Глас бесптичья - Константин Миг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты хочешь натолкнуть меня на мысль о том, что моя судьба может повторить судьбу первого врача? Я тоже многим пожертвую, умерщвлю сотни, но во благо тысяч? — подняв глаза, спросил Максим. Его красивое лицо, обычно пышущее здоровьем и энергией, резко побледнело. Мужчина снова сидел за столом, глядя, как его брат медленно прохаживается по столовой, иногда подходит к резным столикам и буфетам, стоящим вдоль стен, прикасается к ним, задумчиво всматривается в пространство. Евгений, услышав это, улыбнулся и кивнул. Его речь достигла цели.
— И более того, — тихо добавил хозяин квартиры, захлёстнутый эмоциями от собственного рассказа, — теперь, после всего произнесённого в этих стенах, мне кажется, и я отчасти разделю твою судьбу… Но более об этом ни слова! Вечером мы становимся слишком откровенными, такова наша особенность. Между тем, прошло всего около часа с момента нашей встречи, а сказано было достаточно и даже излишне много. Нам надо отдохнуть. Арнет покажет тебе комнату.
Максим молчал. Усталость, скопившаяся за день, не позволила ему возразить. Действительно, говорить было больше не о чем, так что он кивнул и встал из-за стола.
Евгений позвал экономку, попросил показать комнату брату и, попрощавшись, вышел в коридор. Через полминуты оказавшись в своём кабинете, он запер дверь и сел за стол в надежде пару часов поработать. За делом мужчина рассчитывал отвлечься от мыслей, что теперь несмолкаемо выли в его голове.
Елена, Арвид, брат… Война, новая веха, революция… Врачи, птицы, Александра…
Образы возникали в сознании, как возникают круги на воде: импульс, пара троек коротких и длинных волн, исходящих из центра, и тишина, которая в свою очередь будет прервана новым импульсом и так далее, до известных пределов.
Это продолжалось около получаса, по истечению которого Егвений понял, работать в полную силу не получится. Спать в таком состоянии тоже не хотелось, но мужчина убедил себя в том, что немного сил и отдыха ему не повредит. Он неспешно убрал рабочие бумаги в ящик стола, не забыв запереть его, выключил настольную лампу, скрытую под тяжёлым зелёным абажуром, и только сейчас встал и проследовал в центр комнаты. Было темно, но мужчина знал, сейчас его, как всегда, окружают многочисленные книжные шкафы, чьи обитатели содержат сведения об анатомии и физиологии птиц, их жизненных циклах, повадках и иных аспектах.
В этих тяжёлых томах в последние несколько лет сосредоточилась вся жизнь Раапхорста. Он помнил наизусть большинство из них, со многими авторами готов был согласиться, но с ещё большими — поспорить. Кроме того, иногда его посещала идея создать собственный труд, посвящённый семейству врановых (Corvidae), их анатомии и строению мозга. Последняя тема особенно интересовала Евгения и являлась краеугольным камнем сложнейшей научной работы.
Невидящим взглядом для чего-то осмотрев кабинет, мужчина, наконец, разделся, лёг на диван у окна и укрылся пледом. Мысли не отпустили его, но Евгений знал, стоит лишь слегка забыться, и они исчезнут сами собой. В кабинете было тепло, и Раапхорст скоро почувствовал приятную расслабляющую тяжесть дрёмы. Могучий разум эовина засыпал, повседневная суета забывалась, а на смену ей приходили странные, едва ли связанные между собой образы. Некоторые из них были родом из дальнего детства и вызывали чувство ностальгии, ощущение чего-то родного и знакомого, другие являлись обрывками поздних воспоминаний и приносили с собой смутный страх. Однако, сейчас перед мысленным взором Евгения проплывали его детские годы, которые он провёл вместе с матерью, отцом и братом далеко за пределами столицы, в сельской благотворной глуши, у городка под названием Нервен.
Лёжа в постели, Евгений невольно вспомнил мужественное лицо отца — Александра Раапхорста, его строгие глаза, его улыбку и прикосновение чуть грубоватое, по-отечески сильное. Рядом с воспоминаниями об отце следовал образ матери, точно такой же милый и приятный, впрочем, сплетённый больше из ощущений, чем из зримых отпечатков. Жилище тех лет тоже давало о себе знать, возникая в сознании в виде опрятного фермерского домика в два этажа посреди зелёного луга. Его белые стены, когда солнце выступало из-за облаков, слепили глаза, дверь была открыта, будто зазывая уставшего путника вернуться и снова оказаться в лоне семьи, ощутить тепло и покой. Раапхорст желал этого всем сердцем, но его мозг, привыкший к строгой последовательности, не позволил войти в полутёмные комнаты, а нёс Евгения дальше, к переломному моменту. Правда, перед тем как показать трагедию, он всё-таки зацепил и отчасти доброе, несомненно, важное воспоминание, неуничтожимым знаком отпечатавшееся в сознании эовина.
Это был тёплый летний день, один из тех, которыми славится юг Дексарда. Сын и отец гуляли в лесу, держась за руки. Они были одни. Максим занимался с домашним учителем, а мать — Елезавета Раапхорст, в девичестве Рахель, отказалась от прогулки, решив посвятить время домашним делам.
С самого утра Евгений, полный радости и сил, всем видом выказывал желание резвиться, играть среди луговых трав или прохаживаться под сосновыми лапами, и отец, видя этот милый детский порыв, захотел показать сыну кое-что интересное, так что мальчик вскоре оказавшись за пределами дома, едва сдерживался, чтобы не побежать. Он ощущал тёплую сухую ладонь отца, вдыхал нагретый воздух, напоённый смоловыми ароматами соснового бора, и едва ли понимал, что в этот момент счастлив как никогда. Конечно, осознание этого приходит гораздо позже. Счастье раскрывается и познаётся в сравнении с нынешним моментом, и в этом, возможно, заключается прелюбопытное свойство мозга, приберегающего светлые воспоминания, чтобы дать им настояться, и чтобы мы в особенно тяжёлое время могли обратиться к ним для поддержки.
Итак, они шли по песчаным тропам, изредка замечая ящериц и мелких жучков, щурились от солнечного света, проникающего в лесные чертоги, о чём-то разговаривали, улыбались. Отец вёл маленького Евгения к месту, именуемому Мири, где располагалась заводь, некогда бывшая прудом, а теперь больше напоминавшая болото. Там, в небольшой низменности, среди малых плакучих ив, кривых и тонких, Александр рассчитывал найти нечто интересное вроде лягушек или болотных жуков. Он не собирался лезть в воду и не позволил бы сыну сделать это, а потому полагался на силу эовинов: болотную живность сподручнее выуживать из воды, не прикасаясь к ней — силой мысли.
— Красиво, — продолжая идти по песчаной тропе, теперь расстелившейся на отлогом возвышении, сказал Александр. Евгений готов был ответить восторженный возгласом, как вдруг отец помрачнел и, будто испугавшись чего-то, крепче сжал руку мальчика. Сын
