, меня привлекает не само море, а то чувство, которое возникает у вас, когда возвращаетесь на землю.

— Да, это надо пережить, чтобы понять, — ответил капитан. — Описать такое словами невозможно, слов этих еще не придумали.

— Выйти в море, — задумчиво сказала Нина. — Выйти… Тут и звучание особое. Не «выехать», а выйти…

— Не задумывался над этим. У нас, конечно, есть свой профессиональный язык, мы начинаем пользоваться им с юности, привыкаем и не задумываемся над происхождением того или иного слова, как не удивляются и другие люди, почему река зовется «рекой», ночь — «ночью», а береза — «березой».

— Хотите я расскажу вам о себе? — предложила вдруг Нина.

— Расскажите, — просто ответил капитан.

Когда Нина замолчала, Волков достал сигареты, закурил.

— Странно, несправедливо устроен мир, — сказал капитан. — Люди, способные на самопожертвование, подвижничество, рискующие собой ради других, вместо щедрого вознаграждения побиваются камнями. И ведь они догадываются о предстоящей «награде». Только это не останавливает их в стремлении творить добро. Почему?

— Не знаю, — ответила Нина. — Я обыкновенная женщина, не подвижница, не мученица, обыкновенная…

— На обыкновенных людях держится мир, — возразил Волков. — Жаль только, что пока добро обладает способностью объединять лишь немногих людей. Толпою легче управлять через насилие, зло. Совершение доброго больше единоличный акт, чем коллективный. Наверно, в этом есть какой-то смысл, только не могу его уловить.