Хроника великого джута - Валерий Михайлов

20-21 марта они уже участвовали в заседании Красноярского Совета, а на следующий день выехали в Петроград.

«Приехали они 29 марта, – продолжает К.Т. Свердлова, – и прямо с вокзала отправились к сестре Якова Михайловича – Сарочке. Она потом рассказывала мне, как неожиданно нагрянул Яков Михайлович…

Не ответив и на десятую долю вопросов, Сарочка вспомнила, что брата надо хоть чем-нибудь накормить с дороги… как вдруг Яков Михайлович схватился за голову.

– Жорж, ой, Жорж! – простонал он.

– Почему Жорж? Какой Жорж?

– Да Голощекин. Я его у дверей оставил, на улице… А ведь прошло уже с полчаса. Сходи лучше ты за ним, а то он меня убьет, непременно убьет. Узнать его очень легко: такой длинный, тощий, с бородкой, усами, а черной шляпе. Словом – Дон-Кихот.

Сарочка быстро вышла на улицу и сразу узнала Голощекина, уныло переминавшегося на тротуаре. Вместе с ним вернулась к себе, напоила Свердлова и Голощекина чаем и повела в Таврический дворец.

Как раз в эти дни… проходило первое совещание представителей Советов наиболее крупных городов России…».[25]

Вскоре после Октября Свердлов стал председателем ВЦИКа, Голощекина послали в Пермь, где он возглавил губком. Вряд ли это назначение обошлось без участия Свердлова, взвалившего на себя, как писал Ленин, массу организаторской работы: ему наверняка был нужен на Урале абсолютно надежный и проверенный человек. Дело в том, что с августа 1917 года в Тобольске под охраной находился бывший царь Николай II с семьей.

Императора сослал в Тобольск Керенский. Почему именно в Тобольск? Сам Керенский объяснял это, и тогда и впоследствии, крайне невразумительно: дескать, в Сибири безопаснее и губернаторский дом удобен и хорош (а дом даже и не подготовили к приему узников). Ближе всех к разгадке подошел проницательный Н.А. Соколов, который проводил следствие по убийству царской семьи:

«Был только один мотив перевоза царской семьи в Тобольск. Это тот именно, который остался в одиночестве от всех других, указанных князем Львовым и Керенским: далекая, холодная Сибирь, тот край, куда некогда ссылались другие».[26]

Обратим внимание на последнее слово. Кто – «другие»? Конечно же, декабристы и другие революционеры. Их ссылали в Сибирь предки Николая II. Известно, что среди этих ссыльных имелось немало масонов. Керенский же, масон высокой степени посвящения, и его правительство, состоявшее сплошь из «вольных каменщиков», видно, помнили старые счеты. Король Людовик XVI, арестованный французскими революционерами-масонами, был заключен перед казнью в замок Тампль – где когда-то томился накануне сожжения королем Филиппом Красивым Великий Магистр Яков Молэ, основатель четырех мировых масонских лож. Такова масонская месть. И продолжая мысль: не большевики, так Временное правительство, удержись оно у власти, казнило бы российского императора…

Еще декабристы задумывались о том, как после переворота поступить с царской семьей. Мнения разделились: одни предлагали убить монарха и его близких, другие – выслать его за рубеж. Ленинцы, придя к власти, не сомневались. Иное дело, они вынуждены были считаться с «массами», то есть не могли открыто и нагло расправиться с ненавистным царем. А вдруг этот темный верующий народ всколыхнется, вздумает заступаться или мстить за своего помазанника Божьего? Из тактических соображений надо было лгать, создавать видимость законности и справедливости. И потому последовали заявления: устроим-де народный суд над коронованным палачом и тому подобное, даже главного обвинителя назначили – Троцкого. Сын миллионщика должен был обвинять царя от имени народа. Спрашивается, какого?.. Однако для проведения суда никто ничего не сделал. Одно из двух: или большевики не собирались устраивать судилище, или не решились пойти на это, боясь навредить себе. Возможно, причина «нерешительности» таилась глубже: явно содеять задуманное было нельзя.

До весны 1918 года Романовы довольно свободно жили в губернаторском доме. Между тем, если верить жизнеописателям Свердлова Е. Городецкому и Ю. Шарапову, в Тобольск стягивались монархисты, «городок был наводнен черносотенной литературой, воззваниями Пуришкевича, епископа Гермогена, монархическими листовками».[27] Хотя и задним числом, но с подлинно революционной бдительностью авторы пишут об угрозе бегства царской семьи. Непонятно лишь, почему «контрреволюционное офицерство» медлило, коли уж стянуло силы в Тобольск, желая освободить царя…

Т. Мельник-Боткина, дочь государева врача, вспоминала в 1921 году, что солдаты одного из взводов охраны говорили, что в свое дежурство они дадут их величествам безопасно уехать. Но то солдаты, да и, как видно, в состоянии душевной размягченности…

Наставник наследника цесаревича Алексея П. Жильяр в своей книге «Николай II и его семья» приводит дневниковую запись от 17 марта 1918 года:

«Их Величества, несмотря на жгучую тревогу, растущую со дня на день, сохраняют надежду, что среди верных им людей найдется несколько человек, которые попытаются их освободить. Никогда еще обстоятельства не были более благоприятны для побега, так как в Тобольске еще нет представителя правительства большевиков. Было бы легко, при соучастии полковника Кобылинского,[28] заранее склоненного в нашу пользу, обмануть наглый и в то же время небрежный надзор наших стражей. Было бы достаточно нескольких энергичных людей, которые действовали бы снаружи по определенному плану и решительно».[29]

Решительных людей, однако, не нашлось.

«Мы неоднократно настаивали перед Государем, – продолжает Жильяр, – чтобы держаться наготове на случай всяких возможностей. Он ставит два условия, которые сильно осложняют дело; он не допускает ни того, чтобы семья была разлучена, ни того, чтобы мы покинули территорию Российской Империи».[30]

Таков русский царь. Понимая невыполнимость и гибельность своих условий, он и не мыслит покинуть родную землю. То же и царица, сказавшая Жильяру: «Я ни за что на свете не хочу покидать России…» И совсем другое дело захватчики-большевики: когда Деникин подступал к Москве, Ленин и компания уже готовились драпать за рубеж, сидя на чемоданах с награбленным золотом и бриллиантами – «партийной кассой»…

Но вернемся к биографам Свердлова.

«Еще в период Смольного Свердлов получал из Тобольска… тревожные сообщения…

Во второй половине марта в Москву приехал представитель Уральского областного Совета военный комиссар Ф.И. Голощекин, – пишут Городецкий и Шарапов. – Он информировал Свердлова о положении в Тобольске и рассказал о решении Уральского Совета просить правительство перевести Николая Романова в Екатеринбург. Это разрушит планы контрреволюции и поставит Романовых под надежную охрану рабочих Урала.

Свердлов согласился с (предложением Уральского Совета. Президиум ВЦИКа санкционировал перевод Николая Романова в Екатеринбург при условии, что областной Совет и лично Голощекин берут на себя всю ответственность за выполнение плана, за охрану Николая Романова вплоть до организации суда над ним».[31]

Даже по этому небольшому отрывку ясно видно, что авторы явно противоречат себе и ставят вопрос с ног на голову. Яков Михайлович, конечно же, сам внимательно следил за царем и направлял действия областного военного комиссара Голощекина, а не наоборот. Скорее всего, он и вызвал Филиппа Исаевича, своего «Жоржа», в Москву для того, чтобы получить полный отчет и дать дальнейшие указания. Доказательства этого имеются. В начале мая 1918 года ВЦИК решил переправить семью Романовых в Екатеринбург и поручил это В.В. Яковлеву (К.А. Мячину). В Екатеринбурге заподозрили Яковлева в измене – и Свердлов телеграфирует Белобородову и Голощекину:

«Все, что делается Яковлевым, является прямым выполнением данного мною приказа. Сообщу подробности специальным курьером. Никаких распоряжений относительно Яковлева не делайте, он действует согласно полученным от меня сегодня в 4 часа утра указаниям. Ничего абсолютно не предпринимайте без нашего согласия. Яковлеву полное доверие. Еще раз никакого вмешательства. Свердлов».[32]

Местные власти не знали всех тонкостей перевода царской семьи в Екатеринбург, что лишний раз свидетельствует, кто был дирижером, а кто исполнителем. А троекратное повторение приказа, отданного в 4 часа утра (!), ясно говорит о раздражении местной самодеятельностью.

Николай II записывал в дневнике:

«17 апреля. Прибыли в Екатеринбург. 4 часа простояли у одной станции. Происходило сильное брожение между здешними и нашими комиссарами. В конце концов одолели первые. Поезд пошел до другой товарной станции. Яковлев передал нас здешнему областному комиссару, с которым мы втроем сели в мотор и поехали по пустынным улицам в приготовленный для нас дом: Ипатьева…».[33]