Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - Эдуард Эррио

Отличительная и совершенно новая черта Лондонского соглашения – это добровольное принятие его Германией; теперь уже она не могла говорить о диктате. При изучении этого соглашения историю не будет интересовать, был я прав или нет, соглашаясь на план Дауэса, потому что, как это признал сам президент г-н Пуанкаре, он был принят его правительством 25 апреля 1924 года («Journal Officiel», p. 1295). Задача в том, чтобы решить, хорошо или плохо применил я этот план и прежде всего правильно или нет поступил я, соглашаясь на военную эвакуацию Рура, которая, как я неоднократно признавал, не входила в программу конференции. Я сделал все от меня зависящее, чтобы этот вопрос не был поставлен. Но, с того момента как он был поставлен и поскольку английское правительство после плана экспертов проявляло, как никогда, решимость не одобрять военную оккупацию Рура; поскольку оно возражало против нее всегда и к тому же знало, что французские избиратели только что высказались против этой меры, я должен был принять решение.

Я его принял после длительных размышлений по четырем основным доводам: 1) логическому; 2) моральному; 3) политическому и 4) военному.

1) Довод логический. Проблема, с которой я столкнулся, заключалась в том, что мы не могли совмещать общие и частные залоги. Нам нужно было выбрать между режимом, позволяющим нам добиваться частичных поставок силой, и режимом, ставившим план Дауэса под контроль Соединенных Штатов. 22 августа во время прений в палате депутатов даже оратор оппозиции г-н Ги де Монжу заявил следующее: «Если система платежей полностью изменится, если наши агенты не будут больше уполномочены получать в счет Франции и союзников налоги вроде угольного налога, получать товаропоставки, обеспечивать управление железными дорогами и таможенный кордон, – тогда, мне кажется, присутствие войск становится в принципе излишним, во всяком случае если мы будем смотреть на него сточки зрения, в свое время выраженной французским правительством». Говоря о Руре, он добавил: «Я не отрицаю, что мы можем быть вынужденными его покинуть».

26 августа в сенате Лемери доказывал, что проблема Рура представляет собой своего рода силлогизм. «Военная оккупация является следствием экономической оккупации Рура. Экономическая оккупация прекращается; следовательно, должна прекратиться и военная оккупация. Уже самим фактом принятия плана экспертов, принятием принципа, положенного в основу этого плана, а именно: что никакая иностранная организация, помимо контроля, предусмотренного экспертами, не будет препятствовать экономической деятельности Германии, – мы открыто и определенно подписались под экономической эвакуацией и скрыто, но неизбежно подписались и под военной оккупацией».

2) Довод моральный. Я оказался перед лицом принятых обязательств. Нотификация от 9 января 1923 года подчеркивала, что дело идет не об операции военного характера, не об оккупации политического характера; она уточняла, что французское правительство вводит в Рур «лишь войска, необходимые для обеспечения его миссии и исполнения его мандата». Поскольку отменяется миссия, как можем мы, честно говоря, объяснить, почему мы не отзываем свои войска? Мы заняли Рур в силу декларации о нарушении. Поскольку вопрос о нарушении был урегулирован, как оправдать с точки зрения права сохранение военной оккупации? Впрочем, сама репарационная комиссия определила, приняв единогласное решение 15 июля 1924 года, что нужно было понимать под «осуществлением» плана экспертов. Шарль Ребель оспаривал в палате смысл и ценность принятых обязательств, ссылаясь, в частности, на ноту председателя Пуанкаре послу фон Геш от 6 мая 1923 года. Конечно, имели место заявления разного смысла. Но 11 января 1923 года председатель Пуанкаре заявил в сенате: «Если бы Англия пошла вместе с нами, чтобы применить санкции и добиться залогов, не было бы надобности посылать даже одного солдата в Эссен или на восток Рура». 9 июля 1923 года он поручил послу Сент-Олеру особо указать на следующий пункт: «В настоящий момент дело идет о репарациях, а не о безопасности; мы никогда не рассматривали оккупацию Рура с точки зрения безопасности; эту безопасность нам обеспечивает оккупация линии Рейна, предмостных укреплений и железных дорог Рейнской области. Нам еще придется говорить о железных дорогах при окончательном урегулировании, касающемся одновременно залогов и безопасности. Но вопрос Рура совершенно самостоятельный». 29 августа 1923 года французское правительство ответило на английский меморандум: «Совершенно ясно, что оккупация Рура – это только средство добиться уплаты репараций». «Мы хотели, – заявляла французская нота от 29 июля 1923 года, – попытаться добиться того, чего мы не сумели добиться в течение четырех лет, то есть признания Германией своих обязательств, но не вообще и не в теории, а в практическом смысле».

29 июля 1923 года в своей ноте британскому правительству председатель Пуанкаре писал следующее: «Мы всегда будем очень счастливы обсудить с британским правительством вопрос о безопасности, но он не имеет ничего общего с военной оккупацией Рура, и представляется, что обе проблемы необходимо рассматривать в отдельности» (Livre Jaune de 1923, p. 82).

26 августа 1924 года в дружественном и вежливом споре со мной в сенате Пуанкаре обсуждал эти обязательства. Он указал, что сопротивление Германии узаконивало изменение текста от 9 января 1923 года. Он напомнил то, что он говорил в ноте от 12 июня 1923 года об эвакуации по этапам и позднее, 20 августа, о постепенной эвакуации. В остальном он ограничивался умеренными требованиями. «Осторожность требует остаться, по крайней мере до того момента, пока не начнется осуществление плана Дауэса, следовательно, до тех пор, пока не будут размещены облигации» («Journal Officiel», p. 1307). Я без труда смог доказать сенату, что оговорки, сделанные к ноте от 9 января, не изменяли характер оккупации, который был экономическим, а не политическим или военным. Доводы, основанные на пассивном сопротивлении, отпадали, поскольку сопротивление прекратилось. В Лондоне мне показали письмо, написанное английскому правительству после Франкфуртского дела, в котором французское правительство обязывалось не предпринимать изолированных действий. И Пуанкаре не отрицал этого письма («Journal Officiel», p. 1321).

Я усматривал в этом нечто большее, чем политическую проблему, – проблему моральную. Я не мог допустить, чтобы честь моей страны была поставлена под сомнение. Эта же мысль руководила мною впоследствии, когда речь шла об американских долгах.

3) Довод политический. Продолжение военной оккупации Рура – это сохранение изоляции Франции; это значило по меньшей мере оттолкнуть от нее Соединенные Штаты и Великобританию. В течение всей моей политической карьеры моей постоянной заботой было привлечь Соединенные Штаты к сотрудничеству с Европой. В своей внешнеполитической деятельности, с какой бы стороны ее ни судить, я всегда помнил о той помощи, в которой нуждалась Франция с 1914 по 1918 год, а также о том, что, если бы она снова подверглась нападению, она не смогла бы одна восторжествовать над своим жестоким врагом, численно превосходящим ее. Я считал узкий национализм некоторых моих сограждан ужасной опасностью. Позднее, в 1932 году, в деле о долгах я руководствовался в своих действиях теми же чувствами. Несомненно, само правительство Соединенных Штатов не принимало участия в разработке плана Дауэса, но это были авторитетные представители американского общественного мнения; роль, которую сыграли в Лондоне государственный секретарь Юз и посол Келлог, показала мне, какой поддержкой они пользовались.