Дьявольская секта - Сьюзан Ховач

— Но что я скажу...

— Предоставьте это мне. Я все сделаю за вас. Если вы дадите мне адрес этих людей, я напишу им и объясню ситуацию.

— Ну... мне не хотелось бы обременять вас...

— Пустяки, — сказал Пуул с очаровательной улыбкой. — Буду рад вам помочь.

Он отпил глоток из чашки, забыв, что это чай, и недовольно нахмурился.

— Расскажите мне о вашем кузене. Я полагаю, он ваш ровесник?

— Бенедикт? Нет, ему всего сорок шесть лет. У моей матери была сестра значительно младше ее, которая вышла замуж...

Внимательно слушая, Пуул намазал маслом тост. Он оказался холодным. Почему англичане едят холодные тосты? Когда он обоснуется в Колвин-Корте...

— ...женился на двадцатисемилетней женщине, — сказал Уолтер. — Мы все, конечно, изумились. Сколько сейчас лет Джейн? Не помню, как давно они поженились. Думаю, лет пять-шесть тому назад... к сожалению, у них нет детей... она очень славная, хорошенькая, добрая — не понимаю, что она нашла в старине Бенедикте, этом засохшем холостяке...

Профессор, поглощенный своей работой, и жена, поглощенная своим супругом, не представляют угрозы, подумал Пуул.

— Чудесно, — сказал он Уолтеру теплым, почти заинтересованным голосом. — Похоже, они — замечательные люди. Я буду рад познакомиться с ними...

VII

— Очевидно, — резким тоном обратился Бенедикт Шоу к своей жене за завтраком двумя днями позже, — Уолтер либо сошел с ума, либо впал в маразм. Ты только представь себе — он позволил хозяйничать в своем доме секте каких-то безумцев! И он предложил мне снять за деньги отвратительный жалкий домик, в котором жил его шофер! Как смеет он требовать платы с меня, своего кузена! Это предложение не оскорбляет меня только потому, что оно совершенно абсурдно. Он, верно, на грани банкротства — это все, что я могу сказать. Когда Эван в июне вернется домой, мне надо будет поговорить с ним об этом.

— Значит, Эван определенно возвращается домой? — рассеянно спросила Джейн.

Она пыталась вычислить, сколько калорий содержится в тосте с маслом и мармеладом.

— Да, если верить письму Уолтера. — Бенедикт яростно тер стекла очков. — Один бог ведает, как отреагирует на ситуацию Эван! Господи, Общество пропаганды натуральной пищи! Это смешно!

Двести двадцать калорий, подсчитала Джейн. Нельзя. Она постаралась думать о чем-то другом.

— Полагаю, содержание Колвин-Корта обходится Уолтеру весьма недешево, — рассудительно заметила она, — я знаю, ты всегда считал Уолтера богачом, но с нынешними налогами и дороговизной...

— Моя милая, — сказал Бенедикт, — ты можешь не говорить мне о налогах и растущей стоимости жизни.

— Думаю, да, — Джейн едва не протянула руку к запретному тосту. Как трудно иногда сдерживать себя! — Тебе, конечно, все это известно гораздо лучше, чем мне, дорогой.

Бенедикт улыбнулся. Внезапная улыбка стерла с его лица следы раздражения; глаза профессора заблестели за толстыми стеклами очков. Джейн потянулась вперед и внезапно поцеловала мужа. Он взял ее за руку.

— Одна из лучших твоих черт, дорогая, заключается в том, что ты всегда умеешь найти нужные в данный момент слова.

— Это, похоже, означает, что я говорю неправду!

— Вовсе нет. Я не считаю тебя склонной к лести.

— Бенедикт, ты примешь предложение Уолтера насчет коттеджа? Я понимаю, его слова насчет платы весьма странны, но...

— Это очень непохоже на него. — Бенедикт снова нахмурился. — И просто неприлично в данных обстоятельствах. Что касается этого общества сумасшедших...

— Но коттедж расположен весьма удачно, верно? Тебе будет очень удобно работать там.

— Удобно работать? В окружении психов, помешанных на натуральной пище?

— Думаю, ты не будешь их видеть. Они не будут беспокоить тебя в коттедже.

— Ты хочешь, чтобы я поехал туда, — сердито произнес Бенедикт, — верно?

— Нет, если ты сам этого не хочешь, дорогой. Но я уверена, что все сложится хорошо, если ты так сделаешь.

— Подумать только — в глубине души я ждал приглашения в Колвин-Корт!

— Тебе бы там не понравилось, — сказала Джейн, — Уолтер действовал бы тебе на нервы, ты не знал бы покоя от постоянного грохота поп-музыки, которую обожает Гвайнет.

— Но платить Уолтеру за эту лачугу...

— Тебе все равно пришлось бы платить, если бы ты снял где-то дом, — заметила Джейн, — эта «лачуга» весьма симпатична. Я как-то заходила в нее вместе с Гвайнет, когда она относила старому шоферу подарок к рождеству. Представь, как успокаивает море, Бенедикт! Ты знаешь, как хорошо тебе работается у воды.

— Хм, — произнес Бенедикт. — Вижу, выбора нет.

Он в задумчивости подошел к окну и посмотрел на маленький сад, за которым Джейн тщательно ухаживала.

— Может быть, мне следует поехать в Колвин хотя бы для того, чтобы установить, как сильно помутился рассудок Уолтера. Вдруг это чертово общество надувает его?

Он вернулся к столу и поиграл пустой чашкой.

— Есть еще кофе?

Джейн наполнила его чашку.

— Ты не думаешь, что Уолтер действительно испытывает финансовые затруднения?

— Это бы меня не удивило. Уолтер всегда был дураком в отношении денег. И конечно, такой большой дом, как Колвин-Корт, в наши дни — просто обуза. Ему следовало продать его или сдавать жильцам.

— Но, Бенедикт, он не может это сделать! Это его родовое поместье!

— Такая сентиментальность неуместна во второй половине двадцатого века.

— Может быть, Уолтер собирается продать Колвин-Корт этому обществу, — предположила Джейн.

— О боже! — воскликнул Бенедикт. — Он этого не сделает! Не совершит такой глупости!

— Но если ему очень нужны деньги...

— Деньги, — произнес Бенедикт. — Не люблю разговоры о деньгах. Деньги, деньги, деньги. Скучная тема — деньги.

— Да, дорогой. Но они бывают весьма полезны.

— Взять, к примеру, твоего зятя. В газетах о нем всегда пишут так: «Мэттью Моррисон, промышленник-миллионер». Почему не сказать просто: «Мэттью Моррисон, промышленник»? Зачем нужно всякий раз приклеивать ярлык «миллионер»? Разве он делает Моррисона человеком другого сорта?

— Ну, некоторая разница есть, — сказала Джейн. — Миллионер живет несколько иначе, нежели местный мясник.

— Разумеется! — отозвался Бенедикт. — Мы оба знаем, что твоя сестра вряд ли вышла бы замуж за Моррисона, будь он простым мясником!

— Дорогой, по-моему, ты несправедлив к Лайзе.

Бенедикт великодушно изобразил на лице растерянность, потом все же добавил с вызовом: