Истопник - Александр Иванович Куприянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Губы подвела вареной свеклой, брови – угольком из костра.
Позже мы узнаем, что ее зовут Люба.
Путей Стоятель – путевой техник-смотритель со станции Облучье. По его недосмотру поезд с цистернами сошел с рельсов. Вредительство в чистом виде. Пятьдесят восьмая статья УК – пункт 7: подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы.
10 лет ИТЛ.
Денежного обращения Стоятель не подрывал. И кредитной системы не рушил. Но на допросе в Хабаровске следователь НКВД, прихвостень начальника краевого управления полковника Гоглидзе, сказал ему, что в результате разлившихся из цистерн химикатов погибла целая деревня. Ее выжгло. И виноват в этом он. Название деревни Шмелевка. С той поры Смотрителю снятся васильковые поля и шмели, шмели…
Он лежит среди васильков и смотрит в небо.
По небу плывут облака.
Шмели кружат над цветами и никак не могут улететь. Корешит с отцом Климентом, Апостолом. Сам себя называет Князем тьмы и Стоятелем путей. Склонен к богоискательству. Веснушку выбрал в толпе зэчек неслучайно. На воле осталась жена Вера.
И она ярко выраженная шатенка.
По жене он скучает. Стоятелю лет сорок.
Потом мы узнаем, что его зовут Серега.
Лазарь Ефимович Ревзин – лепила. Одноногий врач-хирург Дуссе-Алиньского лагерного пункта. Ногу потерял на Хурмулинской, под Комсомольском-на-Амуре, пилораме. Делал первичную обработку раны себе сам. Что интересно, еще нет никакого намека на дело врачей-убийц, а Лазаря Ефимовича, человека в старомодном пенсне, обзывают на Дуссе-Алине врачом-вредителем. Потому что он редко кому выписывает липовую справку о высокой температуре. Еще одно погоняло хирурга – Культяпа. Думаете – из-за ноги?! Тут все тоньше… На торжественном мероприятии, посвященном Дню 7 Ноября, в зале Хабаровского медицинского института молодой тогда еще кандидат наук Лазарь Ревзин немотивированно (первым) прекратил бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Понятно – в честь кого.
Немедленно был высчитан энкаведами, сидевшими в зале и переодетыми под студентов.
10 лет с поражением в правах.
Любит матерщинные частушки и дружит с бандеровцем Мыколой.
Дядя Коля Бородин – смотритель водомерного поста на Бурее. Бывший начальник почтового отделения в Дуссе-Алиньском лагпункте. Ушедший из церкви Апостол и покинувший пост истопника тоннеля Костя Ярков находят приют в зимовье Бородина. Зимой и летом дядя Коля ходит по дому в обрезанных валенках и меховой жилетке. Мерзнет. Не любит вспоминать свое прошлое. Горстями ест клюкву. Она снижает кровяное давление.
Кум Вадим – оперуполномоченный лагпункта. Лысоватый капитан НКВД. Отращивает длинную прядь волос, чтобы прикрывать голый череп от уха до уха. Его возлюбленная, Аня Пересветова, промокает платочком капельки пота на лбу Вадима.
Старший политрук (к тому времени зам командира по политической части) саперного батальона. Уличил Захара Притулова в пораженческих настроениях. Сообщил в органы.
Любит иронично повторять к месту и не к месту: «Ну-ну…»
Сторож-обходчик – на разъезде Сулук. Бежит телефонировать о появлении странной группы то ли охранников, то ли переодетых зэков, конвоирующих опасную политическую зэчку. Захар успевает ножом перерезать линию телефонной связи. Но сторож уходит пешком навстречу дрезине. В дальнейшем он погибает, сраженный очередью из автомата.
Мыкола отомстил ему за донос.
Два порочных зэка – в ожидании ночи любви притаились в кустах багульника. Для них предстоящее действо – сеанс. На лагерном языке сеанс – эротическая фантазия, стриптиз, наблюдение за сексуальной встречей любовников. Даже окурочек со следами губной помады для истосковавшегося без женщин зэка настоящий сеанс. Что уж говорить о том сеансе, который пришли посмотреть два дрочилы, как их презрительно называют в лагере.
Заключенный К-3820 – Жихарев. Живая мишень. На него натравливают служебную собаку во время пикника кум Вадим, Летёха Василий и майор Савёнков. Жихарев собаку убивает заточкой.
Группа актеров – папа Карло, Буратино, Карабас Барабас, Пьеро, Мальвина (ее приглашают сыграть Говердовскую). Они показывают на празднике первого поезда сцены из спектакля про золотой ключик.
Группа зэков-физкультурников – они, по команде, строят живые пирамиды. Среди физкультурников есть девушки.
Группа танцоров-вохровцев – синхронно бьют чечетку над тоннелем.
Там сооружены специальные подмостки-антресоли.
Студенты-туристы из Хабаровска – сплавляются на байдарках по реке Тырме. Поют у костра, на водомерном посту, песню Городницкого «Перелетные ангелы». Косте Яркову особенно нравится одна их них – Лена. Он пытается ею овладеть, но получает по морде от Леши, студента и боксера.
Кириллыч – старший рабочий в геологическом отряде Егора Яркова, сына Кости. Кириллыч – бывший вор-рецидивист. Все время думает о том, как прибрать золото, найденное в бараке на ручье Большой Йорик.
Много героев?
Но и это еще не все.
Мы ведь не обещали водевиля.
Первая серия
Ночь любви
Ранняя весна 1956 года
Перевал Дуссе-Алинь
Перед печкой-буржуйкой, в таежной заимке, срубленной на левом склоне у восточного портала тоннеля, сидит на скамейке Костя Ярков. Он чистит пистолет-парабеллум, протирая ветошью каждую деталь. Вбивает в рукоятку обойму, загоняет один патрон в ствол. Не слышит сухого щелчка. «Непорядок, – думает Костя, – надо бы флажок предохранителя проверить».
Костя высокий и плечистый малый. Ему, наверное, лет тридцать пять. Виски слегка тронула седина. И он чалдон.
Так называют в здешних местах выходцев с Дона – казаков-переселенцев, чьи предки уходили от царя в Сибирь и на восток страны.
Давнее, тревожное время.
А сейчас оно не тревожное?
«Времена не выбирают, в них живут и умирают». Написал поэт Александр Кушнер.
В отличие от Заболоцкого и Мандельштама, он не сидел в лагерях. Но написал точно: «Что ни век, то век железный».
Казаки не хотели подчиняться цареву указу. Убегали в Сибирь и на Дальний Восток, женились на местных красавицах. Якутках, тунгусках и эвенкийках, дочерях вождей таежных племен. Рождались дети с голубыми глазами и черными, как вороново крыло, волосами. Они становились упрямыми и непокорными охотниками, рыбаками и землепашцами. Они все время шли встречь солнцу. Ярковы, Ермаковы, Панкратовы, Фокины… Умные и выносливые. Преданные роду. И снова у них рождались дети. С узкими уже глазами, широкими скулами и желтоватым цветом кожи.
Их дразнили: «Желтопупый чалдон!»
Так образовалась прослойка населения, которую прозвали чалдонами. Чалдон – человек с Дона.
Наполовину он русский, наполовину – тунгус.
Тунгусами тогда считали всех туземцев-аборигенов. А ведь были еще в тех краях камчадалы и сахалы. Беглые каторжники с Камчатки и Сахалина. Они становились сплавщиками, золотоискателями, погонщиками собак. Каюрами.
Люди фарта, очень часто – разбойники и душегубы.
Да просто злодеи!
А чалдоны – те блюли православную веру, держали чистоту и порядок в домах. «Крыльцо блестит – чалдон живет!» Так про них говорили в селеньях по Ангаре, Бурее, Амгуни и Амуру. По воскресеньям чалдоны всей семьей гоняли чаи из медных самоваров. Ведро входило в такой самовар.
Менялись черты
