Месть венецианки - Жанна Лаваль

Лукреция, поддавшись искушению и забыв про опасность, уже расстегивала пуговицы на его камзоле и панталонах. Сгорая от нетерпения, Джузеппе освободил Лукрецию от юбок и тонких муслиновых рубашек.

Совершенно обнаженная — лишь в изящных белых чулочках с кружевными подвязками — она повелительно взглянула на него и нетерпеливо топнула ножкой. Он начал поспешно сбрасывать с себя остатки одежды. Предвкушая наслаждение, Лукреция любовалась его стройным мускулистым телом, его узкими бедрами и мощным орудием, готовым немедленно вступить в бой. Она бросилась к Джузеппе и утонула в его жарких объятиях. Их тела закружились по комнате в бешеном любовном танце.

Крик наслаждения вырвался из ее груди, когда она почувствовала в себе его желанную плоть. Обхватив его бедра ногами, Лукреция прильнула к нему, как к живительному источнику. Сердце ее учащенно билось, руки нетерпеливо скользили по его спине, груди, властвовали над его телом, заставляя трепетать каждый мускул, каждую клеточку. Тонкий аромат пальмарозы одурманивал и сводил с ума. Казалось, нет на свете силы, которая могла бы противостоять этому сладострастию, охватившему жаждущих друг друга. Легкий стук в дверь в одно мгновение нарушил волшебную гармонию.

— Боже правый, — простонала Лукреция, — они могли нас услышать!

Оба застыли, прислушиваясь к происходящему за дверью. Но, кроме голосов матросов, доносящихся с верхней палубы, ничего не услышали. В каюте воцарилась напряженная тишина, словно звуки всего мира обходили стороной это место. Едва Лукреция с облегчением вздохнула, как стук в дверь повторился.

— Кто там? — крикнул Джузеппе, набравшись смелости.

— Ваш багаж, синьор, — отозвался матрос.

4

Венеция, 1 марта 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Простите, синьора, невольную паузу в моем повествовании, но дела Светлейшей Республики вновь идут в гору, и моя должность главного казначея Синьории не оставляет достаточно времени, чтобы взяться за перо. Посему прошу Вас, любезная синьора, отнестись к задержке очередного письма с пониманием.

Итак, злой рок ниспослал на мою голову самых отъявленных негодяев, каких только знали просторы южных морей, и жизнь моя была полностью в их власти. Словно в насмешку над несчастными жертвами, быстроходный галиот моих новых хозяев носил высокопарное имя «Memento mori» [4] и находился в надежной гавани острова Джерба — известного логова берберийских корсаров. Много историй услышал я об этом клочке земли у северных берегов Африки! В главных городах Берберии — Алжире, Тунисе, Триполи, Бизерте и, разумеется, на острове Джерба — считается не только дозволенным, но и геройством участвовать в пиратском промысле. И герои из героев в этом деле — корсары, грабежом добывающие себе славу, могущество и несметные богатства. Они-то и становятся зачастую тайными властителями многочисленных мусульманских государств, процветающих под крылом Османской империи.

Круглый год корсары бороздят морские просторы в надежде атаковать какое-нибудь христианское судно. Их добычей становятся многочисленные корабли, груженные вином и зерном, сукном и шелком, слоновой костью и серебряными слитками, лекарственными снадобьями и пряностями. Ну и, конечно, золотом.

Верхушку среди североафриканских разбойников составляют капитаны кораблей и корсарских банд, именуемые раисами. Часть своих доходов они отправляют в казну Османской империи, которая благословляет их разбой.

К одному из таких пиратов, отличавшемуся особой жестокостью, я и попал. Его звали Драгут-раис. Он побывал в плену, был гребцом на галерах, купался в золоте и прозябал в безвестности. Благодаря своей невероятной изворотливости, он выпутывался из самых безнадежных ситуаций. Драгут-раис прошел все ступени морского ремесла — от матроса, канонира и лоцмана до командира целой эскадры, во главе которой стоит и поныне.

Этот негодяй быстро убедился в преимуществах острова Джербы и превратил его в свою главную базу. Оттуда, из этой пиратской Мекки, проклятой всеми христианскими мореходами, он до сих пор безнаказанно совершает набеги на торговые суда в Тирренском, Ионическом и Адриатическом морях.

Прознав, что его люди подняли на борт не простого матроса, а венецианского патриция, Драгут-раис быстро смекнул, что на каком-нибудь невольничьем рынке он сможет получить за меня приличный куш. Это и спасло мою жизнь.

И хотя я был скован цепями, со мной обращались весьма заботливо, как с дорогим товаром. Даже пищу готовили отдельно, что было большой редкостью на пиратском корабле, где, по морским законам, даже капитан должен есть из общего котла.

Через несколько дней плавания мне удалось узнать, что Драгут-раис держит курс на Алжир. Этот крупный порт на севере Африки был знаменит своими тавернами и пиратскими притонами. Там, во время вакханалий, опустошались десятки бочонков рома, и за ночь две-три тысячи реалов с легкостью перекочевывали из кошелька подвыпившего корсара в карман трактирщику.

Разумеется, сам Драгут-раис был не таков. Рассказывали, что он очень богат и имеет огромный дворец-крепость в западном квартале Алжира. Но посещал он столицу не ради того, чтобы покутить со своей братией или развлечься с блудницами. В Алжире он встречался с самим наместником турецкого султана Аруджем по кличке «Барбаросса», заслужившим славу грозы наших южных морей. Там они не раз обсуждали планы совместных действий в Средиземноморье. Через Аруджа Драгут-раис также отсылал подарки турецкому султану, у которого он был в большой милости.

Мне собственными глазами довелось видеть их вместе. То было незабываемое событие! Тщедушный коротышка Драгут, должно быть, решил похвастаться мной, своим пленником-аристократом, перед рыжебородым гигантом-покровителем, похвастаться, словно какой-нибудь драгоценной безделушкой. Арудж посоветовал, кому меня можно выгодно продать. После многодневного пира меня вновь заковали в цепи, не забыв предварительно вымыть и подстричь.

Здесь позвольте мне прерваться, любезная моя синьора, оставив следующую главу моих скитаний до будущего письма. Поверьте, каждую минуту этого тягостного плена я всей душой рвался в Венецию, где моя возлюбленная супруга оплакивала мою безвременную кончину. Все это надрывало мне душу…

Да хранит вас Господь, моя неизвестная доброжелательница».

— Благодарю вас, ваша светлость, но, если позволите, я вернусь на мостик.

Капитан Боски встал, учтиво раскланялся с пассажирами и князем Гримальди, после чего торопливо вышел, на ходу надевая треуголку. Солнце клонилось к закату, и «Святая Мария» на всех парусах устремилась в открытое море.