Записки промышленного шпиона - Геннадий Прашкевич

– Это меня зажигает, Эл, – смирение в низком голосе моего собеседника перешло в негромкое торжество. – Мы выйдем на площади, мы заглянем в каждый подвал, мы искореним музыку, как явление, мы проветрим души от скопившегося в них смрада. Мы превратим остров Лэн в геенну огненную, Эл. Лэн – Гинн – геенна огненная. Эволюции не существует, есть только повторения, Эл. Это важная мысль, я хочу подумать над этим.

– Правильно, Билл, – сказал я и повесил трубку.

За окном палил зной. Тяжело обвисали изнуренные ветви, тяжелыми слоями лежала на земле листва. От одной мысли, что в этой горячей земле месяцами лежат почему-то неразлагающиеся трупы, становилось не по себе.

Вновь зазвонил телефон.

Мягкий женский голос:

– Я не рано, Эл?

– Почему ты так спрашиваешь? – мягко спросил я.

– Ты обязательно сердишься, когда я звоню рано, – голос был легкий, мягкий, но в нем слышалась вполне явственная сумасшедшинка.

– Нет, я не сержусь. Зачем мне на тебя сердиться?

– Не знаю, Эл. Ты обязательно сердишься, когда я звоню днем. Ты и сейчас сердишься.

– С чего ты это взяла?

– Но ты ни разу не назвал меня по имени. Когда я тебе звоню, ты сразу меня узнаешь. Ты говоришь, здравствуй, Эбби. А сегодня ты ни разу не назвал меня по имени. Совсем ни разу, Эл. Это значит, ты сердишься.

– Прости, Эбби. Я просто не успел, Эбби. Я чувствую себя неважно, Эбби. Других причин у меня нет.

Далекий голос Эбби окреп:

– Тебе обязательно будет лучше, Эл. Люди гнусны. Если смерть нас очищает, значит, надо возлюбить и смерть. Я много об этом думала. Знаешь, Эл, моя жизнь ведь не была безупречной, просто я очень скрытна. Я совершала поступки, недостойные человека, но теперь я чувствую – я очищаюсь, Эл. Каждая смерть, о которой я слышу, несет мне все большее и большее успокоение. Это глоубстер, он – знамение, Эл…

Я опустил трубку на колени.

Пусть Эбби выговорится.

Если Эбби много размышляла и пришла к какой-то идее, а идея эта может способствовать ее очищению, пусть выговорится.

Не без тайного изумления я подумал: напарник Джека был, кажется, необычным парнем. По крайней мере, он умел вести такие беседы, к нему тянулись разные люди… Лэн – Гинн – геенна огненная… Почему нет?.. Если пройтись по острову Лэн с факелами, здесь найдется чему гореть. Здесь все хорошо просохло, здесь все займется сразу, как порох, пламя будет видно даже с материка…

Хорошая идея.

Надо будет поделиться ею со стариной Биллом.

Ладно.

Я повесил трубку.

Эбби, конечно, удивится, но ведь она знает, что я чувствую себя неважно.

В дверь постучали.

– Да, – буркнул я не без раздражения. И увидел Джека.

– Нашли бумажку?

Берримен кивнул.

– Все равно, Джек, я на твоем месте как можно скорей избавился бы от Отиса. Он завистлив. Из ненависти к Мелани он рано или поздно тебя заложит. К тому же, он опять не узнает меня. Ему только кажется, что он узнал, но в нем нет уверенности.

Джек хмыкнул:

– Это не главное. Нам просто следует торопиться.

– Еще бы! – откинулся я на влажную подушку. – Ночью под окнами покуривают наблюдатели, днем приходит шериф… Веселое местечко этот пансионат «Дейнти»… Не находишь?

– Нормальное местечко, лучшего на Лэн не найти, – отрезал Джек! – Взгляни. – Он протянул мне мятый листок. – Вот та самая бумага, ради которой мы прогулялись с Кирком к аптеке Мерда. Что ты видишь на ней?

– Ничего не вижу, – недовольно, но честно признался я, переворачивая бумажку. – Ни слова, ни буквы… просто бумажка… Ну, сырое пятно в углу… Подобрал ее с земли?

– Конечно.

– Зачем?

– Да затем, черт возьми, что это действительно та самая бумажка, которую должен был передать мне Отис. Химик, выполнявший анализы, расписал данные достаточно подробно, но своими собственными, специальными, исчезающими через пару часов чернилами. Если бы Отис явился вовремя, я успел бы скопировать записи, но Отис опоздал, он ввязался в драку, упустил время, и все знаки с бумажки исчезли.

Джек растерянно рассмеялся. Результаты анализа будут, конечно, повторены, сказал он, но Кирку он этого не простит. Джек явно получал какое-то извращенное удовольствие от пересказа этой истории.

Зазвонил телефон.

Я неохотно поднял трубку.

– Эл, – голос был легкий, мягкий, но ощущение сумасшедшинки только усилилось. – Ты думаешь, нам не надо встречаться? Ты думаешь, мы встретимся там?

Меня передернуло. Я бросил трубку.

– Где он отключается? – Я в бешенстве дернул шнур. – Здесь остались одни сумасшедшие, Джек. Ты тоже сумасшедший, если держишь при себе Отиса.

– А ты? Остался бы ты самим собой, проведя здесь эти два месяца?

– Извини…

– Ладно, – Джек улыбнулся. – У тебя что, есть идеи по поводу Отиса?

Идей у меня не было. Я буркнул:

– Отис – твоя проблема.

Шел прилив.

Накатывало волну.

В узкую щель, раскалывающую мыс, волна била, как пневматический молот. Колеблющаяся водная пустыня озарялась скользящими лучами прожекторов, вода вспыхивала, я видел клочья пронзительно белой пены, потом прожектор гас, и мир вновь стремительно погружался в лунную душную тень, в ее гипнотическое серебрение.

Даже профессиональные аквалангисты не любят ночных прогулок.

Я зябко повел плечом.

И усмехнулся.

Ладно. Озноб не жар. Эйфории я тоже не испытывал. Пора в воду.

Однако ушло какое-то время, пока я тщательно проверил маску, свинцовый груз, нож, висевший на поясе, компас, часы, пластиковую сумку с перчатками и с герметически запирающимся плоским термосом. Наконец, и с этим было покончено.

Я ушел под волну, и меня чуть не притерло к песку.

Я вывернулся.

Спасительная глубина.

Сумрак… Подводный, неясный, всегда таинственный сумрак… Успокаивающий, но и держащий в ровном напряжении, тускло мерцающий и сразу вспыхивающий мириадами хрустальных тонких иголок…

Рощица водорослей.

Черные, будто обугленные, водоросли вновь удивили меня. Их черные обрывки местами устилали все дно. Я покрутил головой, не видно ли где того шара? Но шара не увидел. Зато гиблых водорослей сколько угодно – везде я видел черные пятна.

Нырнув, я подхватил черный стебель, он неожиданно легко сломался в моей руке, развалился на множество плоских пластинок. Я мог размять любую из этих водорослей, столь крепких на вид, в пыль – никакого сопротивления под пальцами. Вместо этого я сунул несколько обрывков в пластиковый мешок. Чем-то они мне не нравились. Пусть Берримен поломает голову над их видом. Или Кирк Отис. Ему полезно отвлекаться иногда от глоубстера и от выпивки.

Ориентировался я по компасу, но мне здорово помогали прожектора. Иногда я шел в пучке света, как по подводному коридору. Это волновались наверху охранные службы Бастли, не желавшие видеть на материке незваных островитян. Газеты давно отучили людей от сочувствия. Жители материка твердо знали: адентит – смерть, островитяне – разносчики адентита. Ничто другое значения не имело.

В общем, я без особого труда добрался до каменного козырька, нависающего над подводной бездной. Только глянув вниз, я осознал, что такое настоящая тьма.

Повиснув над бездной, я автоматически просчитал задание.

Найти катер, сфотографировать его, попасть на склад лаборатории Гардера, выкрасть пробы… Конечно, Джек прав, задание не из самых сложных, но адентит!.. Мне ведь придется прикасаться к останкам глоубстера, из-под ножа будет лететь ледяная крошка… Может быть возбудитель адентита и впрямь уже потерял силу, но я не мог знать этого точно… К 2021 году, вспомнил я пророчества багамского папируса, людям не придется работать… Почему?.. Болезнь, «подаренная океаном», убьет к тому времени «смешанную» расу или еще что-нибудь такое произойдет?..

К черту!

Я знал свою особенность – отвлекаться в сложные моменты на некие общие рассуждения – и вовремя взял себя в руки.

Вода в проливе была прозрачной, лунный свет неярко пронизывал ее плоские фосфоресцирующие слои, я лишь пару раз воспользовался фонарем.

Тьма.

Тени.

Блики – рассыпающиеся, гаснущие…

Я опять чуть не натолкнулся на вдруг появившуюся из смуты металлическую мачту, так точно я вышел к рассчитанному месту.

Круто направил луч фонаря вниз.

Кремовое пятно света прошлось по ржавому борту, покрытому четким кружевом водорослей. Руины храма, не судно… Руины храма, печально украшенные густыми страшными разводами ржавчины… Печальное зрелище – затонувшее судно, особенно, когда оно пролежало под водой не один год, а снизу его подтопило чужой горючкой или чем-то там еще, окончательно прирастив к каменистому грунту.

Я повел фонарем, и луч света уперся в блеснувший борт бронекатера. 

V-30. 

Судя по всему, черная вязкая лужа вытекла из его танков, хотя я не видел пробоин. Возможно, они в днище, возможно, катер получил пробоины при ударе о донные камни. Жирная вязкая масса заполнила все расселины. Найдись там, на каменном козырьке, какая-нибудь канавка, вся эта дрянь давно бы стекла вниз, в бездну, откуда ничто никогда не возвращается.