Мертвое озеро - Николай Некрасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– - Я уверена, что она просит вас о Федосье?
– - Да; ну так что же? -- отвечала протяжно Наталья Кирилловна.
– - Как же она смеет просить вас о такой женщине, которая против воли вашей поступила?
– - Это хорошая черта ее характера -- просить за наказанных, это долг христианский всякого человека, Ольга Петровна.
– - Помилуйте! да она как вас расстроила тогда своим упрямством, а теперь притащила с собою этого солдата и дочь солдатскую!
– - Ольга Петровна, помните пословицу: кто старое…
– - А-а-а! Я вижу, без меня успели вас настроить против меня.
И Ольга Петровна, заплакав, вышла из залы.
– - Верно, Ольга Петровна левой ногой сегодня с постели встала! -- весело сказала Наталья Кирилловна.
– - Да, кажись, она правой-то никогда не встает,-- заметила приживалка с мутными глазами и стала смеяться.
Дверь растворилась, и наша знакомая обывательница Овинищ, Федосья Васильевна, вошла в залу с подносом в руках, на котором лежал большой хлеб, соль, а кругом уложены были яйцы. Иван Софроныч шел сзади своей супруги, держа в одной руке несколько связок сушеных грибов, а другой ведя за руку Настю, одетую в русский сарафан, что очень шло к ней; она держала в руках туго набитый мешочек с сушеной малиной.
Федосья Васильевна, подойдя к Наталье Кирилловне, поставила на стол поднос, а сама упала в ноги и заплакала.
Иван Софроныч и его дочь робко оглядывались и всё кланялись Наталье Кирилловне, важно сидевшей на своих бархатных креслах.
Федосья, подняв голову, воздела руки к потолку и слезливо-торжественно сказала:
– - Господи, благодарю! удостоил ты меня, грешную, увидеть всемирную благодетельницу нашу.
И она чмокнула платье Натальи Кирилловны, которая сказала гордо, но довольно милостиво:
– - Ну, здравствуй, здравствуй! Это дочь твоя? -- прибавила она, оглядывая с ног до головы Настю.
– - Да-с, благодетельница вы наша, это дочь моя! уж вы ее извините: она у меня сущая деревенщина. Прими от нас, родная, нашу хлеб-соль; чем богаты, тем и рады нашу голубушку угостить.-- И, обратись к мужу и дочери, она продолжала повелительно: -- Ну, Софроныч, поцелуй ручку у нашей благодетельницы. Ведь вот, вот она, благодетельница-то наша, а никто другой.-- И, взяв из рук грибы, она мягким голосом прибавила: -- Сам собирал; я ему говорю: ну на что нашей голубушке твои грибы! да она золотые их может иметь. А он говорит: из золота ей не в диковину, а вот от полноты души старого солдата -- дело другое!
Затем, схватив Настю за плечи, она нагнула ей голову и жалобно продолжала:
– - Не оставьте мою дочь; она вас любит больше матери и отца. Всякий день только и слов, что о вас. А уж радостей-то, радостей-то было, как ей сказали, что едем, мол, к нашей благодетельнице просить ее защиты… Подай мешок-то! Это вот малина сушеная,-- каждую ягодку обдувала. Чистая-расчистая!
К удивлению всех, Наталья Кирилловна погладила Настю по голове и, взяв ее густую косу, сказала:
– - Какие славные у ней волосы.
Видно, что Настя произвела приятное впечатление на Наталью Кирилловну.
Федосья Васильевна между тем отирала слезы.
– - Отчего же ты плачешь? -- спросила ее Наталья Кирилловна.
– - Ах, матушка, наша вы благодетельница, ну как мне не плакать, как я погляжу на Зиновью Михайловну и на мою сиротку!
– - Что же, какая разница? -- спросила Наталья Кирилловна.
– - Да как же, матушка: та барышня, а моя-то, моя-то!
И Федосья зарыдала.
– - Чего же ты хочешь? -- лукаво спросила Наталья Кирилловна.
Федосья упала в ноги и увлекла за собой дочь, оробевшую от неожиданного толчка матери. Федосья жалобно сказала:
– - Возьми ты, возьми ее от нас, недостойных, и будь ей матерью и благодетельницей, как и всем нам.
– - Ну полно! встань! -- повелительно произнесла Наталья Кирилловна и, обращаясь к Насте, сказала: -- А хочешь ли ты у меня жить?
– - Да-с,-- отвечала Настя, заранее приготовленная матерью к такому ответу.
– - Сделай книксен! -- дернув дочь за сарафан, сказала Федосья, и Настя грациозно исполнила ее приказание.
– - Видишь, а с мужиками жила! -- заметила Наталья Кирилловна Зине, и, обратись к Федосье, она резко и значительно произнесла: -- Я беру твою дочь к себе.
– - Благодетельница вы наша! -- радостно воскликнула Федосья.
А Иван Софроныч отвесил низкий поклон.
– - Только с условием,-- продолжала Наталья Кирилловна,-- чтоб ни ты, ни он -- никто не вмешивался в ее воспитание… слышите!
Федосья всё кланялась, а на губах Ивана Софроныча как будто что-то шевелилось; но он вздрогнул при резком слове "Слышите!" и ничего не сказал.
– - Теперь у тебя есть сестра и подруга! -- сказала Наталья Кирилловна Зине, которая быстро кинулась к Насте и, крепко прижав ее к себе и поцеловав, сказала с чувством:
– - Я буду тебя любить, сестрица! -- И, кинувшись целовать руки у Натальи Кирилловны, она радостно бормотала: -- Благодарю вас за сестрицу! мы будем стараться обе утешать вас.
Наталья Кирилловна тронулась этими словами и, погладив по щеке Зину, сказала ласково:
– - Помни пословицу, что ласковый теленок две матки сосет!
Иван Софроныч едва крепился, чтоб не зарыдать: ему так стало жаль своей Насти, как будто он навек расставался с ней.
– - Ну, простись же с отцом и матерью,-- сказала Насте Наталья Кирилловна.
Настя побледнела, и глаза ее с любовью остановились на отце, как бы спрашивая его согласия.
Федосья перекрестила дочь и сказала, указывая на Наталью Кирилловну:
– - Смотри, люби, почитай, слушайся ее: она теперь твоя мать.
Настя кинулась к отцу, который, приподняв ее, прильнул своими дрожащими губами к розовой щеке дочери… и в зале послышались тихие всхлипывания.
Федосья вырвала Настю из объятий отца, но он снова привлек дочь к груди своей и повелительно сказал:
– - Оставь нас: дай нам хоть проститься как следует!-- и, обратись к Наталье Кирилловне, он в сильном волнении продолжал: -- Осмелюсь вам доложить, не обижайте ее, любите, как дочь, а иначе я, право, не отдам… не отдам ее!
Иван Софроныч крепко прижал дочь к себе, и они оба зарыдали.
– - Ах ты, господи! Я так и знала, он всё испортит! -- щипля своего мужа, шептала Федосья и, обращаясь к Наталье Кирилловне, умильно продолжала: -- Извините его,-- ведь солдат: никакого обращения не знает.
– - Вели ему выйти; и о чем он плачет? -- мрачно сказала Наталья Кирилловна.
Иван Софроныч вышел с дочерью в другую комнату, где никого не было, и, посадив на колени свою Настю, он взял ее лицо в свои дрожащие руки и долго так глядел на нее, целуя ее изредка в глаза, полные слез. Настя стала плакать, жалобно говоря:
– - Я не хочу здесь оставаться. Я уйду с вами.
Иван Софроныч тоскливым голосом сказал:
– - Не плачь: мать на меня рассердится, будет бранить меня. Я тебя не спущу с своих глаз; а может, тебя счастье ожидает…
Слезы не дали ему договорить.
Настя перестала плакать, зная характер своей матери, и сквозь слезы сказала:
– - Ну я не буду плакать; только вы приходите всякий день ко мне.
– - Хорошо, хорошо, дурочка! -- приглаживая волосы своей дочери, грустно говорил Иван Софроныч.
Явилась Федосья.
– - Ну что разнюнился! -- сказала она мужу.-- А ты смотри, слушайся у меня всех в доме, целуй чаще ручку у своей благодетельницы, угождай Зиновье Михайловне.
Настя в то время глядела на отца, который, повеся голову, сидел неподвижно, и вдруг, вырвавшись из рук матери, она с плачем кинулась на шею к нему.
Иван Софроныч обнял дочь.
– - Ах ты варвар, варвар! так-то ты держишь слово? дразнишь ребенка! ведь он мал -- глуп!
Федосья задыхалась от злости.
– - Полно, полно, прощай, Настя! на вот тебе яблочко, а вот кукла твоя! -- всхлипывая, говорил Иван Софроныч и отдал дочери яблоко и куклу.
Настя очень обрадовалась своей любимой кукле и протянула губы к отцу, чтоб поблагодарить его.
– - Ну, с богом, будь счастлива! -- крестя дочь и дрожа всем телом, сказал Иван Софроныч.
И он простирал руки к дочери, которую увлекла Федосья в залу.
Когда Настя скрылась, Иван Софроныч подошел к окну, безмолвно стал барабанить в стекло, и слезы ручьями текли на его мундир, который он так берег.
А Настя в то время уже плясала русскую перед Натальей Кирилловной по приказанию своей матери.
Глава XXXV
Буря в стакане водыНастя долго плакала, оставшись посреди некрасивых приживалок, которые обступили ее и хором уговаривали не плакать, угрожая гневом хозяйки дома. Строгий и монотонный порядок, господствовавший в доме, был дик для Насти после свободной деревенской жизни. Зина с первого же дня подружилась с своей новой "сестрицей", и благодаря ей Настя познакомилась с характерами живущих в доме. Они бегали по ночам тихонько в сад, потому что днем Наталья Кирилловна ни минуты не давала свободы своим воспитанницам.
Настя в скором времени так подчинилась влиянию Зины, что терялась без нее; она не знала, что отвечать на вопросы Натальи Кирилловны, если не видела блестящих глаз Зины, в которых, казалось, она почерпала смелость и находчивость. Наталье Кирилловне понравились танцы Насти, и почти каждое утро после чаю Настя должна была плясать перед ней по-русски под скрыпку рослого и угрюмого Терентия.
