Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Гарольд Шехтер

– Спасибо за предложение, миссис Элкотт, но мы и без того пользуемся вашим гостеприимством долее, чем рассчитывали, – учтиво ответил я. – Кроме того, хотя мы и не вправе были ожидать более любящей и материнской заботы, чем та, которой вы окружили нас, мы всем сердцем стремимся поскорее встретиться с нашей дражайшей Путаницей, с которой редко когда расставались так надолго. Сожалею, что нам придется уехать, не дождавшись прибытия вашего мужа, поскольку встреча с ним доставила бы мне истинное удовольствие.

Последнее утверждение, разумеется, было просто любезностью. По правде говоря, я не мог представить себе ничего более отчаянно скучного, чем перспектива общения с такой нестерпимо помпезной личностью, как Бронсон Элкотт.

– Уфф, – сказал Барнум, откидываясь на стуле и обеими руками похлопывая себя по необъятному животу, – замечательное, просто великолепное пиршество. Не припомню, когда в жизни доводилось так полакомиться. Куда там обеду в Бекингемском дворце! Принц Альберт воображает себя гурманом, но бедняга так же мало знает о том, что значит со вкусом поесть, как я – об управлении Британской империей! Вечно у него была одна присказка: «Ты должен попробовать этот рубец в соусе, Финеас». Конечно, я не мог ему отказать. Хотя, честно сказать, кусок в глотку не лез! Но в бренди и сигарах он знает толк, тут уж ничего не скажешь. А раз уж зашел разговор на эту тему, я, пожалуй, выйду на минутку и перекурю. Составишь мне компанию, По?

Поскольку моя тонкая конституция была необычайно подвержена пагубному воздействию табачного дыма, я редко позволял себе удовольствие выкурить сигару. Однако по выражению лица Барнума я понял, что он хочет поговорить со мной наедине. Поэтому я извинился, встал из-за стола и последовал за ним.

Вечер был теплый, не по сезону, и, как и накануне, луна заливала все вокруг ярким светом. Сев в одно из старых кресел, стоявших на крыльце, я смотрел, как галерейщик вытаскивает огромную «гавану» из внутреннего кармана сюртука, откусывает кончик, прикуривает от фосфорной спички, а затем опускается в кресло рядом со мной.

– Такие вот дела, – заявил он со вздохом, – все обернулось не совсем так, как мы полагали. Еще слава Богу, что правда о Фаррагуте обнаружилась до того, как я стал торговать его ядом в музее. И знаешь, я всегда чувствовал в этом человеке какой-то подвох – с того самого момента, как впервые его увидел! Ладно – что сделано, то сделано. Нельзя жить прошлым. Завтра все изменится. И не отчаивайся из-за Вирджинии. Мы подыщем ей хорошего доктора. «Будет день – будет пища», – как любит говаривать Ф. Т. Барнум. Взгляни на меня! Разве я собираюсь падать духом только потому, что пережил жестокое разочарование? Ха!

– Разочарование? – переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– Ну, эти части Бикфорд – сердце, кожу и так далее, – сказал Барнум. – Сначала все думали, что они пропали навсегда, и вдруг – бац! – они оказываются в подвале Фаррагута! Ты же знаешь, как мне всегда хотелось заполучить их. Но Дрисколл отказался наотрез.

– Вы хотите сказать, – удивленно спросил я, – что предлагали шерифу Дрисколлу приобрести их?

– Ну да, конечно. Почему бы нет? Ужасно видеть, как такие сокровища пропадают зря – у меня самого сердце надрывается, как подумаю об этом! Я предлагал ему – да что там, тебе такая цена и не снилась! Но он и слышать ничего не хотел. Его, видите ли, осенила возвышенная мысль – отправить эти части в Бостон и захоронить вместе с телом девушки. Раскричался, не подступись к нему да и только. И то же самое, когда я предложил купить скелет Баллингера… или то, что от него осталось после пожара.

Какое-то время я просто молчал, пристально уставившись на галерейщика, чья не ведающая пределов, бесстыдная дерзость не переставала поражать меня.

– Если это вас хоть немного утешит, – не сразу ответил я, – то знайте, что скелет, найденный рядом с Питером Ватти, не принадлежит, как то принято думать, Герберту Баллингеру.

Мои слова так потрясли Барнума, который только что глубоко затянулся сигарой, что он разинул рот, выпустив в ночной воздух огромный клуб дыма.

– Что?! – воскликнул он. – Тогда чей же?

Наклонившись к Барнуму и понизив голос (поскольку, хотя Сестричка и Элкотты находились достаточно далеко, я ни в коей степени не хотел рисковать, чтобы меня подслушали), я стал рассказывать страшную правду о Питере Ватти и его отвратительном супружеском сожительстве. Естественно, эти откровения привели галерейщика в состояние полного шока, так как, подобно всем остальным, присутствовавшим при пожаре, он считал, что второй остов, найденный в сгоревшей дотла усадьбе Ватти, принадлежит дагеротиписту.

– Невероятно, совершенно невероятно! – воскликнул Барнум. – Подумать только – спать с трупом! Нет, это самое жуткое, что я когда-нибудь слышал – почище твоих рассказов, а это о многом говорит! Но, по крайней мере, одной тайной меньше. А то я никак не мог понять, зачем было Ватти так далеко тащить тело Баллингера и класть рядом, прежде чем покончить с собой.

– Да, – сказал я, – хотя это в то же время лишь сгущает покров тайны над другим вопросом, а именно: где находятся теперь останки Баллингера?

– Но почему ты ничего не сказал обо всем об этом Дрисколлу? – спросил Барнум.

– Я знал, что если поделюсь своими сведениями с шерифом Дрисколлом, то – и это в порядке вещей – скоро об этом будут знать все, – ответил я. – Особенно же я боялся, что правда может нанести глубокую душевную рану одному человеку. Я имею в виду Генри Торо. Много лет тому мистер Торо был страстным поклонником невесты Ватти, Присциллы Робинсон. И он явно продолжает питать к ней сильное чувство. И действительно, безутешная скорбь, связанная с ее смертью, почти наверняка была одной из причин, побудившей его оставить общество и уединиться в своей хижине на берегу Уолдена.

Я не закончил повествование, потому что в этот момент истина так явно предстала передо мной, что я буквально подпрыгнул в кресле и вскочил на ноги.

– Ради Бога, По! – вскричал Барнум. – Что, черт подери, случилось?

– Я должен на время взять вашу лошадь, – воскликнул я, сбегая с крыльца и поспешно направляясь к коновязи.

– Мою лошадь? – откликнулся Барнум, тоже вскакивая и суетливо бросаясь вслед за мной. – Но зачем? Куда, черт возьми, ты отправляешься так поздно?

– Все объясню, когда вернусь, – сказал я, садясь в седло. – А пока, пожалуйста, уведомьте Сестричку и всех остальных, что меня вызвали по делу чрезвычайной важности. Я скоро. – И с этими словами я пришпорил лошадь и ускакал.

Через четверть часа я подъехал к дому доктора Фаррагута. Нигде не виднелось ни единого огонька. Привязав лошадь, я поднялся на крыльцо, распахнул незапертую дверь и вошел.

Хотя было темно, я слишком часто бывал в этом доме, чтобы сориентироваться в темноте. Добравшись до гостиной, я нашарил и зажег масляную лампу. В ее тусклом свете я увидел, что со времени моего последнего визита ничего не изменилось. Все так же лежала на кресле открытая книга Палмера «Медицинские заблуждения старины», из которой свихнувшийся врач черпал рецепты для своих отвратительных снадобий – смеси трав и человеческих останков.

С лампой в руках я прошел по центральному коридору. Заглянул в смотровую. Тело Фаррагута, естественно, убрали, хотя даже в полутьме я мог различить на дощатом полу темное пятно – там, где лежал истекающий кровью доктор.

Еще несколько шагов – и я дошел до подвальной лестницы.

Осторожно спустился по расшатавшимся ступеням. Дойдя до последней, я на мгновение застыл и огляделся. Мало что изменилось с тех пор, как Луи и меня держали пленниками в этом мрачном месте. В неярком свете масляной лампы я увидел кресла, к которым мы были привязаны, похожий на ящик дагеротип, валявшийся на полу, грубый деревянный стол с янтарно-желтыми бутылями и мясницким тесаком. Тело Баллингера отсутствовало – этого и следовало ожидать. Хотя теперь мне казалось, что я знаю, где его искать.

Я поднял лампу и посмотрел в другой конец подвала. Однако лучи ее были слишком слабыми, чтобы озарить дальние углы. С отчаянно бьющимся сердцем я двинулся вперед.

И почти сразу замер, негромко вскрикнув. Как помнит читатель, прежде из выступа в стене было вынуто несколько рядов кирпичей. Теперь же дыра была полностью заложена!

Я был прав! Я разгадал последнюю головоломку доктора Фаррагута.

Когда я предупредил Фаррагута, что после обнаружения моего трупа подозрение немедленно падет на него, он ответил загадкой: «Куда ходит на водопой Генри Торо?» Тогда ответ показался мне до нелепости простым. Как я предположил, доктор намеревался привязать к моему телу несколько камней и утопить его в глубоких водах Уодденского пруда.

И только когда я сидел на крыльце с Барнумом, смысл загадки стал мне ясен. Уже в который раз неисправимый доктор ублажал свою страсть к вымученным каламбурам. Я внезапно понял, что правильный ответ не «Уолден», а «уолдин»26, то есть «замурованный». Выступ в кладке трубы должен был стать местом захоронения моих останков! Этим и объяснялись горка кирпичей, песка, бадья с раствором и мастерок, которые я заметил у выступа.