Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В деревне мы наскоро пообедали на большом круглом кузнечном камне, что служил для ошиновки деревянных тележных колёс.
– Как вижу у вас и кузнец свой в деревне был,.. – не спросил, а просто сказал Георгий.
– А как же,– ответил я, – не просто кузнец, а непревзойдённый коваль, дядя Митя Сергеев, за двадцать вёрст к нему лошадей ковать водили.
– Где ж он такой грамоте обучился?
– В армии службу проходил в конном полку, там этим занимался. Дом его тут же стоял. Вот около этих кустов сирени. А потом кузню новую выстроили, около пруда. Я эту, вот здесь, кузницу едва помню, а в ту частенько бегали посмотреть, как железо плющится и искры сыпят из-под кувалды. Царствие ему небесное, нет его уже на этом свете. А за его домом, двухэтажный дом твоего прадеда Николая Илларионовича стоял. Он волостным старшиной был. Отсюда и в Сибирь подался.
Изменчивая ты осень ноябрьская… ох, изменчивая. Только, простившись с деревней, перешли через речку, и пошли по краю Ущельного оврага в сторону шоссе, как налетел, откуда ни возьмись ветер, закружил над головой листву, понёс её, пряча по распахам и чернильным со стальным глянцем отвалов, бороздам; сразу стало темнеть и, неожиданно появившаяся из-за Своего леса кургузая, непричесанная туча накрыла нас крупным крепким едучим ливнем. В спину барабанило так, будто хотело через намокшую куртку выдубить кожу. Косотелые испуганные облака, как стайка ворон, гонимые ветром убегали от тучи куда-то вбок к Фёдоровке, деревья наклонились, скрепя и всхлипывая.
– Откуда что взялось, – проговорил Григорий, отжимая внизу штанины, когда короткий, но жёсткий ливень закончился.
«Даже местность не хочет расставаться с коренными её жителями, оплакала, как оплакивает нерадивых своих детей мать, провожая в неведомый путь.– Подумал я. – За непослушание вначале настучала по спине маленькими материнскими кулачками, да села средь лугов и полей и безутешно заплакала, роняя на распаханную землю струйки пресных обильных слёз».
Мы спустились от «Первой ямы» к шоссе и только ступили на асфальтовую твердь, как нас накрыла, сползшая с горы темнота. Мы едва различали друг друга в пенистом фиолетовом сумраке. Ветер усилился, в отдалении по шоссе скользили огоньки идущих машин.
Вскоре подошёл со стороны Полчаниновки «Пазик». Мы с удовольствием спрятались от ветра за его обшивкой, устроившись на одним из сидений. Через несколько минут впереди расплывчато замаячили огоньки Фёдоровских улиц, затем показались дома. Редкие на столбах электрические фонари, раскачиваясь, смазывали правильную картину уличного порядка. Более того, они, раскачивающимися жёлтыми пятнами безжизненного света, раскачивали и дорогу. Неуютно, зыбко, печально, зябко. За окном ни души.
– Это и есть Фёдоровка?..– спросил Георгий.
– Да… Точнее – это «Серафимовка»,– заметил я. Если наша деревня делилась на три части: «Загорную», «Улицу» и «Вылётовку», разделённые овражками, напоминая внешними очертаниями сапог. А здесь не так. Если взглянуть на Фёдоровку сверху, то мы увидим гусиный клин, одна из сторон которого и есть «Серафимовка», а другая – «Грачи». Передним же углом его можно назвать «Бутырки». Я в Большой Фёдоровке учился, а в «Серафимовке» жил на квартире. Вообще, село расположено по речке «Большой Колышлей». Здесь река берёт своё начало, рождаясь из двух рукавов, по берегам которых и стоят улицы и переулки, отсюда и клин гусиный, или просто летящая птица. Насколько уцелела эта птица сейчас – не знаю. «Серафимовка цела, а вот «Грачи» или «Бутырки», неизвестно.
– А почему такие названия – «Бутырки», «Серафимовка»?
– В Большой Фёдоровке не один барин был, а сразу несколько. У каждого свои крестьяне. Одним из них был статский советник Бутягин (Бутыгин) Евграф Степанович. Он В 1858 году имел 500 крестьянских душ, богатей. Видимо, слово, означающее фамилию, трансформировалось в «Бутырки». А «Серафимовка» по барыне Серафиме названа. Её отец Василий Протопопов в 1850 году имение своё между детьми Дмитрием, Юлией и Серафимой разделил. Серафиме достались крестьяне в Большой Фёдоровке по этой улице. Отсюда и «Серафимовка». Вот так оно и складывалось.
Я всматриваюсь в окно, в качающихся разводах мутного фонарного света промелькнул дом Шухровых, затем дом Барсуковых, Маркеловых. Около магазина тускло светит фонарь, изливая в липкую и холодную темноту желтушный с фиолетовыми разводами свет. Его ершистые, встрёпанные лучи, точно осенние мухи, вяло разлетаются в разные стороны и, отлетев сажени две-три, тут же пристают крыльями к липкой тёмной вечерней занавеси. Неряшливая темнота тут же высасывает из них последние силы и сбрасывает на землю, усеивая холодным тлетворным мерцанием опавших крыл иссохшие травы. Тоскливо, неуютно, томно.
Достаточно быстрая посадка в автобус и снова в путь. На обратном пути мы уже видим редко освещённые дома другой стороны улицы. Я толкнул Георгия локтем и кивнул за окно:
– Вот дом, где я жил на квартире. В нём и сейчас живёт моя тётка, Мария Ивановна. А Братка, так мы её мужа звали, его уже нет. Помните, я показывал его фотографию, в форменке. Он нашёл на месте сломанного нашего дома в Малой Крюковке глиняные свистульки, с формочками. Баню строил, на каменку понадобились камни- песчаники, они жар хорошо держат. Эти камни в деревне в фундаменты закладывают. Так стал он из фундамента, оставшегося от родительского дома, эти камни выбирать, а игрушки и вывалились. Только в то время никто этому никакого значения не придал, потом вспомнилось.
– Ты это уже рассказывал…
– Правда?!
– А что ж ты не напомнил?
– Зачем? Человеку приятно вспомнить прошлое… Пусть вспомнит. Ты скажи, отчего он умер этот родственник?
– Поперхнулся…. А, в общем-то, и зелёный змий виноват тоже. А был душа-человек, таких людей мало.
– И чего её стали так пить? – сердито проговорил Георгий. – Безысходность что ли заставляет?
– Думаю, что русский человек пьёт не от безысходности и беспросветности, как эта деревенская тьма за окном, не от тяжёлых и невыносимых условий быта и обстоятельств – ему к этому не привыкать. У нашего мужичка жизнь никогда не была радостной и сладкой. Прикладывается же сейчас он
