Бойся мяу - Матвей Юджиновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова и неизменно – он, мелкий, перед чем-то высоким и большим. Это преследовало его всю маленькую жизнь.
На дверце не было ручки, но край ее подрагивал, пропуская ветер. Женек взялся за него и потянул на себя. Дверь распахнулась легко. Ее скрип разметал со свистом сквозняк.
За порогом возникла большая комната – пепельно-серая, пустая, невзрачная. В стене справа единственное давало свет узкое окошко без рам и стекол. У стены слева вверх уходила деревянная лестница без перил. Первая ступенька была сломана точно посередине. Противоположная стена терялась в темноте, которую рассекал в краткие мгновения тусклый свет – там тоже бесшумно хлопала дверь. Потолка не было, только две толстые балки и одинокая, пересекающая их наискосок доска. Выше – непроницаемая чернота.
– Нет тут ничего, – обернулся Женя к Марусе.
Но на прежнем месте ее не оказалось. И ни на каком другом.
– Руся! – позвал он.
Ответом был лишь вздох блудного ветра. Однако в следующий миг новый поток принес знакомый голос:
– Давай, выгляни в окошко! – крикнула Руся. – Я здесь подожду подарка.
– Хорошо, хорошо, – буркнул Женек, первое – погромче, второе – под нос.
И залез внутрь.
«Ну и где тут взять подарок?» – он оглядел, казалось, абсолютно голый пол. И удивительно чистый притом. Дверь позади затворилась. На этот раз скрип старых петель прозвучал ясно. Коротко, но ясно. Женя так привык к мяукающей дверце чулана, что у него, похоже, отложилось, будто все двери звучат так. В первую очередь он подумал выглянуть в окно – увидеть Русю, зарядиться решимостью.
Нижний край окошка четко совпадал с его подбородком. Он видел лишь травянистый склон, уходящий вниз, дорогу и строй деревьев еще дальше.
– Ты где? – крикнул наружу.
– Тут.
– Отойди подальше, я тебя не вижу.
Она не ответила. Но он слышал, как зашелестела трава. Подождал.
В комнате было тихо. Сквозняк больше не шнырял туда-сюда, двери не хлопали. Ни скрипа, ни писка. Словно дом успокоился, потревоженный голосом его же двери.
Прошло секунд двадцать, трава все так же шуршала. Но Женек уже не был уверен, что от шагов. Может, ветер…
– Ну где ты? – позвал он, привстав на носочки.
Никого.
Надо вылезать. Делать здесь нечего. В конце концов, он же забрался в дом? Забрался. И даже не выскочил сразу же.
Когда икры заныли и пятки задрожали, в поле зрения вдруг – хотя, казалось бы, ожидаемо, – появилась Марусина макушка. Затем кудряшки, лоб. Повязка, носик и все лицо.
Вцепившись рукой в край окна, чтобы ноги не подогнулись, он высунул другую руку и замахал подруге. Руся, заметив, замерла и помахала обеими в ответ. Она смеялась, но он не слышал. Потом поманила рукой, мол, выходи, давай сюда. И побежала назад. Но не под окошко, сообразил Женя, чуть в сторону, значит, к велосипедам.
Он отпустил окно. Голени, действительно, дрогнули, и он чуть не упал. Пришлось постоять пару секунд, поглаживая мышцы. Затем зашагал с приятным чувством к двери.
Толкнул ее и готов был спрыгнуть на траву, но нога шагнула на такой же серый пол за порогом. Женя тут же отпрянул назад. Прикрыл дверь. Обернулся. Позади была все та же комната.
С нехорошим предчувствием, нашептывая: «Нет, не надо…» – медленно приоткрыл дверцу. Щуря глаза, как бы защищаясь, всматривался в щель.
Ни солнца, ни неба, ни зелени в этих крохотных сантиметрах. Лишь тусклое дерево.
С какой-то обидой он отпихнул дверь.
Как это возможно? И почему с ним и вот теперь?!
За порогом была пустая комната – мрачнее, без окон, дверей. Да и стены, чем дальше, тонули во тьме. Заходить в нее Женек не стал. Не желал играть по чьим-то правилам.
Вернул дверь обратно. И поспешил к окошку. Узкое и высокое, оно никуда не делось. Как и понятный мир снаружи. Высунул руку – и почувствовал ветер. Прислушался – уловил шелест травы.
– Руся… – позвал он.
Хотел крикнуть еще: «Вытащи меня!» Но разозлился. Опять?! Снова? Снова он беспомощный?
Мысли, что это ловушка, что вот он и попался, что чуланное пророчество его настигнет, гнал прочь. Что толку?
Женя осмотрелся в поисках какой-никакой подставки под окно. Пол казался голым, но углы исчезали в темноте. Он пошел по кругу, сперва к ближайшему. Единственный свет падал из окна, и когда Женек встал у угла, тот стал еще темнее.
Все, что угодно, могло скрываться в нем. Однако почему-то страшно не было. Из-за тишины, внезапно понял Женя. Ни скрипа половиц, ни завывания ветра, ни скрежета, ни шороха. Вспомнил, что не слышал даже своих шагов.
Разглядеть что-либо не получалось. Тогда он вытянул ногу и стал ощупывать эту тьму. Медленно, от стенки к стенке. И снова без единого звука. Сантиметр за сантиметром входил в темноту.
Наконец кроссовка уперлась в угол. Ничего. Пусто. И никого.
Женек выскочил из угла. Подлетел к окошку и попробовал запрыгнуть. Потом снова. Он мог зацепиться руками, но в итоге соскальзывал, потому что еще надо было подтянуться, поднять себя. Сил не хватало. Да и плечи едва протискивались в проем.
Все это время он не слышал снаружи никого. Ни Маруси, ни Везунчика. Ни даже – как пугал он себя – подъехавшего на «девятке» Лиса и его дружков. Оставив затею, нетерпеливо зашагал к другому углу.
Тот тоже ничем ему не помог. Направился к противоположной стене. Еще два угла, куда более темных, способных поглотить его полностью. И только у этой стены Женя вспомнил про лестницу.
Нет, лезть на второй этаж, который и не существовал как таковой, не думал. Вцепился в половинку сломанной ступени. Рванул в одну, другую сторону. С резким треском она отскочила. Треск умер тут же, словно мрак разорвал его в ничто. С этой дощечкой, толстой, длиной в полметра, Женек кинулся к окну.
Приставил ее под небольшим углом к стене. Ухватившись за край окошка, залез на доску. Она чуть сдвинулась, скользнув, и все равно он поднялся высоко. Однако окно…
Его нижний край все так же доставал Жене до подбородка.
Черт!
И снова в отчаянной попытке попробовал запрыгнуть. Взялся руками, подтянулся, а дальше… Плечи мешали друг другу. Пролезть, казалось, можно только боком.
Дощечка съехала, и он упал. Почти бесшумно. И все равно болезненно. Захотелось заплакать. Не от ушиба. От бессилия.
Но он сжал кулаки. Ударил со злостью по полу. Поднялся. В комнате стало еще темнее. Растворялась лестница. Женек
