Гнезда Химер - Макс Фрай

– И что мы будем с ним делать? В море бросим? – сквозь смех спросил я.

– Можно и в море бросить, – совершенно серьезно согласился Хэхэльф. – Но будет лучше, если мы его тихонько свяжем, чтобы поутру не разбушевался, и оставим при себе. Никогда не знаешь, что может завтра понадобиться!

Только что я был уверен, что больше никогда в жизни не смогу выполнять физическую работу. Даже снять с себя мокрую одежду казалось мне настоящим подвигом. Но мне пришлось принять активное участие в плетении веревочного кокона вокруг недомытого после Узорной мазаницы тела спящего пирата. Потом мы аккуратно разместили его тушу на корме, подальше от драгоценного содержимого сундука. Надо отдать должное Давыду Разъебановичу: он не доставил нам никаких хлопот. Спал, как невинный младенец, упакованный в рекордное количество сухих памперсов. Впрочем, он и был в некотором роде младенцем, да еще и нетрезвым…

– Это и есть твоя кумафэга? – спросил я Хэхэльфа, с любопытством разглядывая маленькие мешочки из очень тонкой коричневой кожи, туго набитые чем-то сыпучим. – Неужели это действительно такое великое сокровище?

– Боюсь, ты до сих пор не представляешь, ЧТО попало к нам в руки, – устало улыбнулся он. – Говорят, дуракам везет. На дурака ты не слишком похож, но неосведомленность явно прибавляет тебе удачи!

Он развязал один из мешочков и высыпал на ладонь небольшое количество содержимого: желтая с черными и красными вкраплениями смесь, похожая на мелкую чайную крошку.

– Это кумафэга, Ронхул, – веско сказал он. – Самая ценная вещь в этом Мире! Или почти самая ценная. Ребята вроде меня едят ее, чтобы творить настоящие чудеса – это к вопросу о том, как мы будем добираться до Сбо без команды… Так что любой халндойнец догола разденется, чтобы заполучить хоть один такой мешочек. Впрочем, я понимаю, почему Бэгли вез ее в Землю Нао: там народ побогаче, да и желающих поколдовать куда больше, чем у нас… Впрочем, мои друзья бунаба тоже с радостью заплатят за такой мешочек. Когда бунаба едят кумафэгу, их посещают чудесные видения. Но обычно они покупают ее из более практических соображений: мажут кумафэгой носы диких зверей, и звери тут же становятся смирными и послушными, а некоторые даже начинают понимать человеческую речь. Можно околдовать какого-нибудь дикого азада[49] и посылать его каждый день в лес, охотиться на литя. А если повезет, можно приручить больших птиц и обзавестись летающей колесницей – великая редкость в наших краях! Они – хозяйственные ребята, эти бунаба…

– Понятно, – удивленно кивнул я. И с любопытством спросил: – А что будет, если я съем немножко?

– Ты? Понятия не имею! – честно сказал Хэхэльф. – Может, ничего и не будет. Вот на людей Мараха, например, кумафэга вообще не действует – по крайней мере, так говорят. А может, начнешь чудить… Так что прошу тебя: воздержись от экспериментов, пока не доберемся до Сбо, ладно?

– Я вообще не ахти какой любитель экспериментов, – вздохнул я. – Черт с ней, с твоей кумафэгой! Скажи лучше: у тебя здесь есть сухая одежда?

– Сколько угодно! Поройся в моей каюте, – Хэхэльф радушным жестом указал мне на распахнутую дверь палубной настройки, больше всего похожей на вигвам индейского вождя, сооруженный из дорогих узорчатых ковров. – Надевай, что найдешь, мне не жалко. И мой тебе совет: ложись-ка ты спать, Ронхул Маггот. Ты сейчас похож на невыспавшегося утопленника, герой!.. Впрочем, делай, что хочешь, главное, меня не трогай. И не пугайся, если что-то покажется тебе странным. Я собираюсь хорошенько поворожить. И плохая новость, напоследок: если захочешь жрать, затяни пояс потуже. Я не оставлял на корабле запасов провизии. Вот бутылка местного вина в каюте имеется. Не сибельтуунгское сиреневое, конечно, но тоже очень даже ничего.

– Главное, чтобы не альганское розовое, – заметил я, с содроганием вспоминая вечеринку у Таонкрахта.

– Альганское розовое у нас на Халндойне даже портовые нищие не пьют! – возмутился Хэхэльф. – Мое вино – стоящая вещь. Весьма рекомендую, только смотри, чтобы тебе дурно не стало, на голодное-то брюхо! Ничего, денек продержимся, а вечером, глядишь, и дома будем.

– Всего-то? Ну, до вечера мы точно продержимся, – согласился я. – Если очень припечет, съедим нашего пленника. Какое никакое, а все-таки мясо!

– Говорят, страмослябы невкусные, – заметил Хэхэльф. – Я сам не пробовал, но готов поверить на слово!

– Я тоже, – рассмеялся я.

И отправился переодеваться. Долго рылся в груде чужих вещей, наконец нашел рубаху из плотной жесткой ткани и такие же штаны. Одежда висела на мне как на вешалке: по сравнению с моим приятелем Хэхэльфом я оказался весьма хрупкой конструкцией. Но вещи были сухие и теплые – счастье, о котором я и мечтать не смел!

Я вернулся на палубу, аккуратно развесил свои мокрые шмотки и одеяло Ургов. Давешний скоростной заплыв на длинную дистанцию вполне можно было считать большой стиркой – и правильно, надо же когда-то и этим заниматься…

Хэхэльф сидел на палубе и сосредоточенно доедал содержимое вскрытого мешочка. Обернулся ко мне, невольно улыбнулся и покачал головой.

– Ты похож на голодное привидение, Ронхул! – весело сообщил он.

– Сам просил тебя не отвлекать и сам же отвлекаешься, – проворчал я. В глубине души я подозревал, что вид у меня тот еще, но хихиканье Хэхэльфа окончательно выбило почву из-под моих ног.

– Тут не захочешь, а отвлечешься! – ехидно сказал он. – Да не переживай ты так: завтра переоденешься в свое барахло и снова станешь приличным человеком…

Потом Хэхэльф отвернулся, умолк и плашмя улегся на палубу. Со стороны это выглядело так, словно он внезапно заснул.

Я немного посидел, разглядывая постепенно светлеющее небо, и понял, что больше всего на свете хочу принять горизонтальное положение. Идти в «вигвам», как я про себя окрестил капитанскую каюту, мне почему-то не хотелось, так что я вытащил оттуда здоровенный кусок толстой шерстяной ткани, постелил его прямо на палубе, на максимальном расстоянии от неподвижного тела Хэхэльфа и свернулся клубочком на этом жестком ложе, как старый усталый пес на подстилке. Впрочем, по сравнению с существованием на страмослябском корабле, это было почти райским блаженством!

Стоило мне закрыть глаза, как палуба подо мной пришла в движение. По счастию, устилающие ее доски не зажили бурной неорганической жизнью, как в каком-нибудь фильме ужасов. Да и не было никаких палубных досок, поскольку корабль Хэхэльфа был сделан не из дерева, а из какого-то странного материала матово-черного цвета. Я вполне мог бы счесть его пластиком, если бы употребление данного термина в условиях мира Хомана не казалось мне полным безумием. Только чудовищная усталость помешала мне допросить Хэхэльфа и выяснить, из какой такой загадочной хрени сооружен его ненаглядный «Чинке», и теперь я был вынужден развлекаться построением самых несусветных гипотез на сей счет.[50]