Якутия - Егор Радов

- О чем это вы? - бесстрастно спросил Жукаускас. - Я ничего не понимаю. И чего это вы все хотите? Все ведь совершенно.

- Не ври, парень, бля! - злобно завопил в громкоговорителе бас. - Мне Надя рассказывала, но я думал, это - бред. Я и сейчас так думаю, но мало ли что... И вообще, маразм и разброд. И Советской Депии нет, и Якутии нет, и тундра уже испорчена и пропала, и почвы нет, и алмазов нет, и бананов нет.

- А что же есть? - насмешливо спросил Софрон.

- Есть флот и Ледовитый океан - наша родина, и мы будем биться за нее и никого не пустим. Пусть нас спасут наши льды - единственная истина, которая еще существует!! - проорал бас.

- Вот козлы... - тихо заметил капитан Илья.

- Ну а мне-то ведь нужно... - умоляюще проговорил Софрон. - Мне в Нижнеянск, я...

- Да я за Надю разобьюсь! - выпалил Август Петров. - Если б не Надя, я бы тебя, гад, в лед бы вмуровал, а из-за Нади я тебя отправлю. Только если ты мне пообещаешь одну вещь.

- Какую? - взволнованно спросил Жукаускас.

- Когда ты вернешься, поцелуй ее от меня. Скажи: от Августа. Обещаешь?

- Обещаю, - твердо промолвил Софрон.

- Хорошо, - радостно заявил бас. - Тогда слушай. Через полтора часа из Тиксей выйдет танкер <Ленанефть>, мы его пропускаем. Он идет как раз на Яну. Я скажу капитану, он подойдет к вам, заберет тебя. Уяснил, братан?

- Да! - весело ответил Жукаускас.

- Но... ты помнишь?

- Да! - сказал Софрон.

- Ладно, пока. Прием окончен, люди. Все равно мы вас всех утопим в жутких застывших льдах, и ничего живого не останется... Я - черт, я - дьявол, я - Август! Скоро здесь будет вечная мерзкая зима... Скоро! Ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха!!

- Любопытный персонаж, - проговорил Жукаускас, выпрямляясь. - Хорошо, посмотрим, как он сдержит свое слово.

- А пока пойдемте есть нельму, - сказал капитан.

Софрон и Илья сели за белый стол, налили себе воды, взяли хлеб и большой кусок жирной прекрасной нельмы. Они молчали и ели ее, и больше в этой каюте не было никого. Жукаускас думал о чуде, и о величии, и о Якутии, и о единственности мига, и о равнозначности прекрасного - доброго, злого и непонятного, и нельма была вкусна, как невероятное кушанье, и хлеб был свежим, словно юные девушки в утреннем озере. Жукаускас не имел сейчас никаких чувств, только одно восхищение затопляло его, будто неподдельный любовный восторг. Пахло бензином, морской водой, холодом и туалетом. Жукаускас пил воду, Илья медленно зажигал спичку, а где-то слышались звуки мотора и плеск, и какой-то далекий протяжный крик заставлял мечтать о сладких снах и о всеобщем преображении. Они сидели, смотрели друг на друга, Софрон произносил ничего не значащие слова, а Илья улыбался, будто ангел, и не отвечал ему. И вот пришла <Ленанефть>, Софрон пожал руку капитану, вступил на ее борт, пожал руку своему новому капитану, прошел в каюту и лег на койку, замерев от блаженства. И тогда корабль повез его вперед, и через некоторое время вышел в огромное, ужасное, черно-медовое полярное - море, похожее на вечность.

Заелдыз четвертый

Был утренний блеклый рассвет, запах гари и мокрых опилок. Танкер <Ленанефть> вошел в Нижнеянскии речной порт и пришвартовывался к старому деревянному причалу, стукаясь бортом о висящие потрескавшиеся автомобильные шины, смягчающие удар. Матросы, бодро суетясь, затягивали канаты на специальных чугунных устоях, и канаты скрипели, как собирающееся упасть дерево. Слышались далекие крики, шум работающих моторов, едва различимые звуки радио; накрапывала изморось, и иногда, когда из-за серой тучи показывался солнечный луч, воздух становился душно-влажным, словно пар. На грязной, радужной от бензина, речной воде покачивались обломки бревен и почерневшие доски; неожиданно раздавался гулкий пароходный гудок, и опять смолкал; чайки садились на белую корабельную трубу и долго сидели там; и какие-то люди в спецовках медленно ходили по берегу туда-сюда, куря короткие сигареты. Огромные краны застыли в ряд вдоль берега, а справа от них тянулся дощатый забор, покрашенный облупившейся выцветшей зеленой краской, который ограждал весь порт. Над входом в низенькую кирпичную проходную почему-то горела электрическая лампочка, и рядом стоял рослый чумазый солдат и ел батон белого хлеба, запивая его молоком из пакета. Везде валялись поломанные доски, остатки ящиков, ржавые железные листы, гвозди.

Мускулистые матросы, завязав канаты на узел, установили трап, и встали невдалеке от танкера, заглушившего мотор. По трапу сошел пожилой лысый человек с коричневым небольшим чемоданом, в зеленом плаще и очень грязных ботинках. Он кивнул стоящим матросам и неспеша пошел к проходной, перепрыгивая через лужи. Софрон Исаевич Жукаускас лежал в каюте и дремал. В дверь постучали, он встрепенулся и поднял голову.

- Эй, пассажир! - раздался из-за двери звонкий голос. - Вставайте, приехали! Софрон Исаевич громко зевнул и медленно встал с койки, подтягивая свои ситцевые красные в белую крапинку трусы; его коричневые носки лежали на стуле, на спинке которого висели затертые старые джинсы, клетчатая синяя рубашка и бежевый джемпер.

Софрон Исаевич неторопливо оделся, насвистывая невнятную мелодию, подошел к зеркалу и большой бордовой расческой расчесал свои в меру длинные темно-каштановые жесткие волосы на прямой пробор. Он осмотрел свое курносое небритое лицо, тонкую поперечную морщину на лбу, светло-карие, какие-то выцветшие глаза - не широкие, и не узкие, длинные загибающиеся кверху ресницы, оттопыренные уши, немного скошенный вниз подбородок, и раскрыл рот, оскаливаясь и обнажая большие, широко расставленные резцы и сильно пломбированные задние зубы. Высунув бледно-розовый язык, он скорчил какую-то идиотскую рожу, но тут, заметив красноватый прыщ на щеке около уха, озабоченно закрыл рот и вздохнул. Он приставил к прыщу указательные пальцы обеих рук и сильно нажал. Тут же выскочило белое содержимое прыща, которое Софрон Исаевич сбил с ногтя щелчком, а затем он нажал еще раз и выступила кровь с лимфой. Жукаускас вытер кровь, взял одеколон, стоящий на тумбочке, и прижег это место.

Он вошел в туалет, расстегнул ширинку и пописал круто-желтой; резко пахнущей мочой. Спустив воду, он застегнул штаны и слегка вымыл руки под заржавленным краном, торчащим из стены.

Через пять минут Софрон Исаевич уже спускался по трапу, сжимая в правой руке средних размеров сумку из кожезаменителя; в это же время на палубу вышел капитан и окликнул его.

- Ну что, все нормально? Как вам?

- Море - просто чудесно!.. - обернувшись, ответил Софрон Исаевич. - Спасибо вам большое!

Он ступил на грязную землю Нижнеянска и пошел вперед по направлению к проходной.

Он вышел из проходной, совершенно не обратив внимания на сонного человека в черной форме, сидящего внутри за стеклом и пьющего чай из граненого стакана; остановился и посмотрел налево.

Он стоял на грязной покореженной бетонной мостовой, продолжающейся до трехэтажного серого кирпичного дома, а дальше виднелись скособоченные деревянные трех-четырехэтажные дома, теплотрассы, и на них деревянные тротуары для ходьбы. Под теплотрассами располагались свалки и огромные бесконечные озерки стоячей воды, напоминающие какие-то канализационные каналы, а на домах пестрели разноцветные лозунги: <Суть социалистической дисциплины в полной отдаче каждого на своем рабочем месте>, <Партия делает все во имя человека, для блага человека>, <Ручной труд - на плечи машин>, <Мы - хозяева поселка, наш долг - его благоустраивать>, <Человек славен трудом>, <Успех начинается с порядка>, <Да здравствуют советские бананы!> Софрон Жукаускас, улыбаясь окинул все это счастливым взглядом и решительно направился к серому дому.

На доме была табличка: <Ленское речное пароходство. Нижнеянский речной порт>. Софрон вошел в раскрытую дверь и оказался перед широкой пыльной лестницей. Прямо на него двигался большой толстый человек в засаленном черном костюме, держащий темно-коричневый портфель. Софрон Исаевич посторонился; человек выскочил на улицу. Жукаускас поднялся на второй этаж и остановился около огромной карты-схемы, изображающей море Лаптевых и реку Яну, на которой стоял Нижнеянск. Рядом со схемой висела доска почета, и на ней вверху было написано: <Мы придем к победе коммунистического труда! Ленин>; тут же был его красный профиль. На доске были многочисленные фотографии людей; Софрон рассмотрел каждую из них, особенно задержавшись на упитанной женщине с аккуратной прической, под которой значилось; <Леонтьева Ольга Сергеевна. Ст. бухгалтер>. Жукаускас долго с завистью глядел в это пожилое лицо, потом наконец отвернулся и пошел направо по коридору. Рядом с двенадцатым кабинетом был начертан призыв: <Увеличим темпы на... (пустовало) процентов!> На четырнадцатом кабинете висела табличка: <Волков Олег Васильевич. Замзавснаб>.