Страдания юного Вертера. Фауст (сборник) - Иоганн Гете

Акт третий

Перед дворцом Менелая в Спарте[154]

Елена, славой и стыдом покрытая,Я с берега иду, с недавней высадки,Еще от корабельной качки пьяная.Нас волны только что на гребнях пенистыхДоставили с полей унылой Фригии[155]Напором Эвра[156] и Нептуна милостьюСюда, в родной залив. Пока у берегаСреди своих отважнейших сподвижниковЦарь Менелай свое прибытье празднует,Прими меня радушно, дом возвышенный,Который Тиндарей,[157] отец мой, выстроилЗдесь, на холме Паллады. В годы детские,Когда с сестрой я здесь играла, с братьями,С Кастором и Поллуксом, с Клитемнестрою,Дом этот в Спарте был отделан с роскошью.Ну, здравствуйте, дверные створки медные!В пролете вашем, широко распахнутом,Мне Менелай, жених-избранник, некогдаЯвился гостем, празднично разряженным.Откройтесь снова мне, чтоб поручениеЦаря могла исполнить я с поспешностью,Как истинной супруге полагается.Я в дверь войду, и пусть за ней останетсяСобытий ужас, что меня преследовалВплоть до сего мгновенья в дни истекшие.С тех самых пор, как я с порога этогоВ Цитеры храм отправилась с беспечностью[158]И там была фригийцем дерзко схвачена,Случилось в мире столько необычного!Чужим приятно это пересказывать,Но слушать тяжело самим участникам,Которых жизнь, как сказку, приукрасили.

Не брезгуй, светлая госпожа,Завидно редким даром своим.Единственная из многих, тыВозвысилась своей красотой.Герою предшествует имени шум,Он этим и горд.Но склоняется самый упрямый гордецПред могуществом красоты.

Довольно! Муж мой, высадившись на берег,[159]Меня вперед со взморья выслал к городу,С какою целью, остается тайною.Кто я? Его жена, царица прежняя,Иль к жертвоприношенью предназначенаЗа мужнины страданья и за бедствия,Из-за меня изведанные греками?Свободна я или в плену – не ведаю.Двусмысленность судьбы и славы двойственностьМне дали боги в роковые спутники,И грозное присутствие неясностиСо мною даже у порога этого.Муж слова мне на корабле не вымолвил,Почти со мною не встречаясь взглядами,Как будто мне задумывал недоброе.Когда ж у рукавов Эврота[160] к берегуНосы передних кораблей приблизились,Он, словно по внушенью бога, вымолвил:«Здесь по-положенному выйдут воины,И я на взморье смотр рядам их сделаю.Ты ж подымайся по речному берегу,Коней гоня лугами травянистымиСвященного Эврота, до излучины,Где прежде простиралась местность сельскаяИ выстроен Лакедемон впоследствии,Со всех сторон горами грозно стиснутый.В жилище царском с башнями высокимиОбследуй, что за это время сделалиСлужанки под надзором старой ключницы.Старуха пусть тебе покажет множествоСокровищ, нам твоим отцом завещанных,Которые и я безостановочноКопил в года военные и мирные.Ты все найдешь в порядке установленном.Ведь это властелина преимущество,Что он находит все по возвращенииНа месте том, где было им оставлено.Менять уклад не вправе подчиненные».

Имущества великолепный видТебе порадует сердце и взор.Внушительные золотые венцыЛежат, замерев в вековой полутьме.Войди в хранилище, вызов им бросьИ видом своим покори.Померяйся силами с блеском убранств,Кто краше, они или ты.

Вот что гласило дальше слово царское:«Когда же вдоволь ты удостоверишься,Что все в порядке, размести треножники,Как заблагорассудишь ты, и выложиВсе, что бывает под рукой старейшины,Свершающего жертвоприношение.Поставь котлы, тазы и блюда плоские,Налей воды из родника священногоВ кувшины, заготовь сухого топливаИ острый нож, заботливо отточенный,На видном месте положи. ДальнейшееПредоставляю твоему решению».Так он сказал, прощаясь, не прибавивши,Животное иль человека хочет онЗаклать богам. Здесь есть о чем задуматься,Но я не беспокоюсь. Боги ведают,Что надо и что нет, и так и сделают,Чем люди ни считали б их веления,Добром иль злом. Что решено бессмертными,То, смертные, должны суметь мы вынести.Жрец подымал порой топор над жертвою,А опустить не мог: тому помехоюБывало приближенье неприятеляИль бога подоспевшего вмешательство.

Что предначертано, знать не ищи.Смело, царица, входиИ не робей!Зло и доброЗастигают врасплох.Тем, кто предскажет их наперед,Не верит никто.Троя горела, мы видели смерть,Смерть пред глазами, смерть и позор,Ну, а теперь разве мы не в живых,Разве не солнце над нами, не твердь,Разве пред нами не ты, госпожа,Лучшее чудо земли?

Ну, будь что будет. Что бы ни грозило мне,Я во дворец войду безотлагательно,Которого увидеть я не чаяла,В который я вернуться не надеялась,Который чудом снова тем не менееПередо мной. Через ступени лестницыЯ девочкой привыкла перепрыгивать.А ныне, видно, нет былого мужества,И ноги подо мною подгибаются.

Эй, не вешать голов,Бедные пленницы!Нечего унывать!Радуйтесь: госпожаЕлена венчаннаяВ этот счастливый час,Поздно, зато тем увереннейК отчему очагуВозвращается.Славьте богов – обновителей,Восстановителей прежнего,Вновь приводящих на родину.Освобожденный взмывает,Словно на крыльях,Над испытаниями.Узник же, руки простерши,Рвется напрасноВдаль за ограду зубчатуюИз темницы решетчатой.Но ее, но изгнанницуВыхватил бог из грозыИ назад перенесИз разрушенной ТроиВ этот древний, украшенный зановоОтчий дом,Чтоб после мук и блаженствНеописанныхЗдесь она освежилаПамять детства и юности.

Не торжествуйте, сестры, преждевременно.Умолкните, взглянув на дверь дворцовую.Вы видите? Царица возвращаетсяИз внутренних покоев быстрой поступью.Царица, в доме что тебя расстроило?Что ты могла найти под отчей кровлею,Помимо верных слуг и их приветствия?Так что ж тогда тебя так озадачилоИ вызвало твое неудовольствие?

Дочь Зевса знать не может малодушия.Прикосновенье страха ей неведомо.Но древний ужас, в чреве Ночи зреющийИ тьмой теней над нею нависающий,Как пепел над горою огнедышащей,Способен потрясти героя мужество.Так ознаменовали мой сегодняшнийПриезд с чужбины божества стигийские,[161]Что я, хозяйка, словно гость непрошеный,Бежать готова без оглядки из дому.Но нет! На свет я вырвалась из сумракаИ дальше прочь не двинусь, силы темные!Дом надо освятить, чтобы, очищенный,Он встретить мог хозяина с хозяйкоюВ согласии у очага домашнего.

Открой своим служанкам, благородная,На что наткнулась ты в покоях внутренних?

Что видела я, сами вы увидите,Коль скоро Ночь свое исчадье мерзкоеНе вобрала назад в утробу старую.Итак, когда, о порученье думая,Вступила бодро я в покои царские,Была поражена я, обнаружившиПустых палат и галерей безмолвие.Шагов, движенья слух мой не улавливал,Следов труда не видел взор мой в комнатах,Навстречу мне не поспешила ключница,Служанки в глубине меня не встретили.Когда же к устью печи я приблизилась,То перед кучкой пепла я заметилаЗакутанную, сгорбленную женщину,Которая спала или задумалась.Я по-хозяйски женщину окликнула,Приняв ее, бездельницу, за ключницу,Которой царь доверил дом за выездом.Я встать велю ей, делом озаботиться,Она ж и ухом не ведет, не двинется.Потом, повторный окрик мой услышавши,Негодница движеньем отстраняющимКо мне вытягивает руку правую:«Ступай, мол, вон». Бросаюсь, возмущенная,К дверям опочивальни, к ложу брачному,Откуда доступ был к казнохранилищу,И что же? С полу чудище срываетсяИ преграждает путь мне повелительно,Огромное, худое, безобразное,С пустыми и кровавыми глазницами!Но я ведь вам бросаю речи на ветер,Слова бессильны описать страшилище.Да вот она сама! Неужто пугалоНа свет посмело из потемок вылезти?В отсутствие царя тут мы хозяева.Тут мы под Аполлона покровительством.Он нас не даст в обиду, он заступится,Он, солнечный смиритель чудищ сказочных.

Головы наши хоть и кудрявы,Много мы горя видели в жизни:Ужасы боя, мрак беспросветныйВ ночь, когда палИлион.В облаке пыли, поднятой боем,Боги взывали голосом страшным.Рознь громыхала медью, и с поляГул приближалсяК крепости валу.Стены в то времяЦелы стояли.Пламя ж гуделоИ пожиралоЗданье за зданьем.Бурей пожараБыл город охвачен.Бегством спасаясь,В зарева блескеВидели мы:Гневные богиШли нам навстречу.Ростом до неба,Страшно шагалиВ облаке дыма.Было ли этоВправду, иль толькоНам средь смятеньяВообразилось, —Нам неизвестно. Но эта вот, этаТварь перед нами,Это не снится.Мы бы могли ееПощупать руками,Если б не страхИ не отвращенье.Форкия дочь —Ты, но которая?Ибо их трое,Вместе владеющихГлазом однимИ единственным зубом.Как же ты, пугало,Смелость имеешьРядом с прекрасноюВещему взоруФеба являться?Стой себе, впрочем.Он к безобразьюНевосприимчив,Как солнце не видитОтброшенной тени.Нас же, несчастных,Судьба заставляетСносить терпеливоБлизость уродства.Так слушай, бесстыдница,Наше проклятье!За дерзость явленьяБудь с бранью отверженаУстами счастливиц,Которых богиСоздали краше.

Стара и все же не стареет истина,Что красота несовместима с совестьюИ что у них дороги в жизни разные.С давнишних пор их разделяет ненависть.Когда случайно встретятся противницы,Друг другу спину повернуть торопятсяИ врозь идут: стыдливость опечаленно,А красота с победоносной дерзостью,Пока ее не скроет сумрак ОркусаИль зрелый возраст не научит разуму.Приплыв с чужбины, чужестранки грубые,Вы подняли тут крик по-журавлиному,Когда, крича нестройно и пронзительно,Они летят над головою путника.Он вверх посмотрит на станицу шумную,Потом, забыв про них, опустит голову,И журавли своим путем потянутся,А он своим. Вот так и с вами станется.Кто вы такие, что в жилище царскоеВорваться смели, как менады пьяные?Кто вы такие, чтоб орать на ключницу,Как воют псы на месяц ночью лунною?Вы думаете, я не распознала вас,Военных лет отродье, тварь походная,Заразы плод, заразы передатчицыИ воинов и мирных граждан пагуба?Вы ненасытной саранчой мне кажетесь,Обрушившейся на поля и пажити,Чужих трудов губительницы жадные,Дешевая статья торговли лагерной.

При госпоже прислуге делать выговорЕсть покушенье на права хозяйские:Ей надлежит одной хвалить похвальноеИ за грехи и промахи наказывать.Своих прислужниц я довольна службою,Я многократно верность их проверила,Когда крепился Илион обложенный,Когда он пал и лег, осадой сломленный.Не менее того я в них увериласьВ превратностях бродячей жизни, в плаванье,Где каждый дорог сам себе, а к ближнемуБывает равнодушен средь опасностей.Я жду и здесь от них того же самого,Поэтому ты замолчи и болееНа них не огрызайся незаслуженно.Хвалю тебя за то, что дом в исправности.Ты сберегла его в мое отсутствие.Но я вернулась, отойди же в сторону,Чтоб похвала не обратилась в выговор.

Корить домашних – это право высшееСупруги повелителя счастливого,Которое достойно ею добытоДомохозяйства долголетним опытом.И так как ты пришла на место староеЦарицей и хозяйкой, снова признанной,Возьми бразды правленья и владычествуй,Богатством завладей и всею челядью.Но защити, как старшую надсмотрщицу,Вперед меня от стада этих выскочек,Которые мне кажутся гусынямиПеред твоей красою лебединою.

С красой уродство рядом как уродливо!

А глупость как глупа в соседстве с разумом!Хоретиды выходят из хора и, начиная отсюда, отвечают поодиночке.

Жив твой отец Эреб? Жива ль Ночь-матушка?[162]

А как твоя сестрица Сцилла здравствует?[163]

У вас в семье все сплошь такие чудища?

Свою родню меж мертвыми разыскивай.

В сравнении с тобой они так молоды.

С Тирезием седым в аду заигрывай.[164]

Тебе ведь внучкой мамка Орионова?[165]

Тебя отбросами вскормили гарпии.

Чем ты поддерживаешь худобу свою?

Не кровью, до которой ты так лакома.

Ты стала падалью, питаясь трупами.

Вампир зубастый, рот заткни немедленно!

Я твой заткну, назвав тебя по имени.

Скажи, кто ты, и будет все разгадано.

Я перестать велю вам, но не гневаюсь,А огорчаюсь вашей перебранкою.Глухой разлад меж преданными слугамиВ домохозяйстве самое опасное.Тогда никто не слушает хозяина,Все тонет во взаимных пререканиях,Все ссорятся и ничего не делают.Но суть не в том. Взаимными упреками,Напоминаньями и обвиненьямиВы вызвали такие вещи в памяти,Такие образы, такие ужасы,Что, хоть, по счастью, снова я на родине,Самой мне захотелось в сумрак Оркуса.Да полно, было ль это все действительно,Иль только ночью мне во сне привиделось?Взаправду ль я была той страшной женщиной,Мечтой и мукой безрассудных воинов,Из-за которой города разрушены?Трепещут девушки, все это вспомнивши.Скажи мне что-нибудь хоть ты, спокойная.

Кто счастьем пользовался годы долгие,Тому былое сновиденьем кажется.Богов дарами ты была осыпанаБез меры и числа. Всю жизнь ты виделаОдних самозабвенных обожателей,[166]Готовых на безумства и на подвиги.Тобой пленился первым в годы ранниеТезей,[167] красою с Геркулесом споривший.

Он взял меня, как лань, десятилетнею,За ним – Афидн, меня скрывавший в Аттике.

Кастор с Поллуксом от него спасли тебя.Кто за тобой в те годы не ухаживал?

Но из героев больше всех мне нравилсяПатрокл, Пелида повторенье верное.

Но ты отцом за Менелая выдана,Он – семьянин и храбрый мореплаватель.

Муж царский сан за мною взял в приданое.Мы Гермиону родили в супружестве.

Когда же Крит супруг твой завоевывал,[168]Красавец гость твою разлуку скрашивал.

Ты мне полувдовство тех дней напомнилаИ зло, которое отсюда выросло.

Его поход принес мне, вольной критянке,Плен и порабощенья годы долгие.

Но царь тебя назначил управляющейИ дом тебе доверил с укрепленьями.

Которому ты предпочла, однако же,Дни радости в другой, троянской, крепости.

Не говори о радостях! СтраданьямиНеисчислимыми они оплачены.

Передают, что ты жила в двух обликах,[169]И в Трое и в Египте одновременно.

И без того в минувшем все запутано,Так с толку не сбивай меня нелепостью.

А правда, что из царства мертвых будто быК тебе Ахилл являлся на свидание,[170]Тебя давно любивший и пожизненно?

Как призрак с призраком, с ним сочеталась я,Как с духом дух, как с видимостью видимость.Но я сама упасть готова в обморок.

Замолчи, клеветница,Отродье зловещее!Что хорошегоМожет высказатьЭта пасть однозубаяИ язык ядовитый?Напускное сочувствиеВолка в шкуре овечьейСтрашней и опаснееПса трехголового.Боязливо мы ждем:Где, когда, каким образомСквозь личину участьяКоварство проявится?Вместо слов утешительных,Дарящих забвение,Ты ей в жизни напомнилаСамое худшее.Омрачив настоящее,Ты порочишь грядущее,Отнимая надеждуНа судьбы улучшение.Замолчи, клеветница,Чтоб душа государыни,Нас покинуть хотевшая,Удержалась, помедлилаВ этом лучшем из образов,Когда-либо виданных.

Выглянь, солнышко ты наше, улыбнись нам, госпожа!Как ни хороша ты в горе, в счастье много ты милей.Мир перед тобой открылся, и расцвел твой чудный взор.Пусть слыву я безобразной, знаю толк я в красоте.

Из беспамятства, шатаясь, я в сознанье прихожу.Я усталостью разбита и забыться вновь не прочь.Но царице подобает, как и прочим смертным всем,Пред опасностью грозящей силы духа не терять.

Ты стоишь во всем величье и во всей своей красе.Повелителен твой облик. Что же ты прикажешь мне?

Зря потраченное время с запозданьем наверстай,Все для жертвоприношенья приготовь, как царь велел.

В сборе всё – треножник, чаши и отточенный топор,И кадило, и кропило, только жертву назови.

Царь не указал предмета.

О, несчастье! О, беда!

Что тебя так огорчает?

Он тебя имел в виду.

Как? Меня?

И этих.

Горе!

Ты умрешь под топором.

Я предчувствовала это!

Этого не избежать.

Ах! А мы? Что с нами будет?

С честью госпожа умрет,Вы же – смертию позорной: я под кровельным венцомНа стропиле вас повешу, словно пойманных дроздов.

Вы, словно статуи, застыли, призраки,Дрожа за жизнь, вам не принадлежащую.Так люди, тоже призраки не меньшие,Расстаться не хотят со светом солнечным.Но нет от рока никому спасения.Все это знают, редко кто смиряется.Но к делу! Вы пропали. Эй, подручные!

Сюда скорее, сил недобрых скопища!Делами злыми вволю вы натешитесь.Алтарь поставьте с золотыми крыльями,С подставкою для топора серебряной.Наполните кувшины, чтобы было чемСмыть брызги черной крови на треножнике.Ковер роскошный постелите под ногиКоленопреклоненной жертвы царственной,В который тело после обезглавленьяМы с честью завернем для погребения.

Царица в стороне стоит, задумавшись,Поникли девушки, как злак подкошенный.Мне, пожилой, священным долгом кажетсяПообсудить дела с тобой, старейшею.Ты опытна, умна, доброжелательна,Хоть дуры эти на тебя накинулись.Итак, скажи: спасти нас нет ли способа?

Легко сказать! Спасти себя со свитоюЗависит от царицы. Это требуетРешимости и быстроты немедленной.

Достославнейшая парка, чтимейшая из сивилл!Жизни нить не обрывай нам и спасенье объяви.Мысленно, в воображенье, мы уже непоправимоЧувствуем, как холод смерти сковывает наше тело,Созданное для любви.

Их страх простителен, а я расстроена,Но не страшусь. Я выходом воспользуюсь.Кто мудр – для тех возможно невозможное.Итак, скажи, что ты нам посоветуешь.

Не скрывай, скажи скорее, как избавиться нам, бедным,От петли, от удушенья, мысленно уже сдавившихНаши шеи холодящим, тесным ожерельем смерти,Если только милость Реи, матери богов великой,Нас в беде не защитит.

Терпенья хватит ли у вас, чтоб выслушатьМое повествование пространное?

Продли нам жизнь растянутою повестью.

Кто бережет добро и домоседствует,Кто в доме подновляет стены старые,Кто крышу от ненастья чинит вовремя,Протянет долго под родимой кровлею.Но кто через порог свой легкомысленноВ чужую землю прочь уходит из дому,Тот, возвратясь, находит место староеПеременившимся или разрушенным.

Уместны ль замечанья в миг решающий?Рассказывай без вставок неприязненных.

То не в укор тебе, а только к сведенью.По островам чужим и побережиямШатался Менелай морским разбойником.С набегов возвращался он с добычею,Которая внутри дворца наставлена.Он десять с лишним лет провел под Троею,А сколько лет он плыл домой – не ведаю.Меж тем что сталось с домом Тиндареевым,Что сталось с целым царством этим временем?

Придирчивость срослась с твоей природою,Не можешь слова ты сказать без горечи.

Была долина столько лет покинутаМеж Спартой с юга и Тайгетом с севера,Откуда ручейком Эврот спускаетсяИ, в камышах разлившись, лебедей ютит,Что там обосновалось племя смелое,Горсть северян, страны полночной выходцы,[171]Построив замок, в нем они запряталисьИ правят краем всем из этой крепости.

Им это удалось? Почти не верится.

За двадцать лет осели и обстроились.

У них начальник есть? Они разбойники?

Нисколько. Но один из них начальствует.Хоть он не обошел меня поборами,Я не браню его. Он из имуществаВзял малое, назвавши дань дарением.

Каков собою он?

Он мне понравился.Живой, бесстрашный, вежливый, понятливый.Такой понятливости нет меж греками.Хотя их племя варварским считается,Они до людоедства не опустятся,Как греческие воины под Троею.Я верю в благородство их начальника.А замок их на круче! Поглядела бы!Он не чета твердыням ваших прадедов,Которые и впрямь циклопы строили,Так глыбы друг на друга наворочены.А этот замок весь по нитке выверен.Взглянула бы! Весь к небу устремляется,Прямой, лощеный весь, как сталь, как зеркало.Взлезть на него? Уже само намеренье,Со стен соскальзывая, обрывается.Внутри – дворы, пристройки, службы разные,Балконы, галереи, ходы крытые,Гербы.

Что это?

У Аякса, помните,Был на щите представлен змей свернувшийся,И семеро у Фив таким же образомЩиты снабдили знаками особыми.Там можно было видеть звезды с месяцемИли мечи, и факелы, и лестницы,Угрозу городов во время приступа,В резьбе или в изображенье выпуклом.Такие же значки в роду наследуютОт прадедов мои вояки храбрые.Чего-чего у них в гербы не вставлено:Орлы и львы, рога козлов и буйволов,Цветы, хвосты павлиньи, крылья, полосыСеребряные, золотые, черныеИ синие. Щиты с гербами этимиВисят вдоль зал, просторных, как вселенная, —Вот где для танцев место подходящее.

Там есть танцоры?

Есть! Золотокудрые!Красавцы, так и пышущие юностью,Как юностью дышал Парис единственноВ те дни, когда с царицей близко встретился.

Держись границ, не уклоняйся в сторонуИ слово мне свое скажи последнее.

Нет, ты его скажи мне, и немедленноОчутишься в том замке по желанию.

Скажи то слово, дай свое согласиеИ нас спаси.

С такой жестокой низостьюО Менелае мысль моя не вяжется.Меня он не погубит так безжалостно.

А как он Деифоба изуродовал,[172]Убитого Париса брата младшего,Который был с тобой, вдовой, в сожительстве?Отрезал уши, нос перекалечивши.Смотреть ужасно было на несчастного!

Из-за меня он с бедным так разделался.

Из-за него с тобой он так расправится.Красы не делят. Кто владел ей полностью,Всю истребит сполна, а не поделится.

Как раздирает уши резкость трубная,Вселяется в мужчину ревность грубая,Долбя о том, чем обладал он некогдаИ что невозвратимо им утрачено.

Ты не слышишь труб раската? Видишь, это блеск мечей.

Здравствуй, царь и повелитель. Дам тебе сейчас отчет.

Как же мы?

Вам все известно. Ей придет сейчас конец,А потом и вам за нею. Я помочь вам не могу.

Свой шаг ближайший я уже обдумала,Хотя ты демон зла, – я это чувствую, —И обратишь во зло мое доверие,Но в замок твой решила я последовать.Иная вещь самой царицы помыслы,Я никому на свете не открою их.Вперед, старуха. Будь нам провожатою.

О, с какою готовностьюМы туда устремляемся!Сзади – смерти угроза,Насилу избегнутой,Рядом – новой твердыниСтена неприступная.Замок, будь для царицыТакой же оградою,Как троянская крепость,Только хитростью взятая.

Сестры, что это? Видите?Небо было безоблачно,Вдруг туман неожиданныйСкрыл Эврота течениеИ извилины берега,Камышами поросшие.И уже горделивыеСкрылись из виду лебеди,Безмятежно скользившиеПо зеркальной поверхности.Только крики их хриплыеС замирающей силою,Крики их с перерывамиВ отдалении слышатся.Говорят, голос лебедяСлужит смерти предвестием.Только в нашем бы случаеНе пришло подтверждение.Мы и сами лебедушкиС грудью белой, высокою,А царица тем более, —Зевса-лебедя детище.Серой мглы пеленоюКругом все затянуто.Нам друг дружку не видно.Стоим мы иль движемся?Что-то странное в воздухе.Вам, скажите, не чудится,Что Гермеса виднеетсяВпереди очертание?Блещет жезл золотой его.Он ведет нас к безрадостнымАда призрачным пустошам,Полным мглой бестелесною.

Но светлей ничуть не стало.Стены, стены перед нами,Нас ограда обступает.Это двор или могила?Все равно ужасно это!!Сестры, сестры, мы в ловушке,Мы в плену, как никогда.

Внутренний двор замка, окруженный богатыми причудливыми строениями средневековья[173]