Изменники Родины - Лиля Энден

Новый шеф-полицай торжественно праздновал свое назначение на высокую должность.

— Теперича у нас дела пойдут! Немцы паек обещали, обмундирование, все как положено… Уж я себе полицию подберу на большой и с присыпочкой! — ораторствовал Василий Данилович, и его зеленоватые глаза сияли неподдельным восторгом; восторг этот выражался также в добавлении к каждому слову непечатного ругательства, либо русского, либо немецкого.

— Теперича у меня не такие порядки будут, как у Венецкого, а то он самых боевых ребят не хотел брать в полицию…

— Вот у Баранка, царство ему небесное, работнички были, туды их мать, первый сорт! — прохрипел сильно опьяневший, красный, в расстегнутой рубахе Семен Плющенков, по прозвищу «свинодер». — Так что ли я говорю, Котик? — обратился он к своему соседу.

— А неужели ж! Мы с Иваном дела чисто обделывали! — подтвердил Кот. — А Венецкий все палки в колеса ставил… Вот меня, например: сколько я его раз просил, чтоб он меня взял в полицию, и Витька за меня просил, — ни в какую!..

— Венецкому хотелось, чтоб у него не полицаи были, а дошкольники, послушные мальчики, — усмехнулся Виктор, пальцы которого перебирали клапаны гармоники, выводя не совсем уверенно мотив немецкой солдатской песенки «Лили-Марлен». — Все строгости разводил — цивиль-приват-барахло не смей трогать!.. Стукнуть кого-нибудь — тоже не смей!.. Выпить — тоже нельзя! Теперь хватит! Воля!..

— Воля! — подтвердил Лисенков. — Теперь мы одним немцам подчиняемся, а на бургомистров — чхали с высокой башни!.. Я всех возьму — и Котика, и Петровича… Пойдешь, Петрович?

Но Свинодер, которого величали Петровичем, похлопал своими маленькими глазками, что-то промычал, выпил еще полстакана самогонки и только тогда нерешительно сказал:

— Я, Данилыч, душой бы рад, да только я ведь теперь на бойне… Это же самая разлюбезная работа! Вот! — он указал на стоявшие на столе жареное мясо, холодец, котлеты. — Гляди, все это я, значит, Константиновне принес… Должность дуже хорошая…

— А ты и бойню не бросай, и у нас будешь работать… Как большой спец… по совместительству.

— Коли так, идет! — прохрипел Свинодер и добавил неведомо к кому обращенного матюга.

— Вот и добро! — шеф-полицай тоже со смаком вставил несколько добавочных слов. — И Иваныча я тоже к себе возьму…

Но Матвей Иваныч Буянов, сидевший за столом хмурый, сердитый и почти трезвый, наотрез отказался от предлагаемой чести.

— Не пойду я больше в полицаи!.. Хватит того, что меня люди кляли, когда я с Баранковым ходил да грабил… Я печки буду делать…

— Печки будешь делать? — приподнимаясь, переспросил Лисенков свистящим шепотом, и его глаза стали узенькими как щелки. — Не хочешь в полицаи?… Гребуешь?… Поглядите, какой чистоплюй выискался!.. А коли мы из тебя с твоими печками блин сделаем?…

Его рука уже схватилась за револьвер, который он сегодня утром получил в комендатуре и еще ни разу не успел пустить в ход. Назревала крупная ссора.

Но хозяйка дома вовремя заметила это.

— Данилыч! Давай песню споем!.. Витечка! Будет тебе эту Лильку немецкую пиликать!.. Давай нашу песню, такую, чтоб все знали!..

Виктор переключил свою музыку на «Коробушку».

— Споем!.. Витя, начинай!.. Данилыч, друг любезный, давай споем!.. «Эх, полным-полна….»

Сильным, немного резковатым голосом она запела, и Данилыч, польщенный, что его персонально пригласили петь, подтянул козлетоном. Песня разрядила грозу.

— Что же вы не пьете? Выпейте!.. Закусочки возьмите!.. — угощала любезная хозяйка.

Лисенков поднял зеленую эмалированную кружку со спиртом.

— За здоровье, значит, нашего коменданта, товарищи… Ох, виноват, вот проклятое слово!.. Само на язык лезет… Господа!.. Господа полицейские!.. И за всех немцев, как они наши освободители!..

— И за Гитлера! — подсказал ухмыляясь Виктор.

— И за Гитлера!.. Хайль Гитлер!..

— А Сталину вечная память!..

Доблестные воины новой липнинской полиции пили кружками спирт и самогонку, тянули, кто в лес, кто по дрова хриплыми пьяными голосами мешанину из десятка песен зараз и не заметили, как Матвей Иванович Буйнов под весь этот шум и гвалт незаметно выскользнул из дома и, осторожно оглядываясь, чтоб не нарваться на немецкий патруль, отправился домой к милым его сердцу железным печкам.

— Знаете, что вчера вечером на кладбище четырех человек повесили? — рассказывала, придя утром на работу, Клавдия Ивановна Сомова.

— А кто такие, не слыхали?

— Какие-то деревенские… Написано, что партизаны… одна — женщина… ее узнали, говорят, она была где-то председателем сельсовета… А про других не знаю… А вешали их наши полицаи — Лисенков, Свинодер и еще кто-то…

— А в Чертовом Рву расстреляли на той неделе человек двадцать — так под снегом и лежат, — сказал Ваня Корбанков.

Маруся тоже хотела что-то сказать, но этот разговор был прерван приходом мастера-валенщика, притавщившего пару огромных серых валенок, ступни которых были не менее полуметра длиной.

— Здравствуйте! Переводчика у вас тут нет? Альхредыча? — спросил он.

— Переводчик сегодня не приходил…

— А что это вы такое принесли? — полюбопытствовала Маруся. — Валенки на слона?

— И то правда ваша, что на слона. — отозвался валенщик. — Такие мне немцы заказали и образчик дали. Вот он, за дверями…

И он принес из сеней вторую пару обуви такого же размера, сдлеанную из ржаной соломы.

Все окружили валенщика, с интересом разглядывая великанскую обувь и строя догадки, кому и для чего такая может понадобиться.

Все сомнения разрешились с приходом Владимира Альфредовича.

— Это не для слонов, а для часовых, — объяснил он. — Это новейшее изобретение, специально для России, называется «Штрошуе»… Туда полагается влезать вместе с сапогами, и считается, что тогда не будут мерзнуть ноги… Патрули уже ими пользуются.

Он повел с собой в комендатуру мастера вместе с его чудовищными валенками; в дверях он на минутку остановился.

— Кстати, Николай Сергеевич! Пусть он вашим служащим тоже сделает валенки — дайте ему список.

И он скрылся за дверью.

— Вот молодец, Владимир Альфредович, спасибо ему! — сказала Клавдия Ивановна. — А то наш Сергеич все стесняется… Другие не это берут…

Списки на валенки были составлены, а про повешенных на кладбище и растрелянных в Чертовом Рву разговор не возобновлялся.

А по дороге домой в этот самый день Лена услышала за собой быстрые шаги догонявшей ее Маруси.

— Поповна! Стой! Подожди меня!

Лена остановилась и подождала подругу.