В огне повенчанные. Рассказы - Иван Лазутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев, что на трибуну уже поднялись трое пожилых рабочих и две женщины, Парамонов решил закрывать митинг.
— Товарищи! — разнесся над площадью голос Парамонова. — Желающие вступить в дивизию народного ополчения могут зайти после митинга в партком завода и организованным порядком записаться у меня. А в заключение предоставляю слово депутату Верховного Совета СССР по нашему избирательному округу, известному ученому, академику Дмитрию Александровичу Казаринову.
Сорок с лишним лет академик Казаринов читал с кафедры лекции, Всякие были перед ним аудитории: студенческие, аспирантские, преподавательские… Выступал он на ученых советах; слушали его, затаив дыхание, большие и малые коллективы ученых, одни из которых были ярыми противниками ею концепции и теорий, другие — горячими приверженцами. Все вкусил на своем веку старый академик. Сейчас же он волновался, как никогда раньше.
— Товарищи!.. — начал академик. — Я слишком стар, чтобы взять в руки оружие и пойти вместе с вамп в рукопашный бой! Но во мне есть еще силы! — Казаринов сделал паузу, пригладил волосы. — Если меня зачислят в дивизию народного ополчения, а я буду проситься туда, то я наверняка принесу пользу. Мой единственный внук, последний из рода Казариновых, — кадровый командир. Войну он встретил на западной границе. Где он сейчас и что с ним — я не знаю. Знаю только одно: все мы, молодые и старые, мужчины и женщины, в эти тяжелые дни, когда над Родиной нависла смертельная опасность, от мала до велика встанем на защиту Родины и постоим за нее до конца! Как отец благословляю на ратный подвиг тех, кто встанет в батальоны народного ополчения. Товарищи! Лично я готов идти вместе с вами до последней черты, до последнего удара сердца!
Прибойные волны гула, поднимающиеся над площадью, накатывались на шаткую кумачовую трибуну.
…Как во сне сошел Казаринов по трапу на землю. Кто-то поддерживал его под руку, кто-то говорил, что машина ждет его у проходной…
Парамонов проводил академика до его сверкающего вороненого ЗИСа, за рулем которого сидел светловолосый молодой человек. Увидев Казаринова, он широко распахнул дверцу.
Когда проходили холл заводоуправления, Парамонов успел заметить, что на лестничных пролетах, ведущих в партком, уже толпились люди. Преимущественно это были или очень молодые парни, или уже пожилые рабочие. Мелькали и женские лица.
Перед тем как попрощаться и сесть в машину, Казаринов спросил, где находится штаб формирования дивизии ополчения.
— В райкоме партии, — ответил Парамонов. — Формированием занимается Чрезвычайная тройка: первый секретарь райкома, председатель райисполкома и райвоенком. Старший тройки — первый секретарь райкома.
Казаринов пожал Парамонову руку, сел в машину в захлопнул дверцу.
— Трогаем, Сашенька.
— Куда? — спросил шофер и резко повернул ключ зажигания.
— В райком!
Шофер лихо обогнул скверик перед окнами заводоуправления и вывел машину на широкую магистраль, по которой медленно двигалась военная колонка.
— Был на митинге, Саня? — спросил Дмитрий Александрович и только теперь посмотрел на шофера, лицо которого показалось академику усталым, посеревшим.
— Был.
— Ну и как?
— Мороз пробегал по коже.
— У вас на работе был митинг?
— Ночью будет. Сейчас вся наша братва на трассе.
— Пойдешь?
— Придется вам подыскивать другого шофера, Дмитрий Александрович. У меня уже повестка на завтра.
До самого райкома Казаринов и шофер не обмолвились ни словом. Лишь выходя из машины, Дмитрий Александрович попросил шофера не отлучаться — неизвестно, сколько он пробудет в райкоме: может, час, а может, минут десять.
Лифт не работал. По крутой каменной лестнице с этажа на этаж взад и вперед торопливо сновали люди. Среди них было много военных.
На четвертый этаж Казаринов поднялся не сразу — пришлось с минуту постоять на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Мучила одышка. Некоторые работники райкома и исполкома узнавали академика, на ходу вежливо здоровались и бежали дальше по своим делам.
В приемной первого секретаря райкома, несмотря на раскрытые окна и распахнутую на балкон дверь, было душно.
«Странно, почему все они стоят, когда по стенам столько свободных стульев? — подумал Дмитрий Александрович и окинул взглядом посетителей, ожидающих приема у секретаря. — Можно подумать, что они на перерыве бурного партийного собрания. Что-то вроде перекура. Никогда здесь такого не было».
Узнав академика, нередко бывавшего тут, когда на бюро райкома обсуждались дела завода, молоденькая секретарша прервала телефонный разговор и, перед кем-то извинившись, кивком головы и улыбкой ответила на приветствие Казаринова.
— Вы к Петру Даниловичу?
— К нему, Людмила Сергеевна.
— Я доложу.
Секретарша скрылась за дверями кабинета первого секретаря. Дмитрий Александрович еще раз окинул взглядом ожидающих приема и обратил внимание на то, что, даже разговаривая между собой, люди не сводили глаз с дверей секретарского кабинета.
«Вот она, война… Везде, во всем чувствуется… Все перекраивает по-своему, на свой лад… Изменяет весь ритм жизни. Сними сейчас эту приемную на кинопленку, покажи ее людям — и могут подумать, что это не приемная секретаря райкома, а нечто вроде парижской фондовой биржи», — подумал Казаринов и не заметил, как сзади к нему подошел известный комедийный киноактер Грибанов. Сжимая и тряся обе руки Казаринова, Грибанов скорчил такую скорбную гримасу, что Дмитрий Александрович с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Маленький, непомерно толстый и обливающийся потом, Грибанов походил: на человека, которого ни за что ни про что продержали полдня в парной, а потом, извинившись, выпустили.
— Дмитрий Александрович, разве я старик?!
— Полно вам, Анатолий Александрович. В ваши-то годы говорить о старости! Вы еще молодой человек.
— А не записали! Не записали ведь! Говорят, в твои сорок восемь лет на фронте нечего делать. А наш уважаемый парторг театра такое сморозил, что я едва сдержался. Чуть не съездил по его гамлетовской физиономии. А что?! И съездил бы, если б не схватили за руки рабочие сцены. — Большим цветастым платком Грибанов стирал с лица и с лысины пот. Расставив циркулем свои коротенькие ножки и выпятив живот, он высоко задрал голову и снизу вверх смотрел на академика такими умоляющими глазами, словно никто, кроме Казаринова, теперь уже не мог помочь ему.
Чем же обидел парторг? — участливо спросил Казаринов, косясь на дверь первого секретаря райкома.
— Заявил, что в окопах я, видите ли, могу только смешить людей. Вы чуете, что сказал, — я буду смешить людей!.. Солдатам нужно в атаку идти, а они, видите ли, до коликов в животе будут хохотать при виде одной только моей физиономии. Усекли, что влепил мне прямо в глаза?! — Грибанов время от времени оглядывался и, чтобы никто, кроме академика, не слышал, угрожающе шипел сквозь зубы: — Если бы в наш век не были отменены дуэли, я бы его, стервеца, вызвал к барьеру! И стреляться до смертоубийства: или он, или я!
— И зачем же вы, Анатолий Александрович, пожаловали сюда? — спросил Казаринов, заметив, что многие из посетителей узнали Грибанова и не могли без улыбки смотреть на его до слез скорбное лицо, на котором каждую секунду могло появиться совсем другое выражение/
— Как зачем?! Ведь здесь штаб по формированию дивизии. Все решается здесь!
Занятый разговором, Казаринов не заметил, как к нему подошла секретарша и легонько коснулась его локтя.
— Вас приглашает Петр Данилович.
Два ордена Ленина, депутатский значок и белые как снег волосы академика вызвали явное уважение у толпившихся в приемной посетителей, и они почтительно расступились перед ним, когда он шел по ковровой дорожке к кабинету секретаря.
Первое, что бросилось в глаза Казаринову, когда он закрыл за собой дверь кабинета, — это голубое табачное марево, повисшее над длинным столом, за которым сидели четверо военных, председатель райисполкома Бондаренко и еще несколько мужчин в штатском. Три большие пепельницы были полны окурков.
Секретарь райкома Касьянов, возглавлявший Чрезвычайную тройку, при появлении Казаринова вышел из-за стола и долго тряс его руку.
— Чем могу быть полезен, Дмитрий Александрович? Прошу садиться. Рад сообщить: Чрезвычайная тройка и командование дивизии народного ополчения нашего района приступили к исполнению своих обязанностей. Прошу познакомиться. — Касьянов посмотрел в сторону военных, и те привстали. — Академик Казаринов. Депутат Верховного Совета СССР по нашему избирательному округу. А это, — Касьянов остановил взгляд на высоком, осанистом генерал-майоре, который через стол протянул академику свою большую сильную руку, — генерал Веригин, прислан наркоматом командовать нашей ополченской дивизией.