Святой вор (Хроники брата Кадфаэля - 19) - Эллис Питерс

- Мы взяли его, милорд. Я поехал вперед, чтобы доложить вам. Его везут следом. В чем его обвиняют? У нас не было времени заниматься выяснением обстоятельств.

- Его обвиняют в убийстве, - сказал Хью. - Отвезите его в крепость и посадите под замок. Я приеду, как только смогу. Быстро вы управились. Недалеко он ушел. Как же было дело?

- Мы гнались за ним около мили по Долгому лесу, но в конце концов догнали, и он свернул с дороги, пытаясь скрыться в густом лесу. Думаю, мы его стали нагонять, конь начал артачиться, потому что мы слышали проклятия, а потом конь отчаянно заржал и, наверное, попятился. Видимо, злодей стал подкалывать его кинжалом...

Лишившийся коня сквайр подошел поближе, дабы услышать получше, что сталось с его любимцем.

- Конрадин не потерпит такого! - возмущенно воскликнул он.

- О происходящем мы могли судить лишь на слух. Наверное, конь попятился, и всадника сбросило низким суком, потому что, когда его взяли, он лежал под деревом, полуоглушенный. Он хромает, но нога не сломана. Он еще не очухался, так что не больно-то сопротивлялся.

- Возможно, все еще впереди, - предупредил Хью.

- Уилл не мальчик, он свое дело знает. Но вот конь... - извиняющимся голосом произнес Алан. - Мы его не поймали. Он ускакал еще до того, как мы оказались на месте, и сколько мы ни искали, имея уже злодея на руках, не нашли поблизости и даже не слышали его ржания где-нибудь вдалеке. Без всадника он, наверное, убежал далеко, прежде чем у него прошел испуг и он успокоился.

- И моя упряжь пропала вместе с ним, - горько заметил незадачливый хозяин коня, но в следующее мгновение рассмеялся. - Милорд, придется вам выдавать мне новую, если конь пропал безвозвратно.

- Завтра мы хорошенько поищем, - пообещал Алан. - Мы обязательно его найдем. Но сперва я должен проследить за тем, чтобы убийцу доставили в тюрьму.

Он учтиво поклонился аббату и графу, снова вскочил на коня и выехал за ворота. Оставшиеся переговаривались, словно люди, которые только что очнулись от сна и все еще не вполне уверены, что перед их глазами - сон или реальность.

- Вот и благополучный конец, - промолвил Роберт Боссу. - Если только это конец! - Он перевел на аббата свой тяжелый раздумчивый взгляд. Кажется, нам снова придется прощаться, но на этот раз и в самом деле пора уезжать. Надеюсь, мы еще встретимся с вами при более счастливых обстоятельствах, а теперь, полагаю, вы с радостью проводите нас за ворота и выкинете из головы все волнения и тревоги, которые мы принесли с собой. Без нас в вашем доме будет куда спокойнее. - Взявшись за повод своего коня, граф сказал Кадфаэлю: - Не попросишь ли ты девушку присоединиться к нам? Надеюсь, она уже успокоилась. Нам пора отправляться в путь.

Кадфаэль отсутствовал совсем недолго и вскоре вышел из южной двери церкви, однако вышел он один.

- Ее нет, - сказал брат Кадфаэль ровным голосом, лицо его оставалось совершенно бесстрастным. - В церкви никого нет, кроме Синрика, причетчика отца Бонифация. Он подщипывает свечи на приходском алтаре и в последние полчаса не видел, чтобы кто-нибудь входил или выходил.

Впоследствии Кадфаэль не раз спрашивал себя, не этого ли ожидал Роберт Боссу? Граф был человек исключительно проницательный и ценил это качество в других, он видел людей насквозь, даже после краткого знакомства. И уж в любом случае он мог отличить овцу от волка. И все же девушку он знал явно недостаточно. Разумеется, доберись она до его дома в Лестере да поживи там несколько недель, граф наверняка узнал бы ее лучше и оценил ее немалые возможности, причем не только в музыке. Как бы то ни было, случившееся нисколько не удивило его. Поэтому не он, а трубадур Реми Перти первым подал свой возмущенный голос:

- Нет! Этого не может быть! Куда она могла подеваться? Она моя! Это правда? Нет, она должна быть там, ты, наверное, плохо поискал...

- Я оставил ее там больше часа назад, - невозмутимо ответил Кадфаэль. У алтаря святой Уинифред. Теперь ее там нет. Посмотрите сами. Когда Синрик пришел убирать алтарь, в церкви было пусто.

- Она сбежала от меня! - простонал побледневший Реми, горюя об утрате самого драгоценного, но, очевидно, далеко не самого любимого существа. Даални была для него всего-навсего голосом, но, как истинный провансалец и музыкант, он ценил голос больше всего на свете, превыше золота и драгоценных камней. Владея девушкой, он владел этим инструментом, единственным, что он ценил в ней. Его горе и отчаяние были совершенно искренними. - Это невозможно! Я должен найти ее. Она моя, я купил ее. Милорд, прошу вас задержаться, покуда я не отыщу ее. Она где-то недалеко. Всего-то дня два... один...

- Снова поиски? Снова беспокойство? - промолвил граф и отрицательно покачал головой. - О нет! Такое впечатление, что это никогда не кончится, одно препятствие сменяется другим. Реми, она, конечно, собственность весьма ценная, красивый колокольчик в горлышке и верная рука для органетто и струн. Но я бездельничаю уже слишком долго, и если вы хотите союза со мной, поезжайте сейчас и забудьте о деньгах, заплаченных некогда за то, что не имеет цены. Они не приносят выгоды. Найдутся другие одаренные люди, у вас будет возможность найти их, и я обещаю вам их согласие.

Реми понимал, что граф не бросает слов на ветер. В трубадуре шла внутренняя борьба между желанием вернуть свою певицу и желанием обеспечить свое будущее, но в его окончательном выборе не могло быть ни малейших сомнений. Кадфаэль видел, как трубадур с трудом проглотил комок в горле, и в эту минуту монаху стало даже немного жаль его. Однако имея столь могущественного, образованного и терпеливого покровителя, как Роберт Бомон, трубадур едва ли мог долго оставаться объектом сострадания.

Реми стал озираться в поисках подходящего человека.

- Милорд аббат, - промолвил он наконец. - Милорд шериф... Мне бы не хотелось, чтобы девушка осталась совсем одна, без средств к существованию... Если она объявится или вы услышите что-нибудь о ней, прошу вас, пошлите мне весточку, и я пришлю за ней. Она мне так дорога.

И это была чистая правда. Но не вся правда, ибо Реми ценил Даални лишь за голос. Возможно, лишь теперь он осознал, что девушка была чем-то большим, нежели просто его собственностью, что она была человеческим существом и могла терпеть лишения, голодать и даже стать жертвой разбойников с большой дороги и прочая, и прочая. Это было подобно бегству монашки, которая с детства жила в монастыре и вот отважилась выйти в большой мир, грозный и бесприютный. Так, видимо, Реми думал о Даални и такою увидел ее в то мгновение, когда она покинула его. Сколь же плохо он знал ее! - Итак, милорд, я сделал все, что мог, и готов ехать с вами.

И они уехали, уехали все, вереницей растянувшись по Форгейтскому тракту в направлении святого Жиля. Роберт Бомон, граф Лестерский, ехал бок о бок с субприором Герлуином из Рамсея, обретшим наконец доброе расположение духа, ибо его труды в Шрусбери в итоге не пропали даром, и довольный тем, что он возвращается в обществе столь выдающегося и благородного человека. Следом ехали два сквайра графа Роберта, младший был, правда, немного расстроен тем, что ему пришлось ехать на незнакомой лошади, но и он радовался тому, что едет домой. Далее следовала повозка с поклажей, которой правил работник Герлуина, а потом Никол, довольный тем, что не идет пешком, а сидит в седле. Внутри церкви цокот копыт был еле слышен до тех пор, пока всадники не обогнули угол монастырской стены и не свернули к ярмарочной площади. И затем наступила благословенная тишина, пришло время перевести дух и поразмышлять. Аббат Радульфус и приор Роберт занялись своими делами, а братья разошлись по своим. Все закончилось.