Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Гарольд Шехтер

– Вы так и не объяснили, Финеас, – сказал я, – какого рода деловое предложение собираетесь обсудить с доктором Фаррагутом.

– Величайшая идея в мире! – воскликнул галерейщик. – Поражаюсь, как это не пришло мне в голову раньше! Масса положительных сторон – хотя бы то, что наша сделка практически не потребует никаких усилий со стороны доктора Фаррагута лично! Правда, ему придется оставить свою практику, продать дом и переехать в Нью-Йорк. Но это что по сравнению с тем, что он получит взамен!

– А что он получит взамен? – поинтересовался я.

Оглушительную славу и, разумеется, деньги! – сказал Барнум. – Я сделаю из него звезду! Ты только представь, По! Великий Эразм Фаррагут три раза в день читает лекции в Американском музее Барнума о чудесах растительной медицины! Продажа «целительного бальзама» сразу после представления! Величайший бум со времен, когда человечество раздобыло огонь! Пузырьки – пятьдесят центов, бутылки – доллар! При одной мысли о том, какую неоценимую услугу мы окажем людям, сердце мое преисполняется гордостью! Я уже не говорю о деньгах! Это же целый океан наличности! Великий потоп!

– Вы действительно думаете, – поинтересовался я, – что люди будут толпами стекаться на лекции по медицине?

– А почему нет? Взять, к примеру, этого дантиста, Марстона. Сколько публики он собирал для Моисея! Бедный Моисей! Заскочил на минутку поздороваться, сразу как я приехал. Убийство Марстона его подкосило – он был просто потрясен. А кто бы на его месте не был? Моисей капризничал и злился, стоило только заговорить на эту тему, но и то сказать – после смерти Марстона Бостонский музей стал терпеть убытки в несколько сот долларов каждую неделю!

– Насколько я понял, – ответил я, – его популярность за последнюю неделю только возросла.

– Кстати, По, – сказал Барнум, – Моисей говорил, что ты заглядывал в музей, чтобы порыться в вещичках этого юного демона, Горацио Раиса. Нашел что-нибудь интересное?

– Признаться, да, – ответил я и стал рассказывать о дагеротипах Раиса и его обреченной любовницы, Лидии Бикфорд, которые нашел в потрепанном саквояже студента.

– Именно находка этих портретов, – продолжал я, – и привела меня к выводу, что человек, который их делал, некто Герберт Баллингер, был главным образом замешан в недавней серии страшных убийств, которые, среди прочих, унесли жизнь несчастной миссис Рэндалл.

– Отличная работа, черт возьми – непревзойденно! – вскричал Барнум. – Теперь я перед тобой в неоплатном долгу! И это не только мое мнение, любой тебе это скажет! Клянусь всем святым, констебль Линч считает, что ты гений, превозносит до небес! Послушал бы ты его – он бы тебя в краску вогнал!

– Констебль Линч? – воскликнул я с нескрываемым изумлением. – Но откуда вам известно о его чувствах ко мне?

– Да так, поболтали немного, когда я заезжал в полицейское управление, – сказал Барнум. – Для него ты теперь свет в окошке! Величайший сыщик всех времен и народов! По сравнению с тобой Видок – школяр, недотепа! Господи, да если бы не ты, полиция до сих пор топталась бы на месте, да еще в потемках! Они бы и за тыщу лет не догадались, что Баллингер причастен ко всем этим ужасам!

– Значит, вы уже знаете о Баллингере? – спросил я, не переставая дивиться осведомленности галерейщика о событиях, в которые я был вовлечен последние несколько недель.

– Господи, конечно, – ответил Барнум, – Линч все мне о нем рассказал. Судя по всему, это был сущий дьявол. Так что получил по заслугам. «Поднявший меч» и всякое такое. Немногие по праву заслуживают такого жуткого конца. Видел его тело в морге. Мерзость! На человека-то не похож.

Пока галерейщик продолжал говорить, я постепенно начал понимать, что к чему. То, что столь самоочевидная мысль не пришла мне в голову раньше, можно было приписать только губительному воздействию беспрецедентных событий этого дня на мой интеллект.

Несомненно, удар, нанесенный мне прикладом Питера Ватти, также способствовал несвойственной мне медлительности умственного процесса.

– Прав ли я буду, если предположу, – сказал я галерейщику, – что, помимо весьма похвального желания успокоить своего скорбящего друга «Пастора» Хичкока, вы прибыли в Бостон, намереваясь приобрести предметы, так или иначе связанные с недавней чередой мрачных преступлений?

– Что ж, это как посмотреть, – ответил Барнум. – Конечно, это не было главной причиной. Быть рядом с Фордайсом в час испытаний – вот главное для меня. Но, пока я находился здесь, ну сам понимаешь, По – ведь я всегда был из тех, кто хочет разом уложить двух зайцев. Одно из объяснений моего ошеломительного успеха!

– Могу ли я также предположить, что при посещении городского морга вы рассчитывали приобрести какую-нибудь макабрическую вещицу, связанную с Гербертом Баллингером? Возможно, даже какую-нибудь часть его тела в качестве экспоната для своего музея?

– Ну, ничего такого страшного. Нет ничего дурного в том, чтобы выставлять напоказ сохранившиеся останки гнусного преступника в назидательных целях! Конечно, главное – все делать со вкусом! Ты же сам видел, как премило выглядит ящик, который я соорудил для ампутированной левой руки Антона Пробста, отнятой сразу после того, как его повесили за то, что он вырезал семью Дирингов. Красивая работа – первостатейный был мастер! Влетело мне в копеечку. Но я не жалею. По воскресеньям к ней вообще не пробьешься, такая толпа!

– И насколько же вы преуспели в приобретении этих, столь желанных предметов? – несколько сухо поинтересовался я.

– И на старуху бывает проруха! – ответил Барнум, вздохнув так громко, что на мгновение заглушил детский визг. – Девлину эта мысль показалась просто кощунственной!

– Девлину? – переспросил я.

– Ну да, Девлину, заведующему моргом, – сказал Барнум. – Ты б только видел, какой у него стал вид – словно я предлагаю что-то неприличное! Жаль. А как мне приглянулась его левая нога – я хочу сказать, Баллингера, конечно, а не Девлина.

– Его левая нога? – спросил я. – А почему вас так заинтересовала именно эта конечность?

– А ты не видел? – спросил галерейщик.

Я ответил отрицательно. Если читатель помнит, во время посещения морга все мое внимание было сосредоточено на содержимом легких Баллингера. Я ни разу не осмотрел нижней части его тела, прикрытой простыней.

– Девлин мне сам и показал, – произнес Барнум. – Превосходный образец, единственный в своем роде. Никогда не видел ничего подобного, а это уже кое-что значит. Страшное уродство. Пальцы как сплавились, будто восковые. Явно какой-то врожденный дефект. Он должен был жутко хромать.

– Хромать? – спросил я. – Но мистер Баллингер двигался совершенно непринужденно. Это его помощник, Бенджамин Боуден, действительно хро…

– Боже праведный, ты в порядке, По? – сказал Барнум. – Гляжу, а ты белый как мел.

Действительно, я почувствовал, как кровь отлила от моего лица, а сердце перестало биться. Ужас схватил меня за глотку, и я не мог вымолвить ни слова.

– Да в чем дело? – спросил Барнум, нахмурясь и пристально на меня глядя.

Оглянувшись вокруг безумным взором, я увидел, что Сестричка погружена в задушевную беседу с миссис Элкотт. По крайней мере несколько секунд мое отсутствие останется незамеченным.

Без лишних слов я ринулся из сарая и стремглав побежал в темноте по направлению к дому. Я уже обогнул его, когда Барнум, одной рукой придерживая поля своей шляпы, догнал меня и остановил, схватив за рукав.

– Какого черта все это значит, По? – настоятельно вопросил он. Несмотря на короткую дистанцию, которую мы преодолели, дородный галерейщик успел сильно запыхаться.

– Герберт Баллингер жив! – крикнул я.

– Жив? – воскликнул Барнум. – Опомнись, что ты такое говоришь? Мы же оба с тобой видели его тело в морге?

– Это был не Баллингер, – заявил я. – Это его помощник, Бенджамин Боуден. Баллингер убил его, а потом подстроил все так, будто сам погиб при случайном взрыве. Они были очень похожи друг на друга. Разительно похожи. Различия в наружности помог скрыть огонь. Сам не пойму, как только я не догадался?

На лице Барнума, озаренном лунным светом, появилось ошеломленное выражение. Впервые за то время, что я его знал, он не мог найти подходящих слов.

– Я должен на время взять вашу лошадь, – сказал я тоном, не терпящим отлагательств.

– Мою лошадь? – выдавил Барнум. – Но зачем?

– Доктору Фаррагуту грозит смертельная опасность, – ответил я. – Я должен немедленно предупредить его. Молюсь, чтобы не слишком поздно. Сейчас же возвращайтесь в сарай. Не говорите ничего, что может встревожить женщин и детей. Если Сестричка поинтересуется, где я, скажите, что у меня неожиданный приступ диспепсии и я вернусь, как только смогу.

Кивая, Барнум попятился и поспешил возвратиться к сараю, я же бросился к коновязи, где стояла его лошадь.