Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вопрос о власти не мог быть решен Съездом, представлявшим одну лишь партию. Этот вопрос решался вооруженной борьбой на местах и на фронтах гражданской войны.
Не революция, а узурпация
Все революции пытаются представить восстанием просветленных масс. Но все они – безумие «черни», удел которой не просветление, а убийства, грабежи и пьянство. Ничего русского в «русской» революции не было. Было то, что объединяет чернь всех народов – общее для всех «пролетариев»: безумство и жестокость. В этом отношении «французская» революция не имела в себе ничего французского, и именование её «великой» – такое же оскорбление её жертв, как и именование «великой революцией» большевистского переворота.
В 1928 году комментатор брошюры с материалами Съезда Я. Яковлев (36) представляет нам картину именно узурпации, захвата Советов, а вместе с ними – и Советской власти. Без всяких на то оснований потомкам сообщают, что за большевиками к октябрю 1917 года было народное большинство в Советах, но не было большинства в любых комитетах – армейских, крестьянских, профсоюзных. Большевики лишь стремились сбросить прежнее руководство в органах, избранных Советами, и заменить его своим. Поэтому ругали что есть силы именно комитеты, требуя, чтобы они брали власть – без всякого понимания, что с этой властью делать.
Как отмечает Яковлев, если взять «верхушки» Советов, то «мы могли бы прийти к выводу, что большевики в октябре были изолированы не только от крестьянских масс, но и от значительной части рабочего класса». Реально так оно и было. Но авторитет комитетов стремительно падал: Советы были не готовы к замещению даже муниципальных властей, а уж к тому, чтобы перехватить власть у Временного правительства – тем более. Как и показали послеоктябрьские месяцы, Советы под руководством большевиков развалили абсолютно всё в России – и фронт, и тыл, и местное управление, и центральную государственную власть. Кроме шумных Съездов и дрязг с партийными оппонентами, они не умели ничего, и это вполне отразилось в речах их лидеров.
Пока II Съезд не превратился в плакат, всё было не так однозначно. Пока были живы участники событий, они помнили, что всё не так однозначно.
На Съезде от имени Исполнительного Комитета Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов его представитель Евсей Гуревич [110] заявил о полной солидарности ИК Крестьянских Депутатов с Зимним (то есть, с Временным правительством). Этот орган формально был действительно центральным комитетом крестьянских Советов, к тому же всего несколько месяцев назад избранным на Всероссийском Съезде Советов Крестьянских Депутатов.
Также на Съезде выступил представитель 12 из 14 солдатских армейских комитетов Георгий Кучин [111], и большевики не могли оспорить его полномочий. Он заявил, что комитеты этих армий против захвата власти Съездом Советов.
Чуть ранее Кучина выступил от 12‐й армии Яков Хараш (206), сказавший: «в момент расстрела Зимнего дворца, в тот момент, когда делегаты социалистических партий, не отозванные своими партиями, заседают в Зимнем дворце, в этот момент открывает свое заседание Съезд. За спиной Всероссийского Съезда, благодаря политическому лицемерию партии большевиков, совершена преступная политическая авантюра…» Его полномочия поставил под вопрос представитель латышских стрелков Карл Петерсон [112], сказавший, что 12‐я армия давно настаивает на переизбрании Совета и Исполкома, что выступавшие не являются действительными представителями армии. Подобное заявление могло быть принято лишь на веру. Другие выступавшие против решения фронтовой группы – Франц Гжельщак [113] (член комитета 2‐й армии, сообщил, что решение покинуть съезд фронтовая группа приняла незначительным перевесом голосов) и Федор Лукьянов (3‐я армия, биографических данных нет).
Также на Съезде выступил представитель Викжеля – профсоюза железнодорожников, который объявил о непризнании власти большевиков и о намерении подчиняться только ЦИК прежнего состава.
Но Съезд был захвачен – рядовые делегаты, не входящие в состав руководства Советов на местах, устроили обструкцию представителям армейских, крестьянских и железнодорожных комитетов.
Историография большевиков приписала своим заслугам отказ двинутых Временным правительством на Петроград армейских частей проливать кровь. Они предполагали, что Советская власть – это то, чем были Советы в период I Съезда, но они ничего не могли знать о большевистском проекте разрушения всего – в том числе и армии, отражавшей на фронте нашествие иноземцев. Командиры частей, не испытывающие никакого доверия к Временному правительству, ссылались на невозможность отправить войска на подавление мятежа. Войсковые начальники видели врага перед собой – по ту сторону фронта, но не предполагали возможности удара в спину, полагая, что чиновники пытаются переложить на армию полицейские функции. Что касается солдат, то они были бы не прочь отправиться в тыл, где им противостояла бы не артиллерия, конница и аэропланы противника, а толпы непонятных бунтовщиков.
В плюс себе большевики ставили два самых постыдных процесса – войну солдат против офицеров и войну крестьян против помещичьих усадеб. В условиях, когда требовалось напряжение всех сил, чтобы отразить нашествие иноземцев.
Убийства офицеров, развал дисциплины, доходящий даже до отказа принимать противотифозные прививки, был порожден знаменитым приказом № 1, последовавшим вслед за Февралем, когда Петросовет предписал петроградскому гарнизону, уже разложившемуся в условиях тыла и не желающего отправляться на фронт, подчиняться не офицерам, а выборным солдатским комитетам. Десятки миллионов экземпляров этого «приказа» разлетелось по всем фронтам русской армии. Увы, инициаторы этого события не были тут же повешены – что было бы весьма гуманным в условиях военного времени. Следствием такого попустительства был крах власти и Брестский мир – позор, который большевики тоже объявили своим триумфом.
Так называемое «разгромное движение» – разорение помещичьих усадеб – было следствием не пропаганды большевизма, а развала власти. Свою недееспособность, непонимание причин разбоев, Временное правительство пыталось решить силой – пока ещё лояльными кавалерийскими и казачьими частями, которые рассыпали по всей стране, забыв прикрыть центр, где по соседству с министрами-самозванцами заседали советские комитеты, имеющие хотя бы опору среди своих единомышленников. Стихийное мужицкое восстание в тылу было прямым следствием замены понятного для мужиков Царства на непонятную и чуждую «демократию». Это была десакрализация власти – чиновник в глазах мужика утратил высшую санкцию и становился просто узурпатором. А помещик перестал быть благодетелем – его достояние больше не было освещено царской милостью.
Яковлев (36) с циничной откровенностью писал: «У рабочего класса был только один способ снять эсеровскую верхушку – взять власть в городе и далее, – опираясь на советские законы, приступить к массовому созданию
