Подземный меридиан - Иван Дроздов

Андрей не раз наблюдал купанье смельчаков на волнах, он и сам любил это занятие, но то, что в свете фонарей увидел он в эту минуту, превосходило самые рискованные забавы. Мария плыла навстречу несущейся с ревом водяной горе. В тот момент, когда передний склон волны приблизился к купальщице и стал поднимать её верх, она нырнула под воду. Искрящийся в лунном свете гребень волны накрыл её, колыхнул по всему берегу пенную гриву и устремился на берег — на песчаную косу, где стоял Самарин. Андрей пятился назад под напором грозной стихии. И когда тысячетонный вал загремел прибрежными голышами, его обожгла мысль: «А вдруг её унесет в море?!»

Неожиданно в темноте раздался мужской хриплый голос:

— Да тут, я гляжу, сосед мой полуночничает.

Самарин обернулся: рядом стоял Пивень.

— Чьи туфельки караулишь?

— Да тут… знакомая. Видишь — купается.

Пивень достал очки.

— Вижу… Вон, на волне! Она что, сумасшедшая?.. Её унесет в море! Слышишь… Что же ты стоишь?..

Пивень хихикнул и пошёл по берегу. Не раздумывая, Андрей побежал к дамбе. Отсюда он принялся махать руками, звать Марию на берег. Мария подняла над головой руки, но к берегу не поплыла, а направилась ещё дальше — в темень. Андрей разделся и кинулся в отлогую морскую зыбь.

Он долго искал Марию в темно–зеленых, искрящихся под луной волнах, но так и не пошёл, вышел на берег до смерти усталый. Мария стояла на берегу одетая и смеялась над ним.

Потом они взошли на подмостки деревянного причала; причал, как старик, скрипел и крякал от ударов волн; неоновые светильники на тонких металлических шестах качались, словно пьяные, и катер, стоявший с заветренной стороны, то поднимал свою полосатую трубу вровень с деревянным настилом, то вдруг проваливался, точно из–под него выдергивали опору.

Маша и Андрей прошли в конец причала, глубоко вдававшегося в море, остановились у крепких металлических перил.

— Ветра нет, а море волнуется, — сказала Маша, склонясь над перилами и наблюдая за тем, как волны, набегая на конусообразный выступ причала, делились на две половины и продолжали свой бег дальше, к береговым постройкам.

— Инерция, — пояснил Андрей. — Закон природы.

— Здесь проявляется характер моря, — заметила Мария с серьезным, мечтательным раздумьем.

— Вам бы морячкой быть, вы о море, как о живом существе, говорите.

— А вы побудьте с морем наедине, понаблюдайте за ним, попробуйте понять его, и вам откроются тайны морской души, вы увидите: у моря есть характер. Вот хоть бы теперь: ветер давно стих, а волны грозно надвигаются из темноты. Море сердится, оно не может успокоиться, хотя того, кто вызвал его волнение, давно уже нет.

Мария облокотилась подбородком на сжатые кулачки и тоже смотрела в рокочущую, таинственную темень. Она как бы не замечала Андрея, не придавала значения факту его присутствия и говорила будто не ему, а морю, у которого она находила душу и характер.

Андрей слушал и думал.

«Умница… Развитая… Умеет сказать по всякому поводу. А я как истукан: молчу в ответ да киваю головой», — терзал он себя. Ему хотелось бы заговорить ей в тон и сказать что–нибудь интересное, но, к великой своей досаде, ему ничего не приходило в голову, и он молча смотрел в море, где время от времени вспыхивали огоньки непонятного происхождения. Андрею захотелось сказать ей об этих огоньках, и он повернулся к Марии.

Она купалась в резиновой шапочке и теперь, сняв шапочку, умудрилась в нетронутом виде сохранить на затылке массивный, красиво уложенный бутон золотистых волос. В свете неоновых фонарей лицо её было белым, а глаза и брови ярко–черными; вся её маленькая, изящная фигурка казалась нарисованной на фоне ночного темного берега. У Андрея росло желание обнять её, поцеловать. Он взял её за локоть… Мария посмотрела на него, улыбнулась и сказала:

— Идемте…

В курортный городок возвращались они по слабо освещенной приморской улице. Шли не к санаторию, а к домику, где жил Василек.

— Он, конечно, спит, — тихо проговорил Андрей.

— Да, дети рано ложатся, — ответила она задумчиво.

У калитки Андрей снова взял Марию за локоть.

— Подождите, — приблизился он к ней. — Постоим немного. — В его голосе была слышна решительность, настойчивость.

Мария отстранила руку. Сказала сухо:

— До свиданья.

Распахнув калитку, она исчезла в саду.

В полумраке Мария едва отыскала дверцу на террасе. Василек спал, раскинув руки. Она предусмотрительно уложила его одетым, боясь, что без нее он раскроется и простынет.

Мария укрыла Василька одеяльцем, вышла на крыльцо. В конце аллейки, у калитки, почудился силуэт человека. «Самарин», — решила Маша. Она подошла к заборчику, посмотрела вправо, влево. Нет, Самарин ушел в санаторий. «Молодой, беззаботный, — подумала Мария, и невольное чувство зависти, сожаления и ещё чего–то грустного и смутного шевельнулось в её сердце. — Я с ним обошлась грубовато, надо бы помягче. Да и руку отняла так, будто он со мной намеревался сделать бог знает что…» Ей было приятно думать о Самарине, и она продолжала вспоминать все, что ему говорила и что говорил он ей. «С ним легко и хорошо», — улыбнулась Мария. Она поймала себя на мысли, что как бы нарочно сосредоточивает свое внимание на свойствах Самарина, а его молодости, физической привлекательности как бы не замечает, не видит.

Состояние её было тревожным и смутным.

Маша задумалась о себе, о своей жизни. Судьба несправедлива к людям, порой бывает жестока. Одним дарит свободу, беззаботность, других озадачит, поставит в нелепое, трудное положение. Вот ведь и она, Мария. Самарину, пожалуй, столько же лет, сколько и ей, — а как неодинаково их место в жизни. «Невеста с изъянцем», — сказал о ней один артист, когда Маша развелась с Александром, своим первым мужем. Не сразу поняла она значение страшных слов, и только потом до нее дошел смысл сказанного: «Это Василек–то её изъян?..»

С моря потянуло влажным воздухом. Мария была в одном сарафане, но прохлады не замечала. Она шла вдоль забора по саду. Чем дальше в глубь сада она удалялась, тем кусты и деревья становились гуще, темнее. Вот они обступили её со всех сторон: Маша не видит своих ног — она словно плывет по воде, темной, холодной. Над головой шумят тополя.

«Невеста с изъянцем…» А давно ли?..

В просветах между листьями сверкают звезды; они, точно капли серебряного дождя, летят из глубины неба.

Так летят годы жизни.

Еще в детстве неопытным умом и сердцем уловила Маша страшную суть непостоянства всего сущего на свете. Пыталась воспротивиться логике природы:

«Мамочка!.. Я никуда не пойду из дома. Я буду с вами. Всегда с вами. Всегда, всегда…»