Обрекающие на Жизнь - Анастасия Парфёнова

— Да, Мать Клана.

— Танцевать глубокое погружение в присутствии кучи посторонних! В разгар схватки! Не прекращая при этом бой! Танцевать без полной отдачи движению, танцевать одной ритмикой — ты что, спятила?

Ну, поворчали и хватит.

— Ты считаешь, надо было позволить им перебить нас всех? — Голос мой был меланхолически задумчив.

Мама блеснула оскалёнными клыками, но промолчала. Потом:

— Я не знаю никого, кто смог бы повторить такое — и остаться собой. Как Матери клана Дериул мне необходимо разобраться, что там произошло, — очень сухо и по-деловому.

Я ответила изумлённым и насмешливым взглядом. Вряд ли она хотела так на меня набрасываться, вряд ли пришла сюда, чтобы устроить головомойку. Просто на свой страх мама реагировала гневом, это у нас фамильное. А я подозревала, что приглашение на завтрашний Бал, которое мы обе так старательно не упоминали в этом разговоре, напугало её до безумия.

Даратея вновь выпрямилась — уверенная, спокойная, властная.

— Расскажи мне о танце, — это была просьба властительницы Изменяющихся, а не матери.

— Да нечего рассказывать. Банальные слияние и коррекция в затруднённых условиях. Только объектом служила кусачая мерзость, которую пришлось терпеть, стиснув зубы.

— Подробнее.

Я вздохнула и отправила ей сен-образ, который готовила с того момента, как увидела Мать Изменяющихся на пороге. Полный отчёт о танце. С комментариями и историческими сносками. И, разумеется, с красочным эмоциональным сопровождением. Даратея грациозно приняла послание на кончики пальцев, крутанула по измерениям, внимательно рассматривая, и отправила в копилку своей памяти для более детального изучения.

— Камеры засняли, что ты просто взбесилась, когда эти твари накинулись на ребёнка…

Я расхохоталась — и в этом каркающем звуке не было ни капли веселья.

— Не надо, мама. Люди могут сколько угодно изгаляться по поводу инстинктов эль-ин, а в кланах могут сколько угодно шептаться о моих комплексах. Но в данном случае беспокойство о судьбе несчастного ребёнка играло самую последнюю роль.

— Так что же это тогда было?

— Расчёт. Политическая игра. Чёрный пиар. Аррек понял всё с первого взгляда, умница, и взял на себя.

Мгновение она молчала.

— Не понимаю.

— Люди… ты так и не удосужилась толком изучить людей, не так ли, мама? Они не похожи на нас. Они настолько не похожи, что вызывают у меня куда больший ужас, чем какие-то там демоны. — Я сложила руки домиком, внимательно вглядываясь в видимые лишь мне одной сплетения связей, по привычке формулируя мысли вслух скорее для себя, чем для и без того прекрасно осведомлённой Даратеи. — Ими правят странные силы. И это совсем не то, что понимаем под словом «сила» мы. Да, смертные признают власть оружия, признают, что приставленный к горлу кинжал или застывшая у границы враждебная армия могут заставить делать то-то и то-то. Они знают силу манипулирования, развивают искусство заставлять других плясать под свою музыку… Но по их меркам это довольно… примитивно. Самое грубое, самое глупое и самое бессмысленное, к чему можно прибегнуть.

— Я всё ещё не понимаю, — голос Даратеи звучал очень мягко. Сейчас начнёт отрывать головы.

— Людьми правят идеи, мама. Я сама не понимаю этой… эфемерности, но не могу закрывать глаза на факты. Какая-нибудь книга, вовремя появившаяся и умело раскрученная — и меняется сам стиль мышления, меняются правительства, формы власти, способы вести войну и выбор оружия. Взять, например, то, что они понимают под религией… Сборище нежизнеспособных банальностей, изречённое каким-либо блаженным, — и целые народы сдвигаются, подобно лавинам, бушуют священные войны, меняется облик целых планет. Бред.

— Ну, допустим. И как это связано с тем, что ты швырнула себя на защиту какой-то смертной девчонки? — Она действительно не понимала.

— Не девчонки. На защиту идеи. На защиту образа эль-ин, который я три десятилетия тщательно формировала в мозгах этих несносных мартышек. Ты знаешь, какое сейчас отношение к эльфам в Империи? «Они любят нас ненавидеть». Ключевое слово — любят. Они могут сколько угодно вслух возмущаться и хорохориться, рассуждая о захватчиках и Кровавых Ведьмах. В своём кругу. Но оливулец горло перегрызёт любому постороннему, вздумавшему брякнуть что-то недружелюбное по поводу «остроухих». Или, хуже того, вздумавшего поднять на одного из нас руку. Это уже въелось так глубоко, что не поддаётся выражению в словах. Они уже начали перенимать некоторые наши черты, даже сами того не понимая. Ироничное уважение к женщинам. Привычку разрешать личные споры дуэлями — не обязательно с использованием физической силы. Жестокость в воспитании детей, в сочетании с яростным, на грани безумия, стремлением их защищать. Хранительница Эль-онн бросилась на защиту умирающей девочки, потому что ничего иного она не могла сделать по определению. Я очень долго вбивала эту мысль под их чугунные черепа, и именно благодаря ей сборище жаждущих моей крови террористов сегодня сражалось за нас, а не пыталось воспользоваться случаем и ударить в спину. Они — наш Щит. И если для того, чтобы добиться этого, мне бы пришлось сегодня расстаться с жизнью на день раньше расписания — невелика потеря. Это всё равно была бы победа.

Мама откинулась в кресле, окинула меня странноватым взглядом.

— Да, эта должность определённо влияет на тебя не лучшим образом, Анитти. — Я вздрогнула, услышав почти забытое детское обращение в таком контексте. — Слишком легко ты стала оценивать жизни.

Она сидела, согнув ноги так, что ступня одной опиралась на лодыжку другой, и в небрежной гибкости этой позы была вся мама. Развевающиеся тёмным туманом крылья заполняли комнату, светло-серые, почти прозрачные глаза сверкали из-под падающих на лицо прядей. Я опустила голову на своё колено и потёрлась об него щекой, пытаясь понять, что она имела в виду, произнося последнюю фразу.

— Значит, вот зачем тут ошивается этот мальчик из Золотой Сотни?

В отличие от Тэмино, мама никогда не страдала от тоннельного видения. То, что она выдающийся специалист в своей области, ещё не означает, что Мать Изменяющихся ничего не знает о других проблемах.

— Всякий раз, оказываясь «на людях», я играю на публику, мама. Ворон — не исключение. Он — последний гвоздь, который я надеюсь забить в гроб тех, кто ещё всерьёз подумывает о независимости.

— Ах-ха, — Она знакомым жестом откинула голову, обнажив длинную красивую шею. Улыбнулась, блеснув кончиками клыков. Несколько зловещий и весьма прозрачный намёк. — А сам-то он догадывается о той роли, к которой ты его готовишь?