Огонь в его поцелуе (ЛП) - Диксон Руби

Еда. Ну конечно. Моя пара, наверное, проголодалась. Я должен покормить ее, когда вернусь. В боевой форме есть — это проявление инстинкта, но конечно же я должен не забывать кормить своего человека. Ей нельзя покидать гнездо, поэтому я должен о ней заботиться.

Эта мысль наполняет меня безумным удовольствием и гордостью. Подумать только, я буду кормить мою пару. Мою. Я ее ждал так долго…

В поле зрения появляется самка. Вот эта — взрослая, и от нее пахнет… иначе, чем от моей пары. Немытым, покрытым потом телом, смердящим вонью других самцов. От ее вони я презрительно кривлю губы. Она медленным, расслабленным шагом идет к самцу у костра, с большим интересом наблюдая за тем, как он помешивает еду. Самец поднимает глаза и, глядя на нее, что-то говорит. Указав рукой на мясо над огнем, она слегка повиливает бедрами. Он усмехается и, наклонившись к ней, прижимается лицом к ее лицу. Мгновение спустя он дает ей миску, и она торопливо ест. После этого они оба беглым взглядом озираются вокруг, перешептываются, и направляются за груду мусора. Пока я смотрю, самец задирает странную одежду самки и вонзается в нее сзади. Я улавливаю слабые звуки — и запахи — спаривания.

Вороны клюют мой разум, но я их отгоняю. Только не сейчас. Я пытаюсь найти смысл этих человеческих действий.

Они меня озадачивают. Эта самка вызов самцу не бросала. Она не обернулась в красный окрас спаривания. Она не ждала, когда он подчинит ее или начнет над ней господствовать. Она смеялась и болтала с ним, и болтает даже сейчас, когда он, стоная, врезается в нее. Я не заметил ни одного намека на спаривание, однако они, вне всяких сомнений, спариваются.

Мне вспоминается то, как они прижимались лицами друг к другу. Это… это что, какой-то человеческий признак спаривания? Я думаю о Кэйле и его человеческой паре, пытаясь вспомнить, прижимались ли они друг к другу лицами, однако мои воспоминания расплывчаты. Я снова сосредотачиваюсь на мысли о своей паре с ее мягкими карими глазами и спутанными волосами.

Может, проявление заботы о человеческой самке, покормив ее, вполне достаточно, чтобы у нее началась течка? Эта мысль наполняет меня волнением, и я бросаюсь обратно вниз с ограждения, спрыгивая на землю на той стороне. Я уже достаточно насмотрелся на этих людей и их вонючее улье. Пора мне возвращаться в свое гнездо.

К моему человеку.

Я буду кормить ее и заботиться о ней, дожидаясь, когда она, прижавшись своим лицом к моему, подаст мне сигнал для спаривания.

Теперь, конечно, мне нужно что-нибудь, чем ее накормить. Я задумываюсь о тех людях и их горшке с мясом.

Хм…

Глава 4

САША

Я. Не. Могу. Дышать.

Наверное, могу. Да только не хочу.

Я кашляю, прикрываясь рукой, затем, снова натянув футболку на нос и рот, дышу через нее. Вонь в комнате наполняет воздух невыносимым смрадом. Я еще никогда не чувствовала ничего более зловонного, чем смердящий труп этой мертвой коровы, до тех пор, пока он не поджег эту чертовщину. Теперь, превратившись в обуглившийся, истекающий жиром скелет, он дымится, и у меня такое ощущение, что это вонище пронизывает все мое тело. Всю мою душу, черт возьми! Оно настолько жуткое и насильственное, что какая-то часть меня гадает, какое чертово послание дракон захотел им передать.

Вообще-то, Клаудия говорила, что ее дракон временами был немного сумасшедшим, но вот этот супер сумасшедший, и меня это беспокоит. Ума не приложу, не является ли это для меня каким-то предупреждением, но, дожидаясь возвращения дракона, мне не по себе, и я вся на нервах.

С тех пор, как он улетел, я искала другие лестницы и обнаружила одно место, засыпанное камнями, которое могло бы больше всего подходить, но раскопать ее одной здоровой рукой подразумевает лишь более медленное продвижение, нежели затяжное испытание. Я перетаскиваю какую-то часть камней, но непрерывно останавливаюсь, опасаясь, что дракон вернется и увидит, что я пытаюсь сбежать.

Но вонь от той мерзости становится просто невыносимой. Мне так и хочется спихнуть ее с уступа, но меня пугает, как на это отреагирует дракон. Клаудия гораздо смелее меня. Не знаю, есть ли в моей душе хоть капля смелости. Ей смелости не занимать, но… я выжившая, а это значит, что необязательно всегда быть смелой. Порой позволительно быть и трусихой. Я сделаю все, что потребуется, чтобы выбраться отсюда, главное, чтоб я осталась в живых.

И если это означает вдыхать тошнотворную вонь дохлой коровы, дожидаясь возвращения чокнутого дракона, да будет так! Это то, с чем мне нужно справиться.

Каким-то образом я умудряюсь задремать на полу, а когда просыпаюсь, в горле у меня пересохло, а язык будто ватный. Меня терзает адская головная боль, вызванная голодом, но пить мне хочется еще больше. Значит, мне суждено умереть вот так? Забытой драконом и брошенной в одиночестве на голодную смерть? Совсем не так я представляла себе свой уход из жизни.

Так странно: я всегда была уверена, что в итоге меня убьет Тейт.

Не то чтобы мне на самом деле хочется умереть. Нет, не хочется. Но я понимала, что заключать сделку с Тейтом — это то же самое, что играть с огнем, и догадывалась, что, чтобы удовлетворить его желания, с каждым разом от меня потребуется все больше и больше.

Меня предупреждали не заключать с Ополчением никаких сделок. Клаудия вбивала мне в голову снова и снова, что это скользкая дорожка в проститутки. Но Тейт казался таким милым и в обмен на «свидание» с ним предложил мне продукты питания. И вот тогда он был уже не таким милым, ну… на самом деле это было не столько свидание, сколько грубый перепихон по-быстрому. А спустя время, продуктов питания становилось все меньше, а грубости все больше, но к тому времени у меня уже не осталось выбора. Я умирала с голоду.

То, что между нами с Тейтом, могло бы стать не таким уж и скверным, захоти он просто секса. Но от ласк у Тейта член не вставал, как у всякого другого парня. Тейт заводился от причинения боли. Когда в обмен на деньги и еду я согласилась позволить ему делать со мной все, что пожелает, то понимала, на что иду. А когда все стало совсем плохо, я… с этим смирилась, ибо пара ударов лучше, чем умереть с голода.

Поэтому я наловчилась очень-очень здорово от всего отгораживаться. Просто представляла свое замечательное местечко и отключалась от происходящего до тех пор, пока он меня избивал и высекал плетьми. Тейт, конечно, об этом догадался. Он терпеть не мог, когда я уходила в трансовое состояние.

Вот так в конечном итоге я оказалась со сломанной рукой. Я была не в состоянии от этого защититься.

Если этот дракон окажется таким же подонком, что и Тейт, мне просто придется смириться и с этим. Что бы он со мной ни делал, все это не важно, покуда я жива. Возможно когда-нибудь я смогу вернуться к Клаудии или добьюсь возвращения в Форт-Даллас. Обратно в безопасность.

Словно мои мысли вызвали его, до меня доходит шелест хлопанья крыльев, разрезающих воздух.

Я встаю на ноги. Мои ушибы и боли протестуют против движений, но я чувствую, что не должна дать застать себя врасплох, поэтому следует быть начеку. Секундой позже на уступ спускается громадная фигура дракона. Потом, осторожно держа что-то между передними лапами, он делает шаг вперед и, пока я наблюдаю за ним, его голова поднимается вверх. Его ноздри раздуваются, а затем он пинком сбивает с края крыши остатки обугленного трупа коровы.

Ну вот, вполне милый способ прибраться в доме.

Свернувшись калачиком, я вжимаюсь в стену, а он, тяжело ступая, неуклюже продвигается вперед. Он идет, передвигаясь только на задних лапах, что сбивает меня с толку, пока я не вижу, что он держит в своих лапах.

Это… ванна, заполненная водой.

Что ж, неожиданно. Он что, хочет, чтобы я помылась? Я удивленно пялюсь на него снизу-вверх, пытаясь прочесть выражение его драконьей морды.

Сделав еще несколько шагов вперед, он осторожно ставит ванну на пол, расплескивая через края воду. Мне так сильно хочется пить, что не могу совладать с чувствами, и из моего горла вырывается жалобное хныканье при виде всей этой воды, которая выплеснулась на бетон. Секунду спустя дракон опускает вниз голову и осторожно отпускает что-то, что держит зажатым в зубах.