Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Гарольд Шехтер

У меня не было нужды спрашивать, что такое «это», на которое намекал старый безумец. С того момента, как я узнал, что Луи похищена Баллингером, я понял, какие ужасы ей уготованы. Слова Фаррагута всего лишь подтвердили опасения, в которых я не признавался даже самому себе – а именно, что девочку принудят удовлетворять дьявольскую похоть дагеротиписта.

– Не думайте, – сказал Фаррагут, – что Герберта волнуют только деньги. Удовольствие для него дороже прибыли.

Я вперил взгляд в Баллингера.

– Как и удовольствие, полученное от убийства Эльзи Болтон, – сказал я с нескрываемой горечью. – И несчастной миссис Рэндалл, которая привлекла ваше растленное внимание, когда вы явились сделать памятный снимок ее покойного мужа.

– Верно, – ухмыльнулся Баллингер. – Только дело не в убийстве. А в том, что следует потом.

Быстро взглянув на Луи, я попытался, впрочем безуспешно, прочесть, что написано у нее на лице. Мне оставалось лишь надеяться, что чудовищно развратные намеки Баллингера не побеспокоят ее девственный слух.

– Жаль, жаль, что так и не пришлось попользоваться этой девкой, – продолжал Баллингер. – Пришлось дать деру, когда появился этот чертов рассыльный.

Бедный Джесси Мак-Магон, подумал я. Не дававшее мне покоя чувство, что самое серьезное его преступление в том, что он стянул серебряную ложку, в конце концов подтвердилось.

– Вы узнали об Эльзи от Ладлоу Марстона, не так ли? – спросил я.

Баллингер утвердительно кивнул.

– Мы ужинали тем вечером, после того как она вызвалась на его представление. Он только о ней и трепался.

Но разумеется, – сказал я, – убийство доктора Марстона, равно как и вашего помощника, Бенджамина Боудена, не могло быть вызвано теми же извращенными желаниями, которые заставили вас прикончить женщин. В случае с дантистом ясно, что между вами существовали взаимовыгодные отношения. Вы были надежным поставщиком драгоценных человеческих зубов, которые доктор Мак-Кензи вырывал у эксгумированных трупов. В обмен Марстон, очевидно, снабжал вас определенным количеством закиси азота – вещества, которое, учитывая его обезболивающее воздействие на особо восприимчивых женщин, было исключительно полезно человеку с вашими извращенными наклонностями. То, что Марстон сознательно неправильно опознал обгоревший труп, наводит на мысль, что он был в сговоре с вами. В качестве гипотезы полагаю, что именно вы убедили его помогать вам в том, что на первый взгляд казалось беспроигрышной махинацией по надувательству страховой компании. Вы предоставляли изуродованный труп, возможно полученный из прозекторской доктора Мак-Кензи. А затем Марстон опознавал тело, заявляя, что это вы, причем основывался на поддельной зубоврачебной улике. Вам доставался солидный страховой полис, а доходы вы делили с Марстоном.

В действительности, – продолжал я, – вы никогда и не думали использовать эксгумированный труп. Вместо этого вы убили своего помощника, Боудена, возможно, потому, что он слишком много знал о ваших гнусных делишках. По той же причине вы убили и Марстона. Когда все поверили, что вы сами погибли, вам с легкостью удалось исчезнуть из Бостона, где ваши раз от разу все более вопиющие преступления навлекли бы на вас подозрения полиции, чтобы начать новую жизнь где угодно.

– Ха! – вскричал Фаррагут. – Разве я не говорил тебе, что это чудо! Какой мозг! Так и не терпится его заполучить.

– Ч-что вы собираетесь делать?! – воскликнул я, хотя, учитывая то, что я теперь знал о помешанном докторе, значение его слов было яснее ясного.

– Мне просто не терпелось изготовить новое средство для лечения заболеваний мозга, – сказал Фаррагут. – К сожалению, мне недоставало единственного важного ингредиента. Зато теперь он у меня есть.

Этот ответ вызвал у меня приступ такого сильного головокружения, что только величайшим усилием воли я удержался от того, чтобы не упасть в обморок.

– Пора кончать, Эразм, – сказал Баллингер. – Только время зря теряем. Давай-ка руку.

Я изо всех сил старался подавить ужас, который грозил лишить меня мужества, в то время как Фаррагут и Баллингер встали позади кресла и, опрокинув его, поволокли к стене, где стоял освещенный факелами дагеротип.

– Что вы делаете? – вскричал я.

– Хочу сделать ваш портрет, мистер По, – сказал Баллингер. – Вы ведь сами этого хотели, не так ли? Вам уже приходилось видеть мои работы. Ваш будет гордостью моей коллекции.

Теперь мне окончательно открылась страшная судьба, ожидавшая меня в руках двух маньяков. Баллингер убьет меня и сделает дагеротип моего трупа. Затем Фаррагут вынет мой мозг, чтобы использовать при составлении своих отвратительных средств.

Что касалось Луи, то после моей смерти ей было суждено остаться наедине с двумя исчадиями ада. Об ожидавших ее ужасах страшно было подумать.

– Вы оба сошли с ума! – крикнул я. – Если вы исполните ваши гнусные намерения, вам не удастся уйти безнаказанными. Когда мои останки обнаружат, подозрение немедленно падет на вас, доктор Фаррагут, а последующее полицейское расследование неизбежно приведет не только к вашему аресту, но и к аресту мистера Баллингера.

– Что-то я сильно сомневаюсь, что ваше тело найдут, – сказал Фаррагут. – Мы избавимся от него так, что никто и не узнает. Я собирался рассказать вам как, но, зная, как вы обожаете головоломки, я, пожалуй, предложу вам загадку. Куда ходит на водопой Генри Торо? Посмотрим, удастся ли вам разгадать ее в оставшиеся минуты.

– Будь так добр, Эразм, – сказал Баллингер. – Видишь те две бутылки с химикалиями? Отлей из каждой примерно чашку и смешай вон в той миске, чтобы я мог положить снимок в раствор, как только закончу.

– Слушаюсь и повинуюсь, – ответил Фаррагут, подошел к столу, откупорил бутылки и налил указанное количество в оловянную миску.

– А ну-ка, мистер По, – злобно усмехаясь, проговорил Баллингер, с вытянутыми руками делая шаг в направлении моего кресла.

Я отчаянно заметался, запрокидывая голову как можно дальше. Но разумеется, все попытки освободиться от опутывавших меня веревок оказались тщетны. Когда руки Баллингера сомкнулись на шее, я услышал низкий, приглушенный вопль, исходивший оттуда, где стояло кресло девочки.

Почти одновременно моих ушей достиг еще один звук: кто-то тяжело ступал по полу прямо у меня над головой. Кто-то ходил по дому! Уже было совсем погасшая искра надежды вспыхнула ярким пламенем. Моя выжидательная тактика принесла успех. Помощь вот-вот подоспеет!

Ослабив хватку, Баллингер быстро повернулся к Фаррагуту, который нахмурился и сказал:

– Занимайся своим делом, Герберт. Я позабочусь о нашем госте.

Поставив бутылки с химикатами, безумец ринулся наверх, захлопнув за собой подвальную дверь.

Единственный шанс выжить заключался теперь в том, чтобы оповестить незнакомца о нашем затруднительном положении. С этой целью я открыл рот, собираясь издать самый громкий вопль, на какой был способен. Однако не успел я издать и звука, как Баллингер мощной хваткой впился в мой кадык.

Я судорожно попытался вздохнуть – дрожь, похожая на малярийный озноб, сотрясала все тело, выпученные глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, рвота подступала к горлу, перед глазами поплыл туман.

В этот миг, в молниеносной последовательности, произошло сразу несколько событий. Испустив изумленное рычание, Баллингер ослабил мертвую хватку и обернулся. Я услышал хлюпанье, а затем громкий всплеск. Баллингер, стоявший теперь ко мне спиной, зарычал от боли и схватился за лицо. Шатаясь, он сделал несколько шагов, и – к моему величайшему удивлению – я увидел перед собой Луи Элкотт!

Освободившись от пут и кляпа, она стояла, держа в руках миску, предназначенную для раствора дагеротиписта. Это была крайне едкая жидкость, которую она явно только что плеснула прямо в глаза Баллингеру.

Баллингер, тыльной стороной ладони терший глаза, пронзительно завопил:

– Чертова сучка! Я с тебя кожу заживо сдеру!

– Чудовище! Чудовище! – крикнула Луи.

Я видел, что, хотя Баллингер на какое-то время и выведен из строя, через несколько секунд он придет в себя в достаточной степени, чтобы осуществить свою угрозу. Тошнотворное чувство собственного бессилия переполняло меня: руки и ноги у меня были по-прежнему привязаны к креслу, и я был не в состоянии помочь девочке.

Я обвел подвал обезумевшим взором. И сразу же заметил нечто, что заставило мое сердце учащенно забиться.

– Луи! – крикнул я. – Камера!

На лету поймав смысл моих слов, бесстрашная девочка одним прыжком очутилась у аппарата и, сняв тяжелый деревянный ящик с треноги, подтащила его к тому месту, где Баллингер, стоя на коленях, быстро моргал и мотал головой из стороны в сторону. Зрение явно возвращалось к нему. Он уже оперся руками о пол, собираясь подняться, когда Луи, захрипев от натуги, подняла тяжелую камеру так высоко, насколько позволяли ей ее силы, и со всего размаха обрушила ее на макушку Баллингера. Тот, не издав ни звука, рухнул лицом вниз.