Секретарь старшего принца 3 (СИ) - Свадьбина Любовь

Скользнула пальцами по ремню-Многоликой, погладила, мысленно дотягиваясь и до Жаждущего крови. Он ещё негодовал, что ему не дали никого убить, но настроение у уруми явно было лучше обычного.

В коридоре Фергар переместился ещё дальше, опять стоял у стены. Проходя мимо него, обронила:

– Головы не откусываю.

Несколько мгновений полуорк молча шёл за мной, а затем тихо отозвался:

– Вам это и не нужно.

Мой отрывистый смешок разлетелся по сумрачному коридору и, размноженный эхом, выплеснулся на лестницу.

Опять казалось, что за поворотом притаился Неспящий, и я зло оскалилась: да сколько можно? Надоел этот мерзкий страх!

Ускорила шаг. Из-за порошка в теле были странные ощущения, двигаться бесшумно получалось с трудом, но я справлялась. Я почти надеялась встретить врага за поворотом на лестницу! Но там были лишь пустые, уходящие вниз ступени. И меня накрыло разочарование.

Спускаясь, я продолжала чего-то ждать, но не было ничего, что утешило бы, погасило пожар в душе.

На втором этаже сейчас пахло приятнее, осталась лишь благородная горчинка травяных ароматов. Сферы под потолком едва светились, поддерживая мягкий полумрак. Семь дежурных целителей сидели на выставленных в коридор стульях и почти дремали. После полуночи я отпустила двадцать семь офицеров по домам, а вместе с ними и часть целителей.

Судя по спокойной ауре и тишине, здесь всё идёт своим чередом, оставшиеся под присмотром поправляются.

– Фергар, останься здесь, – мой тихий приказ прозвучал неожиданно громко, целители встрепенулись – и все выстроились по стеночке.

И не только выстроились, а маленькими шажочками отодвигались подальше.

Хоть Элор и говорил, что к болтовне склонны именно женщины, только мужчины сплетничают не меньше. Вроде бы и офицеры у нас подготовленные, и клятвы дают, но даже когда рассказать не могут, намёками всё точно обрисовывают.

Захотелось рыкнуть, но я сдержалась, развернулась и вышла с этажа. Фергара не хватало – этого ощущения, что кто-то пусть слабый, но прикрывает мне спину.

Дежурный на посту в холле, завидев меня, нырнул под стойку. Я остановилась. Ментальный амулет почти полностью закрывал его эмоции, оставляя лишь лёгкий шлейф страха.

– Не боишься, что я тебя не увижу и отсутствующим на посту сочту? – поинтересовалась я вкрадчиво.

– Б-боюсь… Но я здесь. – Он даже рукой над стойкой помахал.

Качнув головой, я свернула в коридор к лестнице на подземный этаж.

Неспящие мерещились везде, но появляться не спешили.

В тюремном отделении магические сферы сияли чуть сильнее, от камер по полу тянулись длинные узкие тени решёток. Дьянки посапывал на посту дежурного, уронив светлую голову на столешницу. Во сне он сжимал призванный кинжал с изящным лезвием.

Ни один из арестованных не спал, заметив меня, они вжались в углы камер, испуганно за мной следили. Только Барнас неподвижно сидел, он хотел умереть и был бы рад, вздумай я вдруг открутить ему голову за его преступление.

Я остановилась возле его камеры. Остальные смотрели на меня, просто сверлили взглядами, один из заключённых тихо заскулил, Щерба шмыгнул носом, хотя его-то я не трогала.

Паника разливалась по помещению – настоящий животный ужас.

И только Барнас не боялся, ему было всё равно. Не осталось ни злости, ни ненависти – ничего.

– Эти твари платят за преступление, – тихо-тихо произнесла я, практически прижалась к холодным прутьям, входя в их магическое поле. – Твои родные отомщены.

– И? – усталость и безнадёжность сквозили в голосе Барнаса.

– Хочешь убить их сам? – Я совсем не понимала, почему его не радует наказание бандитов. Меня это радовало. Даже сквозь ярость и желание я ощущала удовлетворение от того, что преступники расплачиваются, мёртвые отомщены.

Но глаза Барнаса были абсолютно пустыми, выцветшими какими-то. Всего за день не только его волосы постарели, став седыми: стала дряблой кожа, плечи поникли так, что Барнас – мужчина во цвете лет – казался сгорбленным стариком.

– Может, ты хочешь сделать им больно? Я могу это устроить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тихое поскуливание усилилось. Я ощутила резкое движение Дьянки, но он ничего не сказал. Ничего не сделал. А я смотрела на Барнаса, пыталась найти в нём хоть что-то, кроме бесконечного отчаяния. И не находила.

Барнас сглотнул. Сквозь лёгкие помехи от защитных чар камеры я видела его мысли, ощущала чувства – в них не было той слепой ярости, что мучила меня, не было цели – только пустота.

Возможно, проблема в том, что он потерял всех только что, ещё слишком растерян, ещё не смирился?

Наверное, дело было именно в этом.

Менталистов я специально отправила по домам, и теперь свободно выплеснула свою настоящую силу сквозь подчиняющиеся мне защитные чары, проникла в сознания Барнаса – и отпрянула. Его боль и тоска обожгли меня, снова пробудили воспоминания, я невольно обхватила себя руками.

Разозлилась на этот жест слабости и руки опустила. Вдохнула, выдохнула. Развернулась. Пошла вдоль занятых камер. Арестованные прятались под нары, прикрывали головы руками, дрожали. У одного опять случилось недержание.

Волкооборотень покорно распластался на полу. Его панический ужас был пронизан алыми прожилками ненависти, зелёными вспышками боли в затягивающейся ране на груди. Страха было больше всего, этот страх парализовывал, когтями сжимал сердце, швырял его в ужас того момента, когда мои серебряные когти срезали кожу, и он верил, что пытка может длиться вечно, что ему не выбраться, не уйти.

К его сознанию я потянулась резко, но тут же усмирила гнев. Я снова была в родной стихии, привычная дисциплина позволила собраться, унять отвлекающие чувства. Всё исчезло, остались только я, волкооборотень и слабая преграда защитных чар между нами. Моя магия – более сильная, уверенная, хитрая – сочилась сквозь чары решётки, пропитывала волкооборотня, врезалась в его сознание, прописывала приказ:

Если ты услышишь о ребёнке или увидишь ребёнка – тебя охватит панический страх, ты снова ощутишь когти в своём теле, как с тебя снимают шкуру, ты не сможешь ничего делать от пяти минут до получаса, только скулить от ужаса и испражняться под себя.

Если ты услышишь о женщине или увидишь женщину – тебя охватит панический страх, ты снова ощутишь когти в своём теле…

Если ты увидишь хлеб, пирожки, муку – тебя охватит панический страх…

Всё это начнётся через три недели после того, как ты покинешь здание ИСБ.

Вкладывала я это филигранно, вписывала осторожно, как учил дедушка – чтобы снизить вероятность обнаружения установки другими менталистами. Благо я уже видела сознание волкооборотня полностью открытым, я знала, на что давить, за что цеплять установку.

Простой менталист не сможет ни заметить вмешательство, ни перебить его своей установкой, а на дорогого у волкооборотня никогда не появится денег. Потому что волкооборотень, ходящий под себя и скулящий от ужаса – это нижайшее существо в иерархии ему подобных, да и у людей тоже, на каторге – тем более.

Усмехнувшись, я развернулась.

Дьянки изображал крепкий сон. Вполне благоразумное поведение, ведь убежать с поста он не имел права, да и инстинкты хищника обостряются, когда от тебя кто-то бежит.

Я медленно пошла обратно, а моя сила вторгалась в сознания заключённых, слишком слабых, чтобы сопротивляться, и искажала их. Повторяться и назначить одинаковый срок срабатывания я не могла – тогда ментальное вмешательство заподозрил бы даже идиот, но такой необходимости не было, ведь лучше наказывать каждого самым страшным для него способом, а страхи у всех разные. Кому-то досталась установка регулярно видеть меня в очень правдоподобных кошмарах, кто-то станет импотентом, другой во время сна начнёт мочиться под себя, кто-то ослепнет, оглохнет, останется с недействующими руками, потеряет вкус, не сможет пить алкоголь… у каждого свои страхи, и эти твари фонтанировали ими на допросе, а я запомнила и использовала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Возле камеры Барнаса я снова остановилась. Опять он не чувствовал ничего. И это…