Трое в одном морге, не считая собаки - Елизавета Михайличенко

Но тут чуть не приложился четвертый. У озиравшегося типа с саддамовскими усами вывалился огромный кухонный нож и звякнул об асфальт. Карман прорезал.

Я и араб замерли, а Мики взвился «соколом-орлом», а потом коршуном кинулся на пискнувшего террориста.

Дальнейшее было вполне общечеловеческим. Вокруг «арены» столпились, теща оказалась в «партере».

Террорист произносил какой-то страстный восточный монолог. Блистал глазами и русским матом, сволочь. И так грамотно, кстати, матерился, что было совершенно ясно — не меньше пятилетки оттрубил он в советских вузах. Мики, правда, тоже пытался вставить что-то русское непечатное, но это выглядело жалкой пародией.

Коллега мой, подбадриваемый базарным людом, зверел прямо на глазах. К счастью для террориста, мне хватило иврита напомнить коллеге о том, что в его личном деле записано: «Не допускать к работе с арабами». Расширив ноздри и зрачки, Мики долго смотрел на меня, потом процедил:

— Он не араб. Он шиит. Я арабский знаю. А это персидский. Он иранский террорист.

Но теща, как всегда, не дала мне договорить с человеком.

— Боря! — радостно объявила она. — Это не араб! Он — наш! Я точно такую рубашку перед отъездом в универмаге видела!

— Я не араб! — судорожно подтвердил террорист почти без акцента. — Я ваш! Я — свой! Из Самарканда! Он мне руку сломал! Сам террорист! Как я с одной рукой на стройке буду?! Тут больничный дают?

— Мики, Мики, — мягко пожурил я, используя лексику шефа, — теперь тебе цена полставки. Смотри, ты сломал руку оле-йегуди.[26] Тебя перестанут допускать и к работе с олим. Даже следить за мной тебе теперь не доверят.

Мики хватило еще на то, чтобы потребовать теудат-зеут.[27] Но, получив теудат-оле, он побледнел и скис. Очаровательное это было зрелище — белый Мики с голубым теудатом — «кахоль вэ лаван»,[28] живой символ израильской демократии в действии.

— Зачем он носит этот нож?! — сокрушался Мики.

— Зачем ты таскал нож? — спросил я потерпевшего.

— Тут террористы, — объяснил он.

Извинения Мики оказали на брата-оле целебное воздействие. Наконец он крякнул, словно стакан водки хватил, и выдохнул:

— Слушай, земляк… А ведь здесь — свобода. Тут, я думаю, нельзя руки просто так выламывать. Ну-ка, как его зовут? Я на него в суд подам!

Это сообщение Мики принял покорно:

— Я теперь с ним до смерти не расплачусь. Особенно, если у него будет хороший адвокат…

— Переведи! — потребовал террорист.

— Он советует тебе найти хорошего адвоката, — охотно перевел я.

— Это ж дорого! — поскучнел террорист. — А! Правды нигде нет…

— Переведи, — робко попросил Мики.

— Переводить мне сложно, — честно признался я. — Мне проще советы давать. Я ведь из страны Советов.

И я посоветовал ему выписать чек на названную потерпевшим сумму.

Потерпевший брякнул: «Сто!» Я при переводе добавил от себя нолик, и они разошлись, довольные друг другом.

Растроганный Мики, восстановивший средиземноморский оттенок, отвез тещу и свиные ноги домой на своей машине.

— Тода раба! Елэд тов![29] - оценила теща его тимуровский поступок.

Потом мы поехали в нашу полицию. За квартал до миштары он смущенно попросил меня выйти и тихо покатил за мной.

… «Майор Пронин сидел на телеграфном столбе и делал вид, что читает газету». Так и не дослужившийся до майора Бренер сидел на своем рабочем месте в израильской полиции и делал вид, что читает русскую газету. И даже конспектирует ее, как ленинскую «Искру». На самом же деле, бывший капитан МВД, а ныне — трудящийся Востока считал, сколько раз встречается каждая из тридцати трех букв русского алфавита в произвольно взятых текстах. Не то, чтобы я совсем свихнулся от своей абсорбции по-голливудски, а просто до этого я уже проделал аналогичное с сыновними шифровками.

Занимаясь тупой работой, я понял, что мне не стоит заниматься тупой умственной работой — она снимает самоконтороль. Это как учитель выходит из класса. В голову лезли мимолетные, но такие пронзительные подробности наших отношений с Маришей, что я уже не мог понять — то ли это действительно подробности, то ли я начал художественное редактирование своих «мемуаров»…

Ставшие здесь милыми чисто советские ее проявления: где еще врач будет декламировать вам Петрарку в подлиннике и в нескольких переводах, но испугается шутки по поводу густоты шерсти на моей груди: «У меня с Афгана прогрессирующий гипертрихоз»; «А ты уверен, что это не заразно?»; «К моей шерсти у некоторых бывает аллергия.»; «Аллергия у меня только на собак. И сильная. Так что если ты кобель, лучше признайся сразу…» А ее аристократическая небрежность в обращении с собственной дочкой, словно многие поколения предков не обходились без кормилицы и няни — вот так воспитывается независимость! А Левик до двух лет ходил с соской и, по крайней мере, до десяти — с Софьей Моисеевной…

…Наконец гигантский труд был завершен — я расположил цифры из шифра и буквы из газеты по частоте использования, напротив друг друга. «Перевел» цифры в буквы и приготовился собрать плоды своего труда. Но шифровка не плодоносила — вышла полная абракадабра. Горькую пилюлю напрасной работы золотила гордость, что сын мой оказался умнее, чем я предполагал.

Рабочий день давно закончился, и впустую. Уже больше часа Мики недовольно косился на меня. Я захлопнул тетрадь, и мы поехали домой.

КАТОЛИК

После ужина в семейном кругу (Мики от трапезы отказался), я взял фото Левика и побрел к дому Анат. Только надо это было сделать до ужина: «тройка» уже закончила вечернее заседание, предъявлять сына для опознания было некому.

Номерами квартир старушек я сразу не поинтересовался, а ходить из диры[30] в диру не было куража. И я решил покурить во дворе — вдруг кто-то да выглянет.

Выглянул хасид. В темноте и в «гражданке» он меня не признал, но озирался здорово. Как будто к бабе шел. Как гимназист перед борделем. Это мог быть тот самый счастливый случай, без которого ни одно расследование не идет. И я «упал ему на хвост».

Шли мы недолго, пришли к асимметричной многоэтажке. Фасад был залатан дюжиной вывесок. Что за конторы, было не видно, а если бы и видно — не понятно.

Стали ждать.

И оба дождались своего. Вернее — свою! Юную, стройную, эффектную. Я бы, конечно, предпочел увидеть что-нибудь поскромнее — в чулочках, парике и с прикрытыми локтями и коленками (почему именно эти суставы так богопротивны?)… А, может, это — четвертый труп?

Красотка процокала под большим домом на сваях и устремилась куда-то по скрывавшейся в глубине квартала тихой улочке. И все стало напоминать пародию на пародию.

Большие южные звезды. Разносортица вилл. Впереди юная красавица и явно очередная жертва. За ней семенит из одной тени в другую религиозный изувер.

Черная шляпа, черный просторный, как сутана, пиджак — напоминают о патере Брауне. Третьим крадется, профессионально проскакивая освещенное окнами вилл пространство, бывший капитан МВД, по-прежнему, как ни крути, подозреваемый в убийстве. А уж за ним, ни от кого не скрываясь, прожигает казенный бензин настоящий израильский полицейский сабра[31] Мики — колючий снаружи и сладкий внутри, если верить прочитанной и обсчитанной сегодня русской газете…

Но самое подлое — это собаки. Как ночью в деревне. Из-за каждого забора облаивают чужака. А чужак для них почему-то только я. Красотка проходит — ни ухом, пингвин — ни рылом. А я — так за всех троих. Неужели от меня какой-то специфический олимовский запах? Неприкаянности? Неустроенности? Или дешевой пищи, дешевого мыла и дешевых сигарет?

Да нет, скорее — они оба тут не в первый раз. Привыкла собака к ним. А Мики — просто в машине. Если так, то шансы, что хаббадник ее отравит именно сегодня — невелики… Нет, ну как брешут! А может, у меня олимовская походка? А почему бы и нет? В детском саду, в октябрятах, в пионерах, в комсомоле, в армии — всюду учили маршировать… О, вот мы и пришли!

И куда же это мы пришли? Вилла, однако, не из последних. И кругом одни мечты: у ворот — идиота, за воротами — оле, за дверью — каждого сабры. «Мерседес», вилла и красивая женщина.

Ага, надо понимать, что заглядывать в чужие окна иудаизм не запрещает…

Что же там такое открылось взору нашего «черного следопыта»? Жаль, что отсюда не видно. Впрочем, как известно из анекдота, наблюдение за наблюдающим гораздо интереснее. И информативнее! Наконец-то божий человек отшвырнул всю мягонькую благостность. Вот лицо настоящего убийцы! Что называется — страстного и холодного. Такой не травить, а резать должен…

…Ну наконец-то! Жертва возвращается, развязка приближается. Ну и хорошо, а то замерз, как… да нет, с таким телохранителем — какая уж тут развязка!