Сорокоумовские. Меховые короли России - Валерий Чумаков

Поэтому о первом Сорокоумовском нам известно лишь то, что он относился к «посадским людям», то есть был свободным человеком, в обязанности которого входило нести «тягло» – платить подати, как денежные, так и натуральные, сельскими продуктами, а если ремесленник – продуктами своего производства, а также выполнять всяческие повинности по усмотрению местной администрации.

По поводу происхождения прозвища Сорокоумовский у ономастиков, специалистов, изучающих имена, фамилии и прозвища, до сих пор единого мнения нет. Но основная версия для представителей рода весьма лестна. Видимо, отец или дед того самого Игнашки был так умен, словно в голове у него был не один, а «сорок умов». Его-то и прозвали уважительно «Сорокоумом». Соответственно, дети и внуки его были «сорокоумовскими».

Спустя сто лет в переписной книге города за 1745 год Сорокоумовских числилось уже больше двух десятков. Был там записан и пятилетний еще Илья Сорокоумовский. Чем занимался он и его родители, сказать сложно, но, судя по тому, что упоминаний о них в каких-то других книгах не найдено, жизнь они вели спокойную и размеренную. Скорее всего, имели себе небольшую лавку в городе и чем-то торговали. В 1766 году у Ильи родился сын, которого окрестили Иваном, а еще спустя 11 лет – другой сын, Петр.

Потом Петр Ильич рассказывал, что меховым бизнесом его отец занялся, когда ему, Петру, едва исполнилось 16 лет. Дети отцу в этом усиленно помогали. Дело шло хорошо, Иван и Петр постепенно вникали в тонкости «шкурной торговли», и к началу XIX века их уже вполне можно было назвать в этом деле специалистами.

Точных сведений об этом периоде у нас нет, поэтому мы можем по некоторым известным нам сведениям лишь предполагать, как развивались события. Точно известно, что в 1801 году Илья Сорокоумовский преставился. Скорее всего, дело его, разделить которое было весьма сложно, досталось старшему из братьев, Ивану. Младший же получил часть из накопленных отцом денег. В Зарайске его особо ничего не держало, и он решил попытать счастье в Москве, в которой бывал уже не раз. Просто не мог не бывать. Вторая столица России находилась буквально в полутораста верстах, такое расстояние на лошадях можно было покрыть менее чем за сутки: утром погрузились в телегу, а вечером – уже в Москве, на дворе у старых знакомцев. Делать какой-то бизнес, тем более успешный, рядом с Москвой и периодически в ней не бывать, – в это поверить просто невозможно. Поэтому Петр, которому было уже под 30 лет, безусловно, знал, куда ехал.

В Москве его познакомили с молоденькой девушкой Анной, дочерью вышедшего из Волоколамска московского купца третьей гильдии Семена Степановича Дерягина, занимавшегося обувным делом и державшего лавку в башмачном ряду. Скорее всего, познакомил их бывший зарайский, а теперь московский купец Никита Патловский. Вместе с отцом он приехал в первопрестольную еще в 1798 году и уже здесь выдал свою дочь, тоже Анну, замуж за старшего сына Семена Степановича Никиту. Жили Дерягины в Якиманской части, недалеко от церкви Иоанна Воина, в доходном доме купца Насонова. Торговлю башмачным товаром имели крепкую, оптовую, купцами были солидными, уважаемыми и довольно богатыми. После смерти отца и младшего брата Ильи в 1906 году дело полностью перешло к Никите, и он повел его с большим размахом. После смерти в 1922 году (апоплексический удар[48] застал его прямо на работе, в лавке) он оставил солидное состояние в 200 000 рублей ассигнациями[49]. Выдавая замуж дочерей, Никита, кроме собственно приданого, давал еще по 20 000 рублей, что было огромной суммой. Можно предположить, что сестра его, Анна, имела за собой не меньше капитала, поэтому для Петра Ильича Сорокоумовского она была желанной парой. А разница в 13 лет для тех времен была вполне нормальной, можно даже сказать – не такой и большой.

Уже в 1809 году они были обвенчаны и поселились на Якиманке в Среднеземском переулке, недалеко от отчего дома Анны Семеновны. Сложив собственные накопления и приданое жены, Петр основал довольно средних размеров меховое дело, которое вел со своими служащими до тех пор, пока не подросли сыновья. Когда-то здесь располагался земской двор, в котором жили уличные подметалы. Теперь же шел полный процесс обработки и подготовки мехов к продаже. А чтоб было сподручнее торговать, Петр Ильич записался в третью купеческую гильдию по Большой Садовой слободе. На Якиманке он завел три мастерские – скорняжную, сырейную, собольскую – и занялся торговлей мехами и меховыми изделиями. Осваивая редкое по тем временам мастерство по обработке меха, секреты которого хранились в строжайшей тайне, он вполне мог рассчитывать на успех.

Процесс вступления в купечество был несложен. Для того чтобы записаться в третью гильдию, необходимо было объявить капитал от 8000 до 20 000 рублей (дальше начиналась вторая гильдия) и заплатить с него определенный процент. Процент этот постоянно повышался от 1 % в 1775 году, когда была проведена гильдейская реформа, до 5,225 % в 1821 году, а в 1809 году он равнялся 1,25 %. То есть для того чтобы стать московским купцом третьей гильдии, Петр Сорокоумовский должен был заплатить никак не меньше 100 рублей. А на следующий год, когда ставка выросла до 1,75 %, – 140 рублей. Годовое жалование небольшого чиновника. Капитал нужно было именно просто объявить, то есть написать в прошении, что я, дескать, такой-то объявляю, что капитал мой – столько-то рублей. И никто не просто не имел права в этом усомниться, но даже если выяснялось, что он соврал, никаких последствий это вызвать не могло, ибо специальной 97-й статьей Городового положения оговаривалось, что «объявление капиталов остается на совести каждого; почему и доносы на сие не принимаются, и следствие не проводится». Гильдейское свидетельство выдавалось сроком на один год, и купец каждый год должен был его продлевать. Если же не продлевал, он автоматически возвращался в то сословие, из которого вышел, – в мещане либо в крестьянство. Кажется, что логично было бы объявлять капитал по минимальной ставке, с тем чтобы минимизировать сбор, однако в Городовом положении на этот счет было сказано, что «…кто объявит капитала более, тому дается место пред тем, кто объявил менее», поэтому жадничать особо не стоило. Конечно, можно было заниматься бизнесом и не записываясь в купечество, российское законодательство это доз воляло. Надо было только купить за 60 рублей (это для двух столиц, в прочих же городах – от 20 до 40) свидетельство на право торговли, но такая бумага не давала всех льгот, которые получало купечество. А именно: став официально купцом, Петр Ильич был изъят от подушных податей[50], снят с рекрутской[51] и денежной повинностей, обычных для мещанского и крестьянского сословий. По торговым делам мог отлучаться за границу, но только с позволения начальства. Его дом, как и вся прочая недвижимость, освобождался от постоя.

Теперь его могли избирать городским старостой, членом шестигласной думы[52], депутатом на разные места и т. д. Как купцу третьей гильдии, ему дозволялось вести торг в городе приписки, иметь свой грузовой флот, содержать фабрики и питейные заведения, закупать на ярмарках и доставлять в свой и в соседние города партии отечественных товаров, вступать в подряды и заключать частные контракты и условия на сумму до 20 000 рублей, иметь в городе, где он записан, или три открытые лавки, или магазин с кладовыми для товаров или без оных. Если же ему казалось, что трех лавок будет маловато, он мог взять разрешение на открытие любого их числа, заплатив за каждое разрешение по 75 рублей (в нестоличных городах – по 50 рублей).

Но Петру Ильичу до открытия своих магазинов, как московских, так и иногородних, было еще далеко. Торговля велась до поры в московском торговом ветошном ряду. Только не стоит думать, что торговали там «секонд-хендом». В те времена меха называли на наш слух совершенно непонятно. В официальных бумагах они фигурировали как «мягкая рухлядь», а в простонародье именовались как раз «ветошью». Поэтому «ветошный ряд» был местом, в котором продавалось только лучшее из одежды: шубы, салопы, шапки и, конечно, просто выделанные лисы, соболя, песцы, медведи, бобры, еноты… Меха были товаром, который покупают нечасто, и для здешних купцов «всучить» новому покупателю, не разбиравшемуся в мехах, кролика за горностая, козла за медведя, перекрашенную в черно-бурую белую лисицу или вообще изготовленного из плюша бобра ничего не стоило. Часто это было даже эдаким показателем мастерства, и приказчики хвастались как между собой, так и хозяевам, насколько ловко они умеют провести покупателя. Поэтому граждане, не желая обжечься, предпочитали брать товар у уже проверенных купцов. Одним из таких «проверенных» довольно быстро стал Петр Ильич. Понимая, что лучше тихим шагом пройти сто верст, чем пробежать одну и выдохнуться, он никогда не обманывал клиентов и всегда продавал им хоть и недешево, но самое лучшее. И торговля у него велась очень даже неплохо. Об этом можно судить хотя бы по тому, что уже к 1818 году, то есть на девятом году существования московской фирмы, Средний Земской переулок, на котором стоял дом купца, стал называться Сорокоумовским переулком.