Непримкнувший - Дмитрий Шепилов

После обсуждения и доработки проекта статьи у главного редактора она направлялась на рассмотрение «наверх», т.е. в Президиум ЦК. Иногда окончательный текст утверждался здесь, и главный редактор газеты без разрешения не мог изменить в тексте ни единой запятой. Иногда члены Президиума ЦК передавали каждый в отдельности свои замечания главному редактору, и тот вырабатывал и публиковал окончательный текст.

В отдельных случаях Сталин сам писал внешнеполитические статьи. Я уже упоминал, что он не любил работать со стенографисткой. И если статья делалась здесь же, на Президиуме, Сталин обычно медленно, взвешивая каждое слово, диктовал текст, а В. Молотов или Г. Маленков, или А. Жданов, или помощник Сталина А. Поскребышев, или главный редактор газеты записывал этот текст. Такая работа иногда длилась много часов подряд. Подобный метод применял иногда и В. Молотов. И бывало, что работа начиналась днем, а заканчивалась на рассвете следующего дня.

После завершения шлифовки текста тщательно взвешивалось, какую форму придать публикуемому материалу: корреспонденции или авторской статьи, статьи за подписью псевдонима, или «Обозревателя», редакционной статьи или передовой, сообщения ТАСС и т.д.

В таких случаях точно определялось и место статьи в газете: на какой полосе, подвалом или трехколонником и т.д.

Так же тщательно взвешивалась и процедура дипломатических приемов, в зависимости от значения каждого из них и намерения подчеркнуть особое расположение или нерасположение к кому-то из представителей зарубежных стран: кто должен принять иностранного гостя или гостей, в каком помещении, кто должен и не должен присутствовать, и т.д.

Я говорю об этих, казалось бы, технических вопросах потому, что они составляют арсенал внешнеполитических средств, которым нужно умело пользоваться.

Позже, когда сложилась система личной власти Хрущева, все процедурные условности были отброшены, весь арсенал дипломатических средств был перевернут вверх дном. По крупнейшим и очень мелким внешнеполитическим вопросам стал в конце концов выступать почти исключительно один Хрущев. Причем выступал он чуть не ежедневно (а то и несколько раз в день), где придется и как придется. Совершенно не учитывались при этом значение вопроса, которому посвящено выступление, и его возможный международный резонанс.

Поэтому очень мелкий дипломатический вопрос неожиданно мог стать предметом горячих излияний Хрущева на сессии Верховного Совета. И наоборот, крупная международная проблема, которая требовала обстоятельного правительственного заявления, могла быть лишь скороговоркой задета в какой-нибудь случайной беседе со случайным лицом.

То же произошло и с дипломатическими приемами. Покрылись паутиной апартаменты для дипломатических приемов МИДа. Работники МИДа стали забывать нормы дипломатического этикета. Хрущев стал сам принимать всех приезжих гостей — нужных и не столь нужных. Местом приемов стал исключительно Большой Кремлевский дворец, куда по велению Хрущева сопровождали его не только все члены Президиума и секретари ЦК, но и скопом валили все члены ЦК, министры, депутаты Верховных Советов, артисты и писатели, генералы и маршалы. Все дипломатические приёмы превратились в широчайшие пиршества.

Но всё это сложилось позже. А пока первостепенное значение, которое придавал В. Молотов печати в проведении советской внешней политики, непосредственно отразилось на моей жизни и деятельности.

Я рассказывал выше, какую огромную роль отводил Сталин марксистскому учебнику политической экономии внутри нашей страны и на международной арене. Работа над учебником шла к концу, жизнь моя состояла из ночной работы в качестве главного редактора «Правды» и дневной, урывками, работы над учебником.

Но пока был жив Сталин, совмещение как-то с грехом пополам удавалось. Вскоре после его смерти дело осложнилось. В Подмосковье, где завершалась наша работа над учебником, пришла нарядная весна. А с ней как-то под вечер — звонок «вертушки». Звонил Молотов:

— Товарищ Шепилов, где вы сейчас находитесь?

— Я за городом, в комиссии по учебнику политической экономии.

— Вот по этому поводу я и хочу с вами говорить. Мы должны будем сейчас проводить целый ряд очень важных внешнеполитических мероприятий. Без «Правды» это невозможно. А главный редактор отвлечен учебником.

— Так я все ночи провожу в «Правде», в том числе и по выходным. К тому же мы скоро завершаем свою работу над учебником.

— Я не оспариваю важность работы над учебником. Но у нас сейчас есть вещи поважнее. И надо, чтобы вы теперь целиком сосредоточились на работе в «Правде». Я уже переговорил по этому вопросу с другими членами Президиума, и все товарищи того же мнения. Так что я передаю вам указания Президиума.

С грустью покидал я свою милую келью с томами «Капитала» и Ленина на письменном столе, с лесной тишиной, ограждавшей нас от шума и грохота повседневной жизни, с выпавшим здесь на мою долю неповторимым счастьем — возможностью творческой работы на поприще пропаганды великих идей марксизма-ленинизма.

Впрочем, авторская и редакторская работа над учебником действительно подходила к концу. Я, как и все другие товарищи, внесли свои последние доли труда, и в 1954 году миллион за миллионом томов в синих переплетах с тиснением «Политическая экономия. Учебник» устремились по бесчисленным каналам в квартиры рабочих, студентов, учителей, инженеров, врачей, артистов, воинов, пропагандистов. А затем десятки и сотни тысяч экземпляров учебника начали переводиться и издаваться в Чехословакии, Болгарии, Японии, ГДР, Польше, Англии, Китае, Дании, Франции, Норвегии, Италии…

Многие вопросы советской внешней политики действительно созрели и ждали своего решения. По этим вопросам слово Молотова было очень весомым или даже доминирующим, Но теперь многие вопросы, которые прежде решались путем согласования со Сталиным, выносились на обсуждение в Президиум ЦК. Пока ещё заседали в том же кабинете Сталина. Всё так же внимательно смотрели из своих рам Суворов и Кутузов. Только большой стол для заседаний был передвинут от стены к окнам.

На первых порах Хрущев при обсуждении международных вопросов не выступал. Очевидно, здесь продолжала действовать инерция прошлого. В последний период жизни Сталина мне несколько раз довелось быть на заседаниях Президиума ЦК при обсуждении некоторых международных вопросов. И я помню случай, когда по сложному дипломатическому вопросу члены Президиума высказывали противоположные точки зрения. Сталин медленно расхаживал по комнате своей утиной походкой и попыхивал трубкой. Видно, что он тщательно взвешивал все «за» и «против» и ещё не пришел к окончательному решению. Вдруг он остановился против Хрущева и, пытливо глядя на него, сказал: