Я, Майя Плисецкая - Майя Плисецкая

— Это недоразумение. Вот бумага…

Достаю из сумки машинописный контракт, перевод соглашения на русский, врученный мне в Москве.

Альберти по-русски не понимает, но цифры прочитать может: 4000 ам. долларов.

Зовет финансиста.

— Принесите контракт на Плисецкую (наш удивительный диалог переводит Женя Поляков, работающий уже несколько лет во Флоренции руководителем местного балета).

Бухгалтер приносит бумаги.

— А почему на Плисецкую два контракта? На четыре и три тысячи двести?..

Финансист в стремительном темпе бешено жестикулирует. Объясняет…

Обращаюсь к Жене. Что он говорит? В чем дело?

— Почему-то Госконцерт попросил разделить сумму надвое. И местному импресарио Джанкарло Каре на это удобнее.

Я в растерянности. Какая путаница!

Следующим утром Альберти собирает вроде бы как совещание. Требует, чтобы явился сопровождающий из Госконцерта синьор Бе…

Березный сидит красный, весь налившийся кровью. Хмурится. Теребит потною ладонью лоб. Плетет жалостливую ерунду:

— Я маленький человек, я маленький человек. Мне ничего не объяснили. Я маленький человек.

Когда мы прилетаем в Москву, нас с Ефимовым придирчиво расспрашивают таможенники — сколько мы везем денег, сколько взяли себе…

(Замечу в скобках — я имела право, как было указано в моем машинописном контракте, взять себе по триста долларов за концерт (шел уже 81-й год). А Ефимов получал суточные — вот уж шуточные — двенадцать долларов в день. И на обед с мясным блюдом не хватит. Иди потанцуй потом на кофе с сандвичами. И Березный — двенадцать, не танцуя, не репетируя, за икру с храпом в чужой постели…)

Глядим, кося взгляд, как через дипломатический выход прет наш маленький человек синьор Березный одиннадцать громоздких коробов, почти себе в рост (одиннадцать, пересчитали с Ефимовым, не поленились, одиннадцать), что-то толкует взмыленному носильщику, хлопочет, суетится, воровато оглядывается: прошли мы уже через таможенный пост или нет?..

Я резко потребовала объяснений. От Госконцерта, от Министерства культуры. Но ни тогдашний директор Госконцерта Кондратов, ни замминистра культуры Барабаш объяснить ничего не смогли. Отмалчивались, обещали разобраться, уводили разговор в сторону.

Ответа и по сей день я не услышала. Концы в воду — и все тут.

Рассказываю Кате Максимовой про эту мистерию-буфф. Та удивляется моей наивности:

— Вы это в первый раз обнаружили? Госконцерт давно на два договора перешел. Один — для казны. Другой — себе в карман. Добычей делятся между собой по высоким кабинетам министерства и Госконцерта.

— А в коробах?..

— А в коробах — видеотехника…

Министерским чинам о расцвете развитого социализма нагляднее с экранов японских телевизоров информацию получать.

Суди, читатель, сам, как «работала» государственная монополия на артистов в первой стране социализма.

А еще… заработанные деньги надо было таскать с собой, волочить из страны в страну, из отеля в отель. Упрятывать в запирающиеся чемоданы, без конца считать, пересчитывать, слюнявить бумажки. Чекам в Госконцерте тогда не очень-то доверяли. Cash'em — надежнее.

Легче было сдать свой гонорар в советское посольство. Получить квитанцию с печатью: «Принято от такого-то столько-то…» Это разрешалось, но всегда добавляли — лучше бы в бухгалтерию Госконцерта…

В посольствах — за редкими исключениями, когда совработникам зарплату платить было нечем, — принимать кипы денег не любили. На пересчет внушительной кипы уходило несколько часов. Собьешься — себя обманешь. Под любым предлогом — у нас партсобрание, женский комитет, печать у консула — отсылали непрошенного визитера с деньгами обратно. И все угрюмо, недовольно, набычась:

— Приходите в понедельник после трех.

— Я боюсь деньги в отеле держать. Того гляди…

— Что поделаешь. Будьте повнимательней. Или везите в Москву.

Так и везла я однажды в Москву 40 000 американских долларов, французские франки, финские марки.

Совместные выступления с труппой Ролана Пети и телевизионные съемки в Марселе. Оттуда — в Финляндию на «Кармен-сюиту». Трое солистов Большого уже ждали меня в Хельсинки.

Французы заплатили мне гонорар в последний день гастролей перед отъездом. Снабдили всевозможными справками. В том числе справкой из банка: каков курс доллара по отношению к франку в день выплаты мне гонорара. Не привези артист такой бумаги, начет, то есть большой штраф, платить будет.

Была суббота. Советское консульство закрыто. Рыбу ловят. Волей-неволей, но пришлось положить деньги в свой чемодан, который, сдав в аэропорту Марселя, я получу в Хельсинки. По французским законам сумма вывозимых денег наличными не должна превышать пяти тысяч франков (или что-то около того). Держать при себе все заработанные за концертный тур деньги рискованно. Иногда таможенники заглядывают в ручную кладь пассажиров.

И отправлять деньги багажом — страшновата Что, если на пересадках чемодан мой затеряется?..

Все обходится благополучно. Деньги при мне, держу их в запирающемся чемодане, в гостиничном номере. Время от времени пересчитываю. После «Кармен-сюиты» добавляю к долларам и франкам финские марки. Все, что надо в Госконцерт сдать.

Возвращаюсь в Москву самолетом. Одна. Трое моих партнеров по воле Госконцерта поездку в Финляндию совершают поездом.

Вещей у меня за месяц поднабралось немало. Прошу Сергея Радченко (неизменный Тореро) прихватить с собой в поезд мою вместительную балетную сумку. С костюмами, гримом, головными уборами, туфлями, тренировочными трико.

Вот я и в Москве. Рассказам нет конца. Впечатлений множество. Сидим на кухне, чаевничаем. Щедрин московские новости перечисляет. Катя про рыночные цены кудахчет. Настроение отменное.

Перед сном решаю выгрузить вещи из чемоданов. Завтра поутру надо будет первым делом в Госконцерт поехать, отчитаться за гастроли, деньги сдать. Жить легче будет.

В большом чемодане, где я всю поездку деньги хранила, их… внезапно не оказывается. Душа уходит в пятки. Холодею. Вдвоем с Родионом перебираем все содержимое. Вещь за вещью. Нет денег.

Нервно открываю второй, мягкий, матерчатый чемодан. Быть их там не может. Но вдруг?

Оба напряженно склоняемся над вторым чемоданом на коленях. Заледеневшими руками медленно разбираем. Все до дна. Нет денег.

Выворачиваю наизнанку сумочку, которая была со мной в самолете. Не могла я туда деньги положить. Да и не уместились бы они вовсе. Но вдруг? Чудо — вдруг?.. Нет денег…

Опять ищем в большом чемодане. На ощупь, как слепцы. Словно в замедленной киносъемке… Нет денег.