Дневник жертвы - Клэр Кендал

4 февраля, среда, 20:00

В ресторане мы с Ровеной обнимаемся. Ее грудь упруго отскакивает от меня, совершенно не сминаясь. Грудь стала явно выше и больше размера на два.

– Да, я бюстик увеличила, – сразу же заявляет Ровена, отвечая на мой молчаливый вопрос. Обсыпанное мерцающей пудрой декольте сверкает и переливается. – Мы носим свое тело каждый день. Нам должно быть в нем комфортно.

Ровена – индивидуальный предприниматель. Профессиональный дискурс-аналитик. Она исследует публичные заявления, рекламные слоганы, логотипы, а потом сообщает заказчику, какой смысл они несут на самом деле. Может, однажды ей пришлось анализировать рекламные буклеты клиники пластической хирургии? И она просто не смогла устоять?

– Если тебе тридцать восемь, то это еще не значит, что нужно выглядеть на все тридцать восемь, – говорит она, разглядывая в пудренице свое лицо с таким озабоченным видом, что я вспоминаю королеву из «Белоснежки» и ее жуткое волшебное зеркало. Сияющий, безукоризненно гладкий лоб не сочетается со ртом и щеками.

Ровена выглядит грустной и напряженной, и мне хочется ее немного подбодрить. Шутливо изумляюсь – как это удается сохранять такую младенческую свежесть.

– Силой воли. Я не поднимаю брови и вообще до предела ограничиваю мимику. От нее как раз и образуются морщины.

«Ровена умом не отличается», – говорил Генри.

«Ум бывает разный», – отвечала я.

Генри тоже частый гость моих мыслей. Правда, не такой частый, как ты. Ты уже давно его обошел.

Несмотря на гололед и мороз, Ровена пришла на высоких каблуках. На ней сногсшибательное темно-бордовое бархатное платье без рукавов. Что странно: она никогда не стала бы так наряжаться ради меня. Говорю ей, что у нее красивое платье.

– Женщины обычно заботятся о своем внешнем виде, – отвечает она. Не сомневаюсь, что это камень в мой огород.

И это та самая Ровена, которая тайком одалживала мне свои любимые вещи, когда я хотела надеть что-нибудь, не сшитое моей мамой?

Незаметно разглядываю свое отражение в окне. На мне угольно-черное платье до колен: облегающий верх, узкие рукава, юбка годе до колена. Светлые волосы сколоты на затылке серебристыми фигурными заколками. Не то чтобы я забочусь о своем внешнем виде, однако допускаю такую возможность.

– Это не только для мужчин, – продолжает Ровена, опуская глаза на свой бюст. Кажется, ее переполняют эмоции; она так старается не двигать бровями, что у нее дрожат губы. – Это для меня. Я должна была подарить бюстик себе. Он у меня теперь даже не колышется. Стоит торчком, даже лифчик не нужен.

Я думаю об обвиняемых. О том, что они кричали мисс Локер. «Эй, глянь, как у нее сиськи болтаются!»

«Стоит торчком» – совсем не в ее стиле. Интересно, давно она так разговаривает?

А Ровена все не замолкает. Как будто хочет убедить себя, а не меня.

– Женщины в тренажерном зале всегда интересуются:

«А где вам делали лицо? А где вам делали бюстик?»

Словно речь идет о сумке или платье, которые каждый может сходить и купить.

Обвиняемые говорят «сиськи». Ровена говорит «бюстик». Я говорю «грудь». Я не знаю и не хочу знать, как говоришь ты. Но я точно знаю, что эти различия имеют значение.

– Я считаю, это шикарный комплимент. Попробуй хотя бы ботокс, Кларисса! Если ты в ближайшее время ничего не сделаешь, то однажды утром проснешься и обнаружишь, что похожа на сдувшийся шарик.

«Она с тобой совершенно не церемонится», – говорил Генри.

«Она говорит искренне», – отвечала я.

«У вас нет ничего общего», – говорил Генри.

Быстро моргаю несколько раз, словно это может помочь мне прояснить зрение и вернуть ту Ровену, которую – как мне казалось – я знала. Ее нынешняя версия наверняка посоветовала бы Генри сделать пересадку волос. Представляю его реакцию: недоуменно-презрительно изогнутая бровь. По-моему, Генри и так красивый. Правда, мне теперь об этом рассуждать не положено: ведь он больше не мой.

– Я подумаю об этом. Ну а ты как, восстановилась после операции?

– Единственный минус – я больше не чувствую свои соски, – отвечает Ровена с легкой усмешкой человека, севшего на диету и отказавшегося от шоколада, который и раньше особо не любил.

Изо всех сил стараюсь скрыть эмоции. Я чувствую жалость и ужас от мысли, что она сама решила себя покалечить. Сама лишила себя удовольствия.

– Рубцы выглядят кошмарно, но хирург уверяет, что все заживет, – продолжает она.

И это та самая Ровена, которая плавала в море, закрыв глаза и напевая себе под нос? Качалась на волнах, воображая себя русалкой?

Я представляю себе ее соски, пришитые, как пуговицы, и окруженные темным ореолом. Мои собственные отзываются легким покалыванием.

– Конечно, заживут. Ясно, что тут просто нужно время.

– У тебя круги под глазами, – отвечает Ровена, внимательно изучая мое лицо. – Их нужно убрать. Тебе надо сделать подтяжку век, это очень омолаживает. Твоя самооценка резко поднимется. Когда те, с кем ты работаешь, замечают, что ты выглядишь усталой, они начинают думать, что ты и в самом деле устала. Что ты плохой специалист. Что ты не справляешься.

«Многие женщины предпочитают не рассказывать другим о том, что с ними происходит».

Я закусила губу.

– Я плохо сплю в последнее время. Из-за одного мужчины.

– О-о-о, я хочу слышать о нем все! – Она меня не так поняла. – Надеюсь, это может подождать?

– Ну конечно, – отвечаю я.

«Она всегда говорит только о себе. Ты ее не интересуешь», – говорил Генри.

«Да, но я не хочу ее потерять и поэтому скрываю от нее кое-что важное. Как она может мной интересоваться, если я толком ничего не рассказываю о своей жизни?» – отвечала я.

Оба бывших мужа Ровены говорили ей, что не хотят детей. Оба бросили ее и завели детей с другой женщиной. Она бы никогда меня не простила, если бы узнала, что я отбила Генри у жены. И рассвирепела бы, услыхав о наших попытках завести ребенка. Генри был в курсе и всегда меня прикрывал, хотя и ворчал, что дружба у нас в одни ворота.

– Я все думаю насчет лица, – говорит Ровена, в очередной раз придирчиво изучая себя в зеркальце. – Правильно ли я поступила?

Я смотрю, как она пудрит лоб. Кажется, раньше ее брови были ниже. Может, эта страсть к искусственной красоте возникла из-за неудачных браков?

– Совершенно правильно, даже не сомневайся! Ты похожа на звезду американской мыльной оперы!

Она даже почти улыбнулась. По-моему, ее губы тоже увеличились.

– Главное – чтобы ты была счастлива. Если так ты чувствуешь себя уверенней, то, значит, все правильно. Это показатель.

Ровена энергично кивает в знак согласия:

– Да, теперь оно у меня подтянутое и моложавое. И рельефное.

Генри бы сейчас картинно закатил глаза, но я так не сделаю. Официант провожает нас за столик в углу. В полумраке я не сразу замечаю развешанные по стенам изображения обнаженных женщин – псевдо-ар-деко. Мой взгляд останавливается на какой-то танцовщице. Я снова вспоминаю о подсудимых и думаю о том, как они заставили мисс Локер раздеться и забавлять их.

– Почему ты выбрала именно это место? – спрашиваю я.

– Я не выбирала.

– А кто же тогда?

Ровена не отвечает.

– Как ты думаешь, оно выглядит естественно? – спрашивает она дрогнувшим голосом, от которого у меня сжимается сердце.

Дрожащее пламя свечи придает ее застывшему лицу некое подобие выразительности. Но меня пугают эти чересчур рельефно выступающие скулы. Что ей туда закачали? Вдруг это опасно?

– По-моему, да. Ты как будто побывала в шикарном спа-салоне.

– Я считаю, что мы в любом возрасте обязаны хорошо выглядеть.

Накрываю ладонью ее унизанную драгоценностями руку, пытаясь привлечь к себе внимание:

– Я должна тебе кое-то рассказать. Кое-что ужасное.

Ровена бросает взгляд в сторону входа. В ту же секунду – словно кто-то нажал выключатель – у нее на лице загорается белоснежная, лучезарная киноулыбка, которую она даже не пытается сдержать.

Отпиваю глоток и оборачиваюсь.

Вода застревает у меня в горле. Французский джаз завывает все громче и громче. Темнота в зале как будто сгущается. Наверно, они что-то сделали со светом? Я не могу объяснить то, что вижу.

Я вижу тебя. Твои ноги, размашисто шагающие ко мне как ни в чем не бывало.

Но ведь все было спокойно! Никаких признаков твоего присутствия! Ни возле дома. Ни возле ресторана, когда я выходила из такси. Как ты узнал, что я здесь? Об этом знала только Ровена!

Ты сияешь. Прямо-таки лучишься счастьем. Мне вдруг становится грустно оттого, что именно я должна разрушить твою сумасшедшую радость. Ты заставляешь меня делать это снова и снова. Неужели не видишь, как я устала? Неужели ты сам не устал?

Твои губы шевелятся, но я не понимаю, что ты говоришь. Наклонившись к Ровене, ты целуешь ее в обе щеки.

– Н-н-не т-т-трогай ее! У-у-у-убирайся отсюда! – заикаюсь я, хотя у меня никогда в жизни не было заикания.