Весло невесты. Побег второй, провинциальный. «Уйти, чтобы…» - Лина Дорош

– Спасибо. Это «Черутти 1881».

Кавалер мой напрягся, но не как обычно, в смысле перед первой фразой. Как-то по-другому напрягся. Неужели он в курсе, что эти духи уже давно вот так с гордостью не носят?

– Я же не спрашивал, сколько они стоят, – прозвучало испуганно и обиженно.

Я начала тихо смеяться. Тоже мне, продвинутый кавалер. Он, бедный, совсем перестал понимать, что происходит. Даже остановился. Я тоже больше не могла продолжать изображать танец.

– Духи так называются – «Черутти 1881». Извините. И спасибо за танец.

– А-а-а…

Что там было после длинного «а», слушать не стала и без провожатого дошла до своего столика. Макс тут же принес рыбу.

– Урод… – сказала сама себе тихо и без злости, но с остатками раздражения.

– Что Вы сказали? – Макс явно уловил нотки раздражения, но не понял, к чему они относились.

– Уроды, говорю, они такие, как Паша, – говорила я громко и внятно, в упор глядя на Макса, – только страшные. Рекламу помните?

– Нет, – Макс хихикнул.

– А я вдруг вспомнила, – глотнула вина, – хорошее вино, спасибо.

– Белое, как просили. Приятного аппетита, – Макс удалился, почему-то продолжая похихикивать.

Рыба была ничего, съедобная. Кофе тоже славный. Комбинатовский кавалер попытался еще раз за чем-то подкатить, но, наткнувшись на взгляд, получил нокаут и вернулся за свой столик. Пришлось попросить еще бокал вина и опять процитировать рекламу про «уродов и Пашу». Макс уже не хихикнул, а хохотнул.

– Что с Вами, молодой человек? Странно реагируете – извольте объясниться.

– Потом, пожалуйста, – Макс даже как-то засмущался, – это я так, потом, в общем.

Пришло насыщение, и потянуло в сон. Макс принес счет. Я положила денежку. Он протянул руку к папочке, но я сыграла на опережение и прижала папочку ладонью к столу.

– Нуте-с, молодой человек, извольте удовлетворить любопытство дамы: почему «уроды и Паша» Вас так смешат?

Макс опять хохотнул.

– Понимаете, меня на самом деле не Макс зовут, – неМакс улыбался.

– А как? – вопрос тупой, но я искренне в тот момент не догоняла, что к чему.

– Меня по правде Паша зовут, – экс-Макс заулыбался еще шире.

Я протянула ему папку с денежкой:

– Там без сдачи, – в тоне моем не было реакции на то, что неМакс только что сказал.

– Спасибо.

Я поманила его пальцем. Макс-Паша наклонился и услышал:

– И всё-таки я настаиваю: уроды – они такие, как Паша, только страшные, – дальше говорить было трудно, потому что невозможно бесконечно сдерживать смех.

Тихо похохатывая, мы распрощались с Максом-Пашей. Так у меня появился второй хороший знакомый в Шмелеве. Совсем не плохо для одного дня.

Внешнее

Следующий день был потрачен на перерождение. Внешнее. На выходе из парикмахерской настроение стало чудесным. Давно меня так не уродовали – тем лучше. С практической точки зрения. Теперь я стопроцентно сливаюсь с толпой. Пока не открою рот, правда. Есть еще над чем поработать. В вербальном плане.

Обменяв одну стодолларовую купюру на много денег, я купила себе гардероб. Весь. И прониклась окончательно: здесь – рай. Еще купила газету. Надо бы завтра-послезавтра начать прицениваться к жилью и к работе. Кстати, еще о гардеробе. Часа три ушло на отработку очень ценного навыка. Не «зависать» над выбором. Заходить в магазин, взглядом «выцеплять» нужную вещь, примерять на соответствие размера и брать. За эти же три часа, можно сказать, чудом излечилась от застарелой болезни – регулярного шопинга. В этом отношении магазины Шмелева лечебнее минеральных вод европейских курортов. А всё почему? А всё потому, что здесь шопинг теряет всякий смысл. Бывают такие магазины, которые как музеи. Не потому, что в них всё дорого. А потому, что вывеска «Одежда» есть, а одежды, в понимании жителя мегаполиса, там нет. Устав от трехчасового выбора, когда выбирать не из чего, понимаешь, что освоила самый трудный вид выбирания. В столице мы избалованы совпадением шрифтов на страницах глянца и на этикетках в магазинах. А здесь с журналами ходить бесполезно. В каждом магазине свой шрифт.

Вот, например, вещица с именем знакомым, но шрифт, которым имя бренда написано, я не знаю. Берем кофточку от «Шанель». Так отвратительно «Шанель» сидела на мне только в раннем студенчестве. Когда отдыхали в маленькой турецкой деревне. Тогда две сотни долларов составляли бюджет на весь отпуск. А так хотелось «шанели» или «дольче-габбаны»! А если честно, то сразу и обеих. Нестерпимо хотелось. И поэтому странность шрифтов я старалась не замечать. Какое это было счастье – так сильно чего-то хотеть. Помню, мерила-мерила, но так и не купила ту «Шанель» – очень уж она была страшная. А сейчас купила, именно потому, что она была такая страшная. Очень хотелось укрепить имидж, созданный парикмахером.

Вернулась в гостиницу. У меня попросили документы – не признали. Сочувственно смотрели, когда сличали меня с фоткой на паспорте. Ура! Значит, всё получилось. Только в ресторан теперь одну и без бархатного платья не пустят. Ну, и ладно. Буду питаться дома. Буду варить кофе. И чай буду варить. И делать бутерброд с маслом. Буду обязательно. Только дома у меня пока нет. Значит, прессу на предмет жилья будем изучать не завтра-послезавтра, а сейчас.

Так-с, к местной прессе так к местной прессе. Открыла страницу со скудным количеством объявлений про жилье и присвистнула. Судя по предложениям, здесь точно рай: цены на жилье сказочно низкие. Только сейчас я поняла, что такое «сказочный»! Вот ведь, надо не принцессой-красавицей стать, а облезлой бомжеватой кошкой, чтобы попасть в сказку. Как интересно всё-таки жить. Может, сразу купить? Это всего-то пара месяцев хорошей работы в Москве. Мне бы одной моей, ну, не моей, а подаренной мне банковской карточки хватило. И еще бы на зимний гардероб осталось. Может, сгонять за пластиком? В Москву? Но, почему-то, нет. И меня там нет, не будем. Не будем рассуждать как инвестор, пока таковым не стала. Будем жить в предложенных обстоятельствах. То есть без пластика.

Что мне нужно? Квартира. Однокомнатная. Чтобы была кровать, ванна и плита – варить кофе. А соседи или хозяйка? Нет. Только чтобы «без никто». Еще желательно в центре города и с хорошим видом из окна. Это в больших городах все стремятся поселиться за городом, а жить в центре считают проклятием. В центре Шмелева дышится как в лесу. Двадцать минут ходьбы до любого края города. Чудесно. Будем искать вариант именно в центре.

Стоп. Кто-то мне про квартиру в Шмелеве уже говорил. Кто-то что-то говорил… И тут случайно посмотрела в зеркало – картина «Приплыли». Какой великолепный ужас!

Показалось, что даже рост и фигура изменились. Стала как-то выше. Или просто штанишки на мне слишком мешковатые и короткие. За прибавку к росту штанишки поглотили задницу. Она и так была не весть какой великой, но была. Дальше – больше. В кофточке как-то безвозвратно потерялись талия с бюстом. Считать ли их невосполнимыми потерями? Короткая стрижка добавила шее несколько сантиметров. Хорошо это или плохо? Критерии красоты сильно изменились. Ответить сейчас про хорошо или плохо – сложно. Надо в новом имидже пожить день-другой, тогда всё и прояснится. Как трактовать новые углы и прямые линии. Минус каблуки – плюс один угол. Минус задница, грудь и бюст – плюс прямые линии в фас и профиль. На что-то это похоже: то ли Гаврош, то ли кубизм. Всё блекло, и только блестят глаза из-под дурацкой, но по-прежнему рыжей челки. Челку мне сделали почти ровную, как и остальные линии стрижки. Почти стрижки. То ли от моей почти стрижки, то ли от болотного цвета костюмчика глаза как-то очень уж позеленели. Они и раньше, конечно, были не голубыми и не карими. Но такой зелени на лице не было давно. Если бы осмотр начала не с обуви, то ниже глаз опуститься бы не смогла. Потом смогла, позже, но не сразу. И зелень очень облагораживает новоявленные углы и прямые. Благородный американский налет появляется в облике.

– Так сходят с ума. Стоять и любоваться своими же глазами. Радоваться почти лохмотьям и умиляться, как похорошели глаза, – бред. «Полный бред», – моё в общем-то слабое «я», но с сильным критическим началом, не могло смолчать.

– Ну и что! Перед просветлением помрачение – обычное дело. И потом, лучше уж замечать, какие у тебя прекрасные глаза, чем не замечать этого, – сильное «я» особо не собиралось спорить, чувствуя свою правоту.

Чтобы девчонки не поругались на ровном месте, почти силой оттащила себя от зеркала. На чем нас прервало зеркало? Важнее моих прекрасных глаз, конечно, ничего нет, но это было что-то не столь значимое, но и не совсем бессмысленное… Что же, кто же… Квартира! И говорил мне про нее Петр Петрович. Как всё-таки активизируются умственные процессы, когда возвращается блеск глаз. Чем ярче женщина смотрит, тем лучше она думает. По крайней мере, с памятью у нее становится лучше – это точно.