Лубянка, 23 - Юрий Хазанов

«КАК МЫ СОБИРАЛИСЬ НА ЮГ»

Моя мама очень устает, потому что работает. Уходит утром, а приходит всегда вечером… Папа? Он раньше тоже работал, а теперь сидит (вернее, лежит) дома и пишет. Он переводит стихи. Но иногда может в магазин сходить, а еще кормит меня вторым завтраком или обедом. Если мама сварила. Его часто зовут к телефону, и это, он говорит, самая тяжелая работа.

А мама, если очень устает от нас, наливает целую ванну воды, когда соседи уже спать легли, и ложится туда. Иногда она там засыпает — и просыпается, потому что вода совсем холодная. Один раз простудилась даже.

Этим летом мама сказала, что хватит с нее ванны, она хочет в настоящем море окунуться — имеет она право? Папа ответил, что человек всегда имеет право, и поехал за билетом. Постоял в очереди два дня и достал. На среду в 12.50 с Курского вокзала. Довезти нас туда предложили дядя Саша и тетя Нелка. Папа говорит, у них самый старый «москвич» в Москве, на нем еще Юрий Долгорукий ездил, а дядя Саша обижается и отвечает, что тянет он не хуже, чем конь Долгорукого (князя), а лошадиных сил в нем в двадцать пять раз больше.

В день отъезда папа сказал, что ему надо обязательно заехать в издательство — там вдруг обещали гонорар заплатить, и он будет нас ждать прямо на перроне у вагона. Папа ушел, мама села пришивать пуговицы к моим рубашкам, а дядя Саша и тетя Нелка рассказывали ей одновременно — он о своей работе в физической лаборатории, она о своих литературных делах. Она не то, что папа — переводит не с кабардино-балкарского, а прямо с английского.

Я стал смазывать велосипед.

— Лучше помоги укладываться, — сказала мне мама. — Мы ведь не на велосипеде поедем. Где твои серые штаны?

Я искал серые штаны, а мама объясняла нашим гостям, что я растяпа и растеряха и не умею ни на чем сосредоточиться.

— Лучший способ научиться, — сказал дядя Саша, — решать задачки на сообразительность. Даже большие ученые увлекаются этим. Вот, например…

Он взял четыре спички и положил на столе так, что вышла римская цифра «VII».

— Требуется, — сказал он, — переставить только одну спичку, и чтоб получилась единица.

Ни я, ни тетя Нелка не смогли, а мама сразу решила.

— Ну, — сказала тетя Нелка, — Саня еще квадратных корней не проходил, а я их давно забыла.

— А вот такая… — сказал дядя Саша и разложил шесть спичек. — Сделайте из них четыре треугольника.

И опять мама была первая.

— Теперь я задам, — сказала она.

— Пора ехать, — сказал дядя Саша. — На моих двенадцать.

— На моих без четверти, — сказала тетя Нелка.

Я поглядел на наши часы — они стояли.

— Сейчас включим радио, — сказала мама.

Она включила, и мы стали слушать хор Пятницкого. Они долго пели, но время не говорили.

— Надо ехать, — сказала мама. — Мы можем опоздать. Одевайся! — крикнула она мне. — Я сейчас. Только голову вымою. Не ехать же с грязной!..

Мама убежала, дядя Саша придавил коленом наши чемоданы, защелкнул и пошел к машине. По дороге он постучал в дверь ванной.

— Я сейчас! — закричала мама. — Ой, мыло в глаза попало!..

Наконец мы поехали. Машина завелась сразу, я это понял, потому что еще издали увидел дымовую завесу.

— Какой путь ближе? — спросил дядя Саша. — Налево по Маросейке?

— Зачем? — сказала мама. — Кто же так ездит? Прямо до магазина обуви, а потом…

— А теперь? — спросил дядя Саша, когда доехали до магазина.

— Налево, — сказала мама.

— Направо, — сказала тетя Нелка. — Не видите, тут знак: только направо?

Мы поехали направо и выехали опять к магазину обуви.

— Так мы и правда опоздаем, — сказала мама.

— Нет, — сказал дядя Саша. — Времени у нас вагон и маленькая тележка. Можно еще вернуться и всем вымыть головы…

Наконец мы доехали до вокзала и начали вытаскивать чемоданы.

— Засуньте их обратно, — сказал дядя Саша, взглянув на вокзальные часы. — Поезд отошел шесть минут назад…

— Вон папа! — крикнул я. — Иди сюда!

— Где вы были? — спросил он таким голосом, как будто простудился.

— Ехали, — объяснила мама. — Получил гонорар?

— Опять обманули! Что с вами…

— Как любили говорить древние римляне, — быстро произнес дядя Саша, — лучше плохое начало, чем плохой конец.

— Они никогда так не говорили! — крикнул папа. — Где первая остановка нашего поезда?

— Наверное, Серпухов, — сказала мама. — А зачем?..

— Тогда едем!

— Куда? — это дядя Саша спросил.

— Туда! Догоним поезд. Сколько он идет до Серпухова?

— Часа полтора.

— Вперед!

Дядя Саша кивнул и начал проверять воду в радиаторе, бензин в баке — ведь колонок раз-два и обчелся, а во многих бензина нет. Это он бормотал, пока проверяет.

И вот мы несемся по шоссе, на спидометре около ста километров, а когда смотрю назад, ничего не видно, кроме дыма.

— Кажется, нам свистят, — говорит папа. — Милиционер рукой показывает. Записывает что-то.

— Ничего, — говорит дядя Саша. — Он за дымом номера не разберет.

— И марку машины, — говорит мама.

— Подумает, «роллс-ройс», — говорит тетя Нелка.

— Только бы колесо не спустило, — говорит дядя Саша.

— Подъезжаем к Подольску, — говорит папа.

— Так, — говорит дядя Саша, — кажется, начинает барахлить свеча.

— «Уж догорают свечи…» — пропел папа.

— Осторожней, ради бога, — сказала мама.

— Так, — сказал дядя Саша, — теперь, кажется, засорилась подача.

— Переход подачи, — сказал папа. — Я когда-то в волейбол классно играл.

Машина два раза дернулась, стрельнула, но мы продолжали мчаться.

— Львовская, — сказал папа. — А мы неплохо едем.

— Дождь начинается, — сказала мама.

— Включим «дворники», — сказал дядя Саша.

Дворники не включались. Переднее стекло сразу как будто вспотело, и ничего не стало видно.

— Осторожней! — сказала мама.

— Так, — сказал дядя Саша, — вот и «дворники» отказали.

— Надо машину менять, — подала голос тетя Нелка.

— Вот доедем до Серпухова и поменяю, — сказал дядя Саша. — На паровоз.

— Пошли! — закричал я, потому что дворники дернулись и сделали один полукруг, потом другой.

— Пошли, милые, — сказал дядя Саша, и дворники остановились, а стекло снова запотело.

— Осторожней! — теперь это папа сказал.

Машина стреляла, как из пулемета, и мы мчались, как броневик.

— Сьяново, — сказал папа. — Уже близко. Успеваем!

И вдруг машина стрельнула, только не из пулемета, а как из пушки, задрожала и остановилась.

— Все, — сказал дядя Саша. — Приехали.

— Вокзал? — спросила мама.

— Нет, не дотянули.

— И не дотянем, — сказала тетя Нелка. — Надо ее менять.

— Может, не так страшно? — спросил папа.

— Кто его знает, — сказал дядя Саша. — Лучше возьмите попутную.

Он полез под капот машины, мы встали на обочине. В нашу сторону прошли три самосвала, две цистерны, а легковые не останавливались. Потом, наконец, один на «волге» остановился. Поглядел и сказал:

— Ну?

— Нам до вокзала, — сказал папа. — На поезд опаздываем. Подвезите, пожалуйста, или помогите «москвич» завести, если можете.

— Могу, — сказал водитель, наклоняясь к окошку своей машины. — Я все могу. И подвезти, и завезти. Только при одном условии…

— Мы заплатим, — сказала мама.

— Конечно, заплатите. А условие такое… — Он широко улыбнулся. Такая приятная улыбка.

— Какое? — спросил папа. — Мы торопимся.

— Условие такое, — медленно проговорил мужчина, — чтобы вы все на машине, на поезде, на чем угодно… поскорей отправились в свой Израиль!

Он, довольный, откинулся на спинку сиденья и уехал.

— Сволочь! — сказала мама в пространство.

Она и не так умеет, но больше в шутку, а тут таким голосом, что я испугался. И все они — мама, папа и тетя Нелка забыли, что надо торопиться, и начали говорить про то, что здесь жить больше нельзя (это — тетя Нелка); что нужно, в конце концов, чего-то делать — писать, протестовать, выходить на улицу, на площадь (это — мама и папа). Я привык к таким разговорам, поэтому больше смотрел на проходящие машины…

(От автора. Я не сошел с ума и отдавал себе отчет в том, что пишу. Понимал: сцена с этим мужчиной не может и не должна войти в рассказ, если я соберусь когда-нибудь предложить его в детское издательство. И во взрослое тоже. Не может, потому что меня сразу погонят с ним и больше на порог не пустят. А не должна, потому что я не вполне согласен с теми родителями, кто, как Лариса и Юлька, считает, что их детям необходимо с самого нежного возраста знать о том, что происходит вокруг них в общественной жизни и как к этому относятся взрослые. Мои возражения состояли, собственно, лишь в том, что ведь далеко не каждый ребенок в состоянии понять и принять (или, наоборот, отвергнуть) все наши взрослые премудрости — иные надорваться могут. Или, впитав с малолетства суждения родителей, будут впоследствии лишены самостоятельного выбора, или он дастся им ценою мучительной ломки. Слава богу, Санька не оказался в числе подобных детей…) Но продолжим.