Надрез - Марк Раабе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А теперь убери эту треклятую штуку и дай мне уйти, – требует Юрий.
Но Дэвид не шевелится. Если он встанет, что Сарков будет делать? Просто уйдет отсюда? Изобьет его?
– Давай уже отпускай меня, придурок.
Дэвид качает головой.
– Я не могу тебе доверять.
– Ну ты и идиот! Нам нужно убираться отсюда, ты что, не понимаешь?
Но Дэвид все не решается.
– О господи! – вдруг в ужасе произносит Сарков, глядя на дверной проем за его спиной.
Дэвид инстинктивно оглядывается, но там никого нет. В ту же секунду Сарков ударом отводит его руку в сторону. Нож для бумаги со звоном катится по паркету, и Сарков бьет кулаками по ране на ноге Дэвида. Тот вскрикивает и видит, как Сарков тянется к ножу. Боль в ноге вызывает в Дэвиде безудержный гнев. Обеими руками он хватает Саркова за голову и бьет об пол. Раз. Сарков удивленно распахивает глаза. Два. Дэвид жмурится. Он слышит хруст и стон, слетающий с губ русского, и представляет себе, что это Буг, это голова Буга бьется о паркет. Три. Раздается глухой удар, но стона нет. Дэвид перехватывает голову поудобнее, она выскальзывает у него из рук… Четыре! Острая боль пронзает палец на его левой руке, попавшей между черепом Саркова и деревянным полом. Но боль – это хорошо, ведь Дэвид чувствует силу своей ярости, наконец-то в полной мере ощущает гнев, ведь до этого он и поверить не мог, что способен на такое.
Открыв глаза, Дэвид видит лицо Саркова и пугается. Ресницы русского подрагивают, под ними виднеется белок глаз, зрачки закатились. Дэвид надеется, что Сарков просто потерял сознание, но затем понимает, что это состояние может означать что-то большее. Он медленно встает, ноги у него подгибаются, и он чуть не падает. Рана отзывается чудовищной болью. Дэвид не может поверить в то, что натворил и как мало чувствует при этом.
Глава 51
Берлин, 28 сентября, 07: 46Ничего. Габриэль дошел до конца коридора и теперь возвращается к двери на лестницу. Никаких следов во всем подвале. Стены точно душат его. Тоннель слишком узкий. Кирпичные стены, двери, бетонный пол – все это словно сжимается. В крови бушует адреналин, тело закачивает все больше гормонов стресса в и без того перегруженный кровоток.
«Лиз, где же ты?»
Ему хочется позвать ее, но Габриэль знает, насколько это опасно. Что ж, хотя бы боли он больше не ощущает. Рана от укуса собаки и поврежденное плечо уже не ноют, настолько тело одурманено адреналином.
У подножия лестницы он чуть не спотыкается о трупы доберманов. Оба пса лежат вповалку, точно свиньи на бойне. Перепрыгивая через ступени, он бежит к холлу.
«Где же, черт побери, Дэвид?»
Свет газовой лампы насмешливо подрагивает за стеклом. В голове у него все кружится. Теперь еще и Дэвид пропал!
Тут он вспоминает о паническом страхе Дэвида, поспешно бежит через гостиную к террасе, внимательно осматривает сад, но и там никого нет.
«Проклятый идиот, где же ты?»
Может быть, он вернулся к забору?
«Что я тебе говорил, Люк? Он был трусом и останется трусом».
Габриэль вздрагивает.
«Удивлен?»
«Скорее… Ну, знаешь… Я думал, ты…»
«Что? Ушел? Ни за что. Я никогда тебя не разочарую».
«Разочаруешь?»
«Ты слишком взволнован. Тебе нужно успокоиться, Люк. Смотри, как у тебя руки дрожат».
Габриэль смотрит на свои руки и решает не обращать внимания на дрожь.
Он снова оглядывает сад и щурится, присматриваясь. В глубине слева виднеется какое-то сооружение со стеклянными стенами. У Габриэля учащается пульс.
«Подожди, Люк! Подумай!»
Но Габриэль, не раздумывая ни секунды, бросается бежать. «Оранжерея, – думает он. – Это же разбитая оранжерея!»
Он останавливается перед металлическим остовом оранжереи и смотрит на осколки стекла, усыпавшие растения, землю и деревянный пол. По спине у него бегут мурашки. Солнечные лучи пробиваются сквозь листву деревьев, и осколки поблескивают в грязи. Габриэль не задумывается о том, что тут произошло. Он смотрит на дощатый пол: в центре оранжереи виднеется прямоугольное пятно, и на этом участке нет ни одного осколка, зато с ближайшей стороны прямоугольника осколки образуют ровную линию.
В полу люк. И кто-то недавно им воспользовался!
Сердце выскакивает у Габриэля из груди, когда он поднимает крышку люка и видит ступени, ведущие к закрытой двери в стене. Точно в бреду он спускается по лестнице и ощупывает дверную раму. Ручки на двери нет, как нет и зазора, куда можно было бы засунуть рычаг. Рядом на оштукатуренной стене находится панель кодового замка. Габриэль простукивает дверь. Звук глухой.
Он бежит вверх по лестнице, осматривает осколки и ящики с цветами и вскоре находит то, что ищет: небольшую металлическую лопату. Острый край лопаты врезается в штукатурку вокруг приборной панели, точно мотыга. Отсыревший за долгие годы цемент легко поддается. Выбив достаточно широкую дыру в стене, Габриэль просто вынимает приборную панель. Остальное – вопрос навыка, приобретенного за долгие годы работы в «Питоне». Он соединяет нужные провода, и дверной замок с тихим щелчком открывается.
Габриэль распахивает дверь.
«Она ведет в тайный проход», – проносится у него в голове.
Он блокирует язычок замка, чтобы дверь не захлопнулась, и всматривается в полумрак. Гладкие бетонные стены теряются во тьме. Судя по всему, коридор ведет в сторону виллы. У Габриэля ноет в животе. «Это страх», – удивленно думает он. Не страх за Лиз. Не тот страх, который он испытал, когда ротвейлер попытался перегрызть ему горло или когда кто-то душил его. Это ноющее ощущение в животе – глубинный страх, первородный, уходящий корнями в его душу. Габриэль смотрит в темный коридор, и этот коридор точно манит его. Он идет вперед.
Через десять метров вокруг становится совсем темно, но Габриэль все же может что-то рассмотреть, потому что его глаза привыкли к темноте. Через пару метров бетон сменяется голыми кирпичными стенами. Тут чувствуется сквозняк, и у Габриэля волосы поднимаются на затылке, как шерсть на загривке у молодого пса.
Он оглядывается. В дверной проем проникают лучи восходящего солнца – нежный, бледно-голубой свет. В лицо ему бьет порыв ветра, и вдруг полоска света становится у́же, тоньше… И дверь закрывается – очень тихо, но Габриэлю кажется, будто только что столкнулись два грузовых поезда.
Его обволакивает неестественная тишина.
Гробовая тишина.
Он слышит только звук собственного дыхания.
И вновь то же ощущение в животе. Габриэль помнит, что когда-то уже испытывал что-то подобное, давным-давно, когда был еще ребенком.
Он касается рукой шероховатых, чуть влажных кирпичей, идет по коридору, и ему кажется, что он ступает босыми ногами по ступеням лестницы, спускаясь вниз. Дальше, все дальше, в самое средоточие…
«Возьми себя в руки, Люк, возьми себя в руки. Такой, как ты, ни за что не станет бояться!»
«Я не Люк! Я Габриэль!»
«Вот как? – язвительно шепчет голос. – Ты думаешь, что справишься без меня?»
– Я уже и сам не знаю, что я думаю, – вслух отвечает Габриэль.
«Тогда уж будь любезен, прекрати строить из себя невесть что. Все это тебе не по плечу. В такой ситуации нужно обратиться за помощью. Люк именно так бы и поступил!»
Ощущение в желудке усиливается, и Габриэлю кажется, что его тело скукоживается.
– Я не Люк. Я Габриэль! – шипит он, и многоголосое эхо разносит его слова по коридору.
Пол действительно уходит вниз под наклоном, и осторожные шаги Габриэля слышатся в тишине.
Скорее инстинктивно, чем повинуясь представлению о том, что каждый коридор должен где-то заканчиваться, Габриэль выставляет левую руку перед собой, чтобы не удариться.
В какой-то момент он нащупывает в темноте впереди деревянную дверь и останавливается.
На уровне его бедра находится металлическая ручка.
Сердце гулко бьется у Габриэля в груди. Слишком быстро, слишком громко. Словно он стоит перед лабораторией своего отца.
Он знает, что должен открыть эту дверь. Должен выяснить, что скрывается за ней. Но в то же время он понимает, что потом эту дверь уже никогда не запереть. Ноющая боль в животе терзает его.
А затем он нажимает на ручку. И открывает дверь.
После темноты коридора свет режет Габриэлю глаза, хотя в зале под крестовым сводом царит полумрак. И только в глубине крипты между двумя колоннами свет как будто сильнее.
У Габриэля перехватывает дыхание.
Человек в черном стоит там, повернувшись к нему спиной. За ним – серый каменный алтарь. И на алтаре кто-то лежит… Женщина, полускрытая широкой спиной черного человека. Женщина прикована к алтарю цепями за руки и ноги, она лежит на спине. На ней белое, удивительно красивое, но в то же время немного странное платье. Она точно невеста в гробу.
