Столетнее проклятие - Шэна Эйби

Служанка не шелохнулась, и Авалон снова обратилась к ней:

— Может быть, скажешь хотя бы, как тебя зовут?

— Эльфрида, миледи, — прошептала девушка.

— Эльфрида. — Вошел слуга, неся на плечах последний сундук. Поставив его рядом с остальными, он поклонился и ушел. Авалон окинула девушку задумчивым взглядом. — Сколько тебе лет?

— Четырнадцать, миледи.

— Четырнадцать! Надо же, какая ты взрослая! А по виду годишься мне в дочери.

Эльфрида подняла глаза, слегка приободренная этой нелепой ложью.

— Вот уж нет, миледи! Вы, миледи, с виду младше моей сестры, а она уж, верно, старше вас!

Авалон тихо засмеялась:

— Ты так думаешь? Что ж, я рада.

Она отошла к сундукам и уселась на один из них.

— Скажи-ка, Эльфрида, неужели ты не можешь вспомнить никого, кто знал бы, что сталось с леди Луделлой? Она жила в этих комнатах, когда я была еще ребенком. Я бы отблагодарила тебя за любую помощь.

Авалон сама не знала, почему вдруг ей стало так важно узнать об участи этой женщины, — знала лишь, что это жизненно необходимо.

Она извлекла из складок юбки крохотный, расшитый драгоценными камнями кошелек и, развязав тесемки, вытряхнула на ладонь две золотые монеты.

Эльфрида, не веря своим глазам, уставилась на протянутую к ней руку.

— Любую помощь, — негромко повторила Авалон.

Девушка сделала шажок вперед, страдальчески поглядывая то на Авалон, то на заманчиво блестевшие монеты. Авалон поймала обрывок ее мыслей.

«Еды хватит на месяц, а то и больше! И семенное зерно… и, может, даже корову для мамы, молоко маленькому…»

— Возьми, — отрывисто произнесла Авалон.

Встав, она почти швырнула монеты в ладонь девушки и отвернулась, изнемогая от стыда. Что это ей в голову взбрело издеваться над этим полуребенком?

Мелко-мелко приседая, Эльфрида попятилась к Двери, невнятно что-то пробормотала — и исчезла.

Авалон подошла к окну и долго стояла так, невидяще глядя вдаль.

Кузен Брайс долго и оглушительно хохотал над тем, что сказала Авалон. Сама она вовсе не сочла это забавным.

Весь ужин проходил под такие же взрывы смеха, сопровождавшиеся многословными похвалами ее красоте и остроумию. Авалон это и раздражало, и утомляло. Должно быть, Брайс и вправду решил, что она безмозглая дурочка. Неужели он полагает, что Авалон поверила его лицедейству и размякла под напором нехитрых комплиментов?

Тем не менее она сердечно улыбалась, кивала и вставляла уместные реплики в нужных местах — и так во все время ужина, который был накрыт на помосте, в зале, где некогда обедал и ужинал ее отец.

Солдаты и местные дворяне, сидя по разные стороны длинного стола, ужинали почти в полном молчании, зато Брайс разливался соловьем, сыпал смешными историями и всякий раз непременно спрашивал, какого мнения о них Авалон. Когда приносили очередное блюдо, он подкладывал ей самые лучшие кусочки и с умилением наблюдал, как Авалон давится очередным деликатесом, восхваляя при этом ее безукоризненные манеры. При всем этом он постоянно подливал Авалон вина — до тех пор, покуда ее кубок не наполнился до краев. Авалон к вину не прикоснулась.

Можно было подумать, что Брайс за ней ухаживает… но Авалон тут же покачала головой, отгоняя эту мысль. Как бы там ни вел себя Брайс, а все же они в достаточно близком родстве, и притом он ведь уже женат.

Она заметила, что леди Абигейл почти ничего не ест. Весь вечер она просидела, откинувшись на спинку кресла, и, потягивая из кубка вино, пристально поглядывала то на мужа, то на Авалон. Когда Авалон осторожно попыталась вовлечь ее в разговор, леди Абигейл молча уставилась на нее, так что вежливое замечание Авалон о каком-то незначительном предмете кануло в пустоту. Затем леди Абигейл отвела взгляд и снова приложилась к кубку. Брайс немедленно громогласно предложил Авалон отведать еще кусочек оленины. Авалон отказалась.

Никогда прежде не видела она такой странной трапезы — ни в Шотландии, где за столом всяк шумел на свой лад, ни в Гаттинге, где хорошим воспитанием считалось успешное участие во всеобщем разговоре на пустяковые темы.

На трапезах отца всегда было шумно и весело, хотя, может быть, это только казалось маленькой девочке, которая с верхних ступенек парадной лестницы с завистью следила за взрослыми.

Сейчас все было по-другому, совсем не так, как в доме, который помнила Авалон. Здесь царила все та же неправильность — дворяне беспокойно переглядывались, солдаты мрачно жевали, не обмениваясь ни единым словом.

Леди Абигейл, осушив свой кубок, сидела теперь прямо и зорко поглядывала по сторонам. На губах ее играла чуть заметная усмешка.

Авалон не позволила себе сорваться с места, как только было доедено последнее блюдо. Это было бы слишком вызывающим.

— Благодарю за гостеприимство, кузен, — проговорила она, отодвигаясь от стола вместе с креслом и надеясь, что это не похоже на поспешное бегство. Брайс подскочил, как ужаленный:

— Как?! Дорогая Авалон, неужели ты так скоро нас покинешь?

В зале воцарилась гробовая тишина.

Авалон помедлила, затем, не вставая, ответила:

— Пожалуй, да. Это был долгий и утомительный день.

Под ее настороженным взглядом Брайс быстро подошел к креслу Абигейл и положил мясистую ладонь на плечо жены.

— Но сейчас ведь еще так рано, Авалон! Да и Абигейл говорила мне недавно, как ей хочется, чтобы ты после ужина что-нибудь сыграла для нас. Не так ли, дорогая моя женушка?

На губах леди Абигейл ало и влажно блестели капли вина. Женщина провела языком по губам и лениво улыбнулась:

— Именно так.

Авалон встала.

— Мне очень жаль разочаровывать вас обоих, — твердо проговорила она, — но, боюсь, у меня совершенно нет способностей к музыке. Я не умею играть.

Брайс обеими руками сжал плечи Абигейл.

— Ну конечно! Как глупо с моей стороны! Там, где ты росла, не было ни малейшей возможности научиться…

— В Шотландии, милорд, тоже есть музыка и, разумеется, музыканты, — перебила его Авалон. Слова Брайса скорее позабавили ее, чем задели. — Я говорю только, что не умею играть, вот и все.

— Что ж, тогда Абигейл сыграет для тебя — верно, дорогая?

Абигейл склонила голову. Казалось, она вот-вот расхохочется.

— Конечно, — помолчав, выдохнула она.

Авалон ничего не оставалось, как последовать за Абигейл, которая все с той же загадочной усмешкой отошла к очагу.

Она играла на псалтерионе, разновидности цитры. И, насколько могла судить Авалон, весьма неплохо. Казалось бы, после выпитого вина пальцы Абигейл должны были потерять обычную сноровку, но нет — она уверенно вела мотив и, отстукивая ритм ногой, пела хрипловатым, но приятным голосом.