Очерки русской исторической географии. География Начальной летописи - Николай Барсов

Хотя колонизация этой области осталась незамеченной Начальной летописью, а «Повесть временных лет» называет в своих перечнях только финские племена, составлявшие первобытное ее население, тем не менее из летописных известий, хотя и скудных, о северо-восточных событиях конца XI века открывается, что уже в то время славянство было там господствующим и преобладающим элементом, а ход событий XII–XIII веков указывает, отчасти, какие реки имели наиболее значения как пути сообщения в этом крае. Для связи с областью Москвы-реки Верхней Оки и через нее Угры, составлявшей, как мы видели, путь из Подесенья и Верхнего Поднепровья, служили, кажется, Лопасня (1176 год; Ипат., с. 118), сближающаяся с притоком Москвы, Пахрой (на границах Подольского и Серпуховского уездов) и еще более Поротва (Протва), которая подходит своими верховьями непосредственно к Москве-реке (в Можайском уезде). На ней видим старинное поселение Вышгород и на устье ее Лобыньск (Люблинец Амосов), существовавший уже в первой половине XII века (1146 год; Ипат., с. 29). С другой стороны Москва-река связывалась с Верхним Поволжьем правым притоком своим Рузой и Ламой, вместе с Шошей вливающейся в Волгу. Здесь известный волок Ламский (1135 год; Лавр., с. 132). В область Клязьмы шли от нее пути, вероятно, по реке Сходне, которая вливается в Москву-реку выше столицы и на вершинах которой находится село Черкизово, и по Яузе. Путь от Клязьмы к Верхнему Поволжью шел по Яхроме и Дубне, впадающим в приток Волги, Сестру. На Яхроме мы видим Юрия Долгорукого на полюдье в 1154 году (Никон. лет. в полн. собр. русск. лет., т. IX, с. 198). Притоком Дубны Вленой шли в 1181 году новгородцы на Всеволода Суздальского (Лавр., с. 164). Старинные славянские колонии на озерах Клещине (Плещеево, Переяславское) и Ростовском (Неро) стояли в непрерывных сношениях с верхним Поволжьем и Озерной областью. Из событий 1216 года видно, что путь с Поволжья в Переяславль Залесский шел от Кснятина на Волге при устье Нерли (Большой) вверх по Нерли к озеру Сомино и реке Веске (на карте Шуберта – Верске), которой исток в Плещееве озере. Через Нерль же шли сношения с Ростовом и Владимиром на Клязьме. Ростовский путь вел, как кажется, по правому притоку Нерли Солме к верховьям Сарры, вливающейся с юго-запада в Ростовское озеро. По Cappе же лежал путь от Ростова к Переяславлю (Новг. I, с. 34). Путь владимирский из Поволжья был или через Переяславское озеро, или по Солме же к верховьям другой реки Нерли (Малой), которая, сближаясь истоком своим и с Солмой и с озером, впадает в Клязьму несколько ниже города Владимира. В 1321 году великий князь Юрий Данилович в походе на Тверь (несомненно, из Владимира на Клязьме) встретил тверских послов в Переяславле Залесском, где и было докончанье мира (Новг. I, с. 72). Той же Нерлью при посредстве притока ее (с левой стороны) Ухтомы с Судогдой шли сношения между Владимиром на Клязьме и Ростовом. Здесь, на Нерли, верстах в трех от Суздаля, в Кидекши, по преданию, дошедшему до нас из ХII века, находилось становище Бориса Ростовского и Глеба Муромского (1159 год; Ипат., с. 82). Из левых притоков Волги особенную важность имели Молога и Шексна. Молога служила главным путем для распространения новгородских славян в финской области, которая ограничивается с северо-запада и востока ее круговым течением и где, как увидим ниже, находились важные новгородские волости уже в начале XII века. Моложский путь из Озерной области шел, как полагает Ходаковский («Пути сообщения в древней России», с. 21), или от озера Нево посредством реки Сяси и Воложи до Волока Хотьславля (в Тихвинском уезде; на подробной Карте Империи 1804 года в окрестностях Носова и Зайцева; на карте Шуберта № 14 – Волокославское при реке Чагоде), или же от волока Держковского на Мсте (ниже Боровичей) ужом к озеру Печенову (у Ходаковского – Пeлeнoва) по рекам и озерам (Люту и Шерегодру, соединенным протоками, и из них Ситницей к озеру Ямному, от которого волоком до озера Межволочья) и до реки Песа, впадающей в Чагодощу, левый приток Мологи (там же, с. 27; см. карту Шуберта № 19, Боровицкий уезд). Левый приток Чагодощи Лидь (у Ходаковского – Леть) сокращал путь из Озерной области в Шексну и Белоозеро, сближаясь с Колпью, впадающей через Суду в Шексну у Колпьского притока Волочны (в северо-восточном углу Тихвинского уезда несколько выше села Вольского). Что же касается Шексны, то она имела важное значение как для ильменских славян, так и для Поволжья, составляя как бы ворота в отдаленное Заволочье. Заволоцкий путь шел, вероятно, вверх по Шексне до устья реки Славянки, вверх по Славянке до волока к Волокославинскому на Порозовице и Порозовицей к Кубенскому озеру. Этот путь вел в Северную Двину. Другой путь был в Онежскую область – вверх по Шексне, вероятно, до устья Пидмы, вверх по Пидме до десятиверстного волока к реке Болшме и озеру Воже или Чарандскому, к реке Свиде и озеру Лаче, в котором берет свое начало река Онега42.

Глава 2

Географическая связь между разнородным населением Восточно-Европейской равнины. Общие этнографические понятия летописца. Народные группы Иафетовой части. Варяги и их разделение. Немцы. Влахи. Греки. Сведения о греческой земле. Латовские племена. Ятвяги. Область их в XIII веке; их жилища в эпоху Начальной летописи. Литва. Нерома. Этнографические границы со славянским населением. Лотыгола. Голядь

Такая тесная связь между речными бассейнами Восточно-Европейской равнины обусловливала столь же тесную связь и взаимодействие между разноплеменным ее населением. Более сильному племени она облегчала подчинение и поглощение более слабых путем военного захвата и колонизации, а слабым затрудняла возможность противодействия. Здесь надо искать причину раннего преобладания славяно-русского племени над инородцами преимущественно в южной части Озерной области и в Поволжье. На такое преобладание указывают все известия Начальной летописи о расселении племен на востоке Европы с древнейшего времени. Прежде чем перейти к их рассмотрению, считаем, однако, нелишним сказать здесь несколько слов об общих этнографических понятиях, открывающихся в Начальной летописи. Вообще население Иафетовой части Начальная летопись разделяет на языки (племена в обширном смысле), а языки на роды. Как и следует ожидать, в основание этого деления не положено ясно определенного начала. Родовые названия известной группы племен имеют отчасти этнографическое, отчасти географическое или политическое значение, то есть придаются племенам или по их национальному сродству между собой, или по их географическому и политическому распределению. В последнем случае они получают смысл названий собирательных. С другой стороны, родовое имя целого народа употребляется иногда для обозначения одного какого-либо его племени. Причины такой неопределенности в понятиях следует искать отчасти в сборном характере, которым вообще отличаются наши летописи. Каждый вносивший свою долю в ее состав имел свой взгляд на народности, свое этнографическое понимание, а позднейшие составители свода заботились только о том, чтобы придать своему труду внешнее (хронологическое) единство, вовсе не думая о единстве внутреннем. Впрочем, можно, кажется, принять, что в Начальной летописи все население Иафетовой части разделяется на следующие народные группы: варяги или немцы, греки, Литва, к которой относят ятвягов, и славяне43. В этом этнографическом ряду стоят совершенно уединенно, особняком, загадочные колбяги, о которых упоминает «Русская Правда»44.

Вопрос о происхождении и значении слова «варяг» разрабатывался в русской исторической литературе с особенным усердием и имеет обширную литературу. Но многочисленные исследования привели к различным, не всегда согласимым результатам. Большая часть исследователей, признавая за варяжским названием германское происхождение, утверждают, что оно имело этнографический смысл и обозначало исключительно норманнов. Это так называемая Норманнская школа, которая считает в рядах своих большую часть исследователей древней русской истории – Байера, Шлёцера, Эверса, Круга, Куника, Погодина и др. Другие же отрицают этнографическое значение слова «варяг» и думают, что это было название вольных дружин: «Сличив различные толкования ученых, – говорит С. М. Соловьев (История России с древнейших времен. Т. 1, с. 85), – можно вывести верное заключение, что под именем варягов paзумелись дружины, составленные из людей, волей или неволей покинувших свое отечество и принужденных искать счастья на морях или в странах чуждых». По мнению уважаемого историка, это название, как видно, образовалось на западе у племен германских; на востоке – у племен славянских, финских, у греков и арабов таким же общим названием для подобных дружин была русь (рось) (там же). По резкому отличию от всех других обращает на себя внимание мнение г-на Гедеонова («Исследования о варяжском вопросе»). Он полагает, что название варягов составилось у венедских славян под влиянием литовского начала (в древнебалтийском словаре, найденном Потоцким, – см. Буткова в «Сыне Отечества», 1836, № 1 – Wareng из древянского – на нижней Эльбе – наречия), что никогда и нигде это слово не обозначало особой народности, что оно было у поморских славян общим наименованием нормано-венедских пиратов, подобным же, каким было у норманнов – викингар, и что оно зашло к восточным славянам из западно-славянской (венедской) колонии, образовавшейся будто бы в Новгородской области еще до призвания Рюрика. Положительным и бесспорным можно признать только одно: Начальная летопись употребляет слово «варяг» преимущественно в значении географическом, обозначает им, с одной стороны, вообще западноевропейское население, с другой – территорию западной или, по крайней мере, северо-западной Европы. На такое значение его указывают выражения: «бе путь из варяг в грекы» (Лавр., с. 3); «притти из варяг», «итти в варягы» и т. п. Этнографическое значение его крайне неопределенно. Нет сомнения, что варягами были названы первые иноплеменники, может быть, пришельцы из Западной Европы, с которыми ознакомились восточные славяне на северо-западной равнине. Но затем это название было перенесено на все вообще западноевропейское население неславянского происхождения45. Следы такого широкого значения его остались, как мы видели, в объеме Варяжского моря Начальной летописи и в перечне земель и народов, где поселения варягов показаны по всему побережью Варяжского моря от Симова предела на востоке до Хамова племени на Полуденьи. Мы видели также, какие именно племена разумеет перечень под варягами. Такая перемена в понятиях народа, обусловивших воззрения летописца в тех случаях, когда им не руководила византийская литература, могла произойти тем скорее, что ему не было известно все разнообразие западноевропейского населения. Но по мере ознакомления с Западной Европой, по мере того, как завязывались с ней непосредственные сношения, из общего понятия варяг стали выделяться частные народные единицы, каждая со своими национальными особенностями, со своим народным именем, и при этом, естественно, слово «варяг» сокращалось, суживалось в своем значении. Это видно из рассмотрения дальнейших употреблений его в летописи. В предании о призвании князей варягами называются русь, свое (свеи), урмяне, гъте (готы), англяне. Сравнительно с исчислением, которое представляет перечень, здесь опущены племена юго-западной Европы (фрязи, галичане, волхва и др.), что, впрочем, могло произойти и по случайности. С развитием событий от варягов обособляется русь. В Олеговых походах – из Новгорода в Киев и затем в Грецию – принимают участие вместе со словенами, чудью и другими варяги (Лавр., с. 10, 12), и из умолчания летописи о руси можно бы было заключить, что в этих преданиях русь еще поглощается словом «варяги». В официальных документах, в договоре с греками 912 года и в Игоревом договоре 944 года дело ведется уже от имени руси (Лавр., с. 13, 19). В Игоревых походах на греков русь отделены от варягов. Первый поход совершен им без участия варягов (там же, с. 18). Для второго он собрал варягов, русь, полян и пр. (там же, с. 19). То же мы видим и в событиях при Владимире Святом и его детях (Лавр., с. 32–64). В XI веке Новгородские славяне узнали готов; о них говорит известный «Устав Ярослава о мостех» (Русские достопримечательности. Т. II, с. 292), в XII веке донов (датчан) и свеев (шведов). В последний раз варяги упоминаются в Начальной летописи в описании битвы с печенегами под Киевом в 1036 году (Лавр., с. 65). Встречаясь затем в Новгородских летописях в изложении событий XII века, оно имеет там, очевидно, местное значение; к XIII веку оно вышло, кажется, уже вовсе из употребления46. Оно заменилось однозначащим с ними «немец», словом, которое с Х века стало входить в употребление также для обозначения вообще западноевропейца, и только впоследствии, как увидим ниже, получило теперешнее свое значение. По всей вероятности, название «немец» явилось на юге ранее, чем на севере; по крайней мере оно встречается в первый раз в южнорусском рассказе Летописи о крещении Руси. Заметим также, что оно употребляется там не как этнографический термин, а скорее как церковный – для обозначения христиан католического исповедания. Под 986 годом записано известие о приходе в Киев немцев от Рима (Лавр., с. 36). «Немцы и греки, говорят казарские жиды Владимиру, веруют его же мы распяхом» (там же, с. 36, 37). Далее ясно различаются законы болгарский, немецкий, жидовский, греческий (Лавр., с. 45). Впоследствии слово «немец» является в значении этнографическом и географическом. В Новгороде жили немцы уже в первой половине XI века; под 1056 годом есть известие о бегстве в немцы Дуденя, холопа новгородского владыки (Новг. II, с. 199); в 1075 году к Святославу, княжившему тогда в Киеве, приходили послы из немец (Лавр., с. 85)47. Такое же значение, какое имели варяги для запада Европы, имеют для Италии влахи, о которых мы имели случай говорить выше (см. прим. 20), и греки для юго-восточной Европы и для некоторых частей Малой Азии, входивших в состав Византийской империи. Без всякого сомнения на Руси знали греков как отдельный народ, отличающийся от других племен империи языком, происхождением, нравами. Но Начальная летопись разумеет под этим именем по большей части вообще все население Византийского государства, обозначая им также и его территорию, – греческую землю (Лавр., с. 12, 74). Мы заметили уже, что перечень земель и народов занимается почти исключительно землями, которые составляли область бывшей Римской империи и из которых многие во время летописца принадлежали Византии. Поддерживая постоянно торговые и затем церковные сношения с Грецией, русские, и помимо греческих литературных источников, знакомились с ее географическим положением. Походы Олега, Игоря, Святослава и двух Владимиров – Святославича и Ярославича – охватывали северное и южное побережье Понта, окрестности Царя-града и Подунайские земли. Из жития св. Георгия Амастридского видно, что русские проникали в Вифинию и Пафлагонию48. Договоры наших князей Олега и Игоря свидетельствуют об оживленных торговых сношениях еще языческой Руси с греками. С принятием христианства связь с Грецией окрепла, и сношения усилились. Религиозное почитание христианских святынь Востока пробудило в русском народе стремление к паломничеству. Начались хождения в Царьград и Палестину, и в тот год, когда игумен Сильвестр оканчивал свод первой русской летописи, из Палестины возвращался уже паломник Даниил, игумен русской земли, первый, описавший свое хождение к святым местам, но, конечно, не первый, совершивший такое хождение. Дружинники, купцы и паломники приносили сведения исторические и географические о Греции, которые, вместе с заимствованиями у греческих хронографов, заносились в наши летописи. Таков источник большей части географических данных Начальной летописи о греческой земле. В пределах ее она упоминает (на Балканском полуострове): Царьград с гаванью Судом (Лавр., с. 9, 12, 18), области – Фракию (землю Фрачьску; там же, с. 11) с градом Оньдреянем (Адрианополем) иже град Орестов нарицашеся, сына Агамемнон (там же, с. 8), Маке(и)донию (там же, с. 8, 18) с Селунем, родиной просветителей славян, Кирилла и Мефодия (там же, с. 11), св. Гору (там же, с. 68) и Черную реку49 (866 год; там же, с. 9, – как кажется, бухта Буйюк Чекмадей при устье Афира, к югу от Царьграда); в Малой Азии – Мирликийский, Вифаньскую страну с городами Никомидией и Ираклием на Понте (там же, с. 18), Фафлагонскую землю (там же) с Синопией (с. 3); наконец, на северном берегу Понта Корсунскую область, простиравшуюся от Тмутараканских границ на востоке до Белобережья, днепровского устья на западе. Здесь были города Корсунь (Лавр., с. 18, 16, 46) с гаванью (лимень), водопроводами и церковью св. Василия, основанной св. Владимиром на торговой площади посреди города, и Крчев, упоминаемый в известной надписи на Тмутараканском камне (теперешняя Керчь)50.