Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы капитан, сударь? — спросил гость.
— Да. Капитан Горацио Хорнблауэр фрегата его британского величества «Лидия», к вашим услугам. Кого имею честь приветствовать?
— Мануэль Эрнандес, генерал-лейтенант, наместник Эль-Супремо.
— Эль-Супремо? — переспросил Хорнблауэр удивленно. Это имя нелегко было перевести на английский. Получалось что-то вроде «Всевышний».
— Да, Эль-Супремо. Вас ждали здесь четыре месяца, шесть месяцев назад.
Хорнблауэр быстро соображал. Он не может открыть причины своего здесь пребывания первому встречному, но раз тот знает, что Хорнблауэра ждут, значит он посвящен в заговор Альварадо.
— Мне поручено обратиться не к Эль-Супремо, — сказал он, оттягивая время.
Эрнандес нетерпеливо махнул рукой.
— Наш повелитель Эль-Супремо был до последнего времени известен как его превосходительство дон Хулиан Мария де Хесус де Альварадо и Монтесума.
— Ага! — сказал Хорнблауэр. — Дона Хулиана-то я и желал бы видеть.
Эрнандеса явно смутило столь небрежное упоминание имени дона Хулиана.
— Эль-Супремо, — сказал он с ударением, — послал меня, чтобы отвезти вас к нему.
— А где же он?
— У себя дома.
— А где его дом?
— Вполне довольно, капитан, что вам сообщили о желании Эль-Супремо вас видеть.
— Вы так полагаете? Вам следовало бы знать, сеньор, что капитан корабля его британского величества — не мальчик на побегушках. Если хотите, отправляйтесь к дону Хулиану и передайте ему это.
Хорнблауэр ясно дал понять, что разговор окончен. Эрнандес колебался, но перспектива явиться пред лицо Эль-Супремо без капитана его явно не прельщала.
— Его дом — вон там, — сказал он нехотя, показывая рукой через залив. — На склоне горы. Чтобы попасть туда, мы должны проехать через город, который сейчас за мысом.
— Тогда я поеду. Прошу вас ненадолго извинить меня, генерал.
Хорнблауэр повернулся к Бушу — у того было наполовину озадаченное, наполовину восхищенное выражение лица простого человека, который слышит, как его соотечественник бойко говорит на непонятном языке.
— Мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Я отправляюсь на берег и рассчитываю скоро вернуться. Если нет, если я не вернусь или не пришлю записку до полуночи, вы предпримете меры к тому, чтобы обеспечить безопасность кораблю. Вот ключ от моего письменного стола. Я приказываю вам в полночь прочесть адресованные мне секретные правительственные инструкции и действовать по своему усмотрению.
— Есть, сэр, — отвечал Буш. На лице его ясно читалась тревога. Хорнблауэр с внезапной радостью понял, что Буш и впрямь обеспокоен судьбой своего капитана. — Вы думаете… вам безопасно отправляться на берег одному?
— Не знаю, — с искренним безразличием ответил Хорнблауэр. — Я должен идти, и это все.
— Если тут какой подвох, мы вас вызволим, сэр, в целости и сохранности.
— Прежде позаботьтесь о безопасности корабля, — отвечал Хорнблауэр. Перед его мысленным взором возникла ужасная картина: Буш с десантом из незаменимых матросов блуждает в малярийных джунглях Центральной Америки. Он повернулся к Эрнандесу: — Я к вашим услугам, сеньор.
IV
Лодка мягко проехалась днищем по золотистому песку за мысом, смуглые гребцы выскочили и втащили ее на берег, чтобы Хорнблауэр с Эрнандесом вышли, не замочив ног. Хорнблауэр внимательно огляделся. Город подходил к самой береговой отмели. Это было скопище нескольких сот лачуг из пальмовых листьев, лишь немногие были крыты черепицей. Эрнандес повел Хорнблауэра к домам.
— Aqua, aqua, — услышали они, приблизившись, хриплый голос. — Воды, бога ради, воды.
Возле дороги стоял шестифутовый столб, к нему был привязан человек. Руки его оставались свободными и судорожно двигались. Глаза были выкачены, язык, казалось, не помещался во рту, как у идиота. Вокруг столба вились стервятники.
— Кто это? — спросил Хорнблауэр, пораженный.
— Человек, которого Эль-Супремо повелел уморить жаждой, — сказал Эрнандес. — Один из непросвещенных.
— Он умрет?
— Это его второй день. Он умрет, когда завтра над ним засияет полуденное солнце, — безучастно ответил Эрнандес. — Так бывает всегда.
— Но в чем он провинился?
— Он — один из непросвещенных, я уже сказал, капитан.
Хорнблауэра подмывало спросить, в чем же состоит просвещение, но он сдержался. Из того, что Альварадо повелел именовать себя Эль-Супремо, это можно примерно заключить самому. И капитан без всяких возражений позволил Эрнандесу провести себя мимо несчастного. Он счел, что все его протесты будут бессильны отменить отданный Эль-Супремо приказ, а негодуя понапрасну, он только уронит свой авторитет. Он отложит действия до той поры, пока увидится с самым главным.
Маленькие улочки, грязные и зловонные, вились между пальмовыми хижинами. Стервятники сидели на крышах и в переулках дрались из-за добычи с ободранными дворнягами. Населяющие город индейцы занимались своими делами, не обращая внимания на человека, умирающего от жажды в пятидесяти ярдах от них. Все они, как и Эрнандес, были смуглые с красноватым отливом, дети бегали нагишом, женщины были либо в черных, либо в грязных белых платьях, редкие мужчины — голые по пояс, в белых штанах до колен. В половине домов, по-видимому, были лавки: одна стена отсутствовала, открывая взору выложенный на продажу товар — два-три яйца или горстку фруктов. Возле одной такой лавки торговалась покупательница в черном платье.
На маленькой площади в центре города стояли у коновязи низкорослые лошадки, облепленные мухами. Спутники Эрнандеса поспешно отвязали двух и держали их под уздцы, чтобы Хорнблауэр и Эрнандес сели в седла. Хорнблауэр смутился. Он знал, что плохо сидит в седле, что при шпаге и в треуголке будет выглядеть на лошади нелепо, к тому же жалел лучшие шелковые чулки, но деваться было некуда. От него настолько очевидно ждали, что он сядет верхом и поскачет, что отступить было нельзя. Он поставил ногу в стремя и плюхнулся в седло, обнаружив, к своему успокоению, что неказистая лошадка покладиста и спокойна. Неуклюже подпрыгивая, он рысью тронулся за Эрнандесом. Пот заливал лицо, треуголку приходилось ежеминутно поправлять. Дорога от города круто поднималась в гору, временами по ней едва мог проехать только один всадник, и тогда Эрнандес с вежливым поклоном проезжал вперед. Остальные следовали ярдах в пятидесяти позади.
На узкой дорожке, окаймленной по обеим сторонам деревьями и кустарником, было одуряюще жарко. Насекомые жужжали и больно кусались. Примерно
