Европа против России. 1812 год - Алексей Васильевич Шишов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примером такой дипломатической игры может служить письмо императора французов венценосному Романову, датированное 28 февраля 1811 года:
«…Я остаюсь все таким же в отношении Вашего Величества, но поражаюсь очевидностью изложенных фактов и расположенностью Вашего Величества тотчас, как того потребует обстановка, прийти к соглашению с Англией, что равноценно разжиганию войны между двумя нашими Империями. Если Ваше Величество отойдет от нашего союза и сожжет Тильзитскую конвенцию, последует война несколькими месцами раньше или позже…
Вы находитесь под угрозой, сказав Герцогу Виченскому, что намерены начать войну на границах своей Империи, а откровенность является первой ценностью в отношениях двух великих государств.
Я прошу Ваше Величество прочитать мое письмо со всей рассудительностью, не усматривать в нем ничего, кроме того, что согласуется и соответствует устранению с обеих сторон всякого рода недоверия и восстановлению наших двух стран по всем направлениям в рамках тесного союза, который счастливо существовал в течение почти 4 лет.
На сем прошу Господа, Господин мой Брат, хранить Ваше Императорское Величество под своим святым покроительством.
Вашего Императорского Величества
добрый брат
Подписано: Наполеон».
В августе того же 1811 года император французов на официальном приеме дипломатического корпуса в день своих именин заявил российскому послу князю А.Б. Куракину буквально следующее:
«Обе стороны вооружаются и готовы перерезать друг другу горло, ни разу не сказавши за что. Кто поверит, что Ольденбург действительно причина ссоры? Я не настолько глуп, чтобы думать, что вас занимает Ольденбург. Вижу ясно, что дело идет о Польше. Вы меня подозреваете в проектах в пользу Польши, а я начинаю думать, что вы хотите ею завладеть. Вы не получите ни одной деревни, ни одной мельницы в Герцогстве Варшавском.
Восстанавливать Польшу я не думаю – интересы моего народа не связаны с этой страной. Если кризис не кончится, я буду вооружаться и, когда найду, что такая система обременительнее войны, объявлю вам войну. Вы потеряете все ваши польские провинции.
Вы рассчитываете на союзников, где они? Ни Австрия ли, у которой вы отторгнули 300 000 человек в Галиции? Пруссия? – Она вспомнит, что император Александр, ее добрый союзник, отнял у нее Белостокскую область. Швеция? – Вы на половину уничтожили ее, отняв Финляндию.
Подобные обиды не забываются и требуют возмездия. Континент будет против вас!»
Такие слова Наполеона имели под собой «твердое основание». К тому времени пол-Европы уже лежала у его ног. Их войска входили в состав французской императорской армии, а экономика – работала на страну-завоевателя, уже не говоря о выплатах огромных военных контрибуций.
Но взаимная враждебность двух великих государей имела более глубокие по времени корни. В 1804 году император Александр I посылал Наполеону Бонапарту ноту протеста в связи с расстрелом в Венском замке последнего представителя дома Конде герцога Энгиенского, похищенного самым разбойным способом отрядом французских драгун из германского Бадена. Там, как считалось, герцог находился в полной безопасности. Этот «вопиющий» случай вызвал глубокое возмущение всех европейских дворов и аристократии.
В ответ на ноту протеста российский самодержец получил из Парижа открыто оскорбительный ответ с намеками на его причастность к убийству отца, императора Павла I Петровича. Этого публичного оскорбления самолюбивый Александр I Павлович никогда не мог простить Наполеону.
В свою очередь гораздо большее самолюбие французского императора было уязвлено отказом в январе 1910 года русского царя в руке его сестры, четырнадцатилетней великой княжны Анны Павловны. Это было сделано из-за того, что самозваный венценосец, дворянин-корсиканец, совсем не отличавшийся знатностью рода и потому пожелавший породниться с родом императорским. Такое желание появилось у него, прежде всего, по политическим соображениям, а не только по династическим.
Тогда, во время сватовства, император Александр I Павлович ответил достаточно холодно, но вежливо. Наполеону через его доверенного посланца маркиза Армана де Коленкура было сказано, что в связи с несовершеннолетием его сестры брак возможен только через два года. Такой ответ был равносилен официальному отказу. К слову говоря, такому браку изо всех сил противилась вдовствующая императрица Мария Федоровна, поддержанная подавляющей частью двора.
Сильно уязвленный Бонапарт тогда «извернулся», чтобы не быть до конца публично оскорбленным. Предварительно извещенный об ответе российского двора и не желая подвергаться унизительному отказу на официальном уровне, еще до возвращения посла Армана де Коленкура в Париж, он сделал такое же, но спешное предложение австрийскому двору. Наполеон просил руки 18‑летней эрцгерцогини Марии-Луизы.
В той ситуации она «представляла собой» побежденную объявившимся женихом на поле брани имперскую Австрию. Причем сватовство больше напоминало грозный (и торопливый) ультиматум: венскому двору давалось из Парижа всего 24 часа на то, чтобы не поразмышлять, а ответить «да» или «нет».
В феврале 1811 года от имени императора Наполеона I в Вене в брачной церемонии от его имени участвовал его начальник Главного штаба маршал Франции Луи Александр Бертье, обладатель двух герцогских титула – Невшательского и Ваграмского. Такое «венчание» в высшем свете случалось и до, и после. То есть Бонапарт оригинальным здесь, как его иногда рисуют, не был: все правила приличия были соблюдены.
В следующем месяце в Париже состоялась свадьба Наполеона и Марии-Луизы. Так корсиканский дворянин – «баловень судьбы» породнился с одной из крупнейших европейских династий. Венский двор, император Франц I своему победителю отказать просто не мог. Во дворце в Шенбрунне не переставали повторять: «Австрия спасена». Потомственный Габсбург стал тестем дворянина с острова Корсика, которая французским владением стала не столь давно.
Успешно завершенная «операция» по поиску достойной невесты для самозваного императора французов вызвала много толков в дипломатических кругах. Уж очень мало смотрелось в ней дипломатического такта. Общим мнением было таково:
«Он, то есть Наполеон, будет воевать через несколько лет с той из двух держав – Российской и Австрийской империями, где ему не дадут сразу невесты».
Теперь между Францией и Россией пролегла зримая черта враждебной отчужденности, имевшая нечто личное. Мировая история знает массу убедительных примеров, когда личная неприязнь монархов друг к другу становилась прямым поводом к самым кровавым и длительным войнам.
Исследователи утверждают, что в европейских столицах, прежде всего в Париже и Вене, и в самом Санкт-Петербурге действовали силы, то есть конкретные лица, которые подталкивали двух императоров к новому военному конфликту. Так, В.П. Шейнов в своей интересной по содержанию книге «Психология знаменитых личостей: Великие полководцы» о росте враждебности друг к другу дворов Наполеона и Романова пишет следующее:
«…В авторитарных государствах, коими и являются обе империи, к этому (эскалации недоверия и напряженности) примешивается личностный фактор, поскольку решение принимает один человек. А человеку не чуждо ничто
