Хроника великого джута - Валерий Михайлов

Другой свердловский автор, Яков Лазаревич Резник, в книге «Чекист» – о жизни Я.М. Юровского (Свердловск, 1968) еще более краток:

«В ночь с 16 на 17 июля Яков Юровский, Григорий Никулин, Павел Медведев, Петр Ермаков привели приговор в исполнение».

Между тем для чекиста Юровского, героя повествования, это был «звездный час» жизни, операция № 1.

После он и в гору по службе пошел… О Голощекине вновь ни слова.

М.К. Кашинов в объемистой книге «Двадцать три ступени вниз» (М., 1978) посвящает расстрелу одну строку:

«В ночь на 17 июля все было кончено…»

Г. 3. Иоффе в монографии «Великий Октябрь и эпилог царизма» (М., 1987) о моменте казни царя и его семьи не пишет вообще.

О чем умалчивали десятки лет, повинуясь негласным указаниям «сверху», штатные советские историки партии и революции?

Кровавая бойня совершилась в одной из комнат нижнего, подвального этажа. Это был тупик, за которым шла глухая кладовая. Единственное окно, обращенное на Вознесенский переулок, снаружи было забрано в железную решетку, сильно углубленную в землю. «Один выбор этой комнаты говорит сам за себя: убийство было строго обдумано, – делал вывод Соколов. – Эта комната – в полной мере застенок. Наш старый закон называл такие убийства «подлыми».[41]

После взятия белыми Екатеринбурга следствию удалось допросить участников событий.

Охранник Проскуряков показал: «Вечером Юровский сказал Медведеву, что царская семья ночью будет расстреляна, и приказал предупредить об этом рабочих и отобрать у постовых револьверы. Пашка Медведев приказание Юровского в точности исполнил. В 12 часов ночи Юровский стал будить царскую семью, потребовав, чтобы они все оделись и сошли в нижние комнаты. По словам Медведева, Юровокий будто бы такие объяснения привел царской семье: ночь будет «опасная»… может быть, стрельбы на улицах… Встали они все в два ряда. Сам Юровский стал читать им какую-то бумагу. Государь не дослушал и спросил Юровского: «Что?» А он, по словам Пашки, поднял руку с револьвером и ответил Государю, показывая ему револьвер: «Вот что!» Когда их всех расстреляли, Андрей Стрекотин, как он мне это сам говорил, снял с них все драгоценности. Их тут же отобрал Юровский и унес наверх».[42]

Стражник Якимов тоже выгораживал себя – показывал с чужих слов: «Впереди шли Юровский и Никулин. За ними шли Государь, Государыня и дочери: Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также Боткин, Демидова, Трупп и повар Харитонов. Наследника нас на руках сам Государь. Сзади за ними шли Медведев и латыши, то есть те десять человек, которые жили в нижних комнатах и которые были выписаны Юровским из чрезвычайки… Юровский так сказал Царю: «Николай Александрович, Ваши родственники старались Вас спасти, но этого им не пришлось. И мы принуждены Вас сами расстрелять». Тут же… раздалось несколько выстрелов. Стреляли исключительно из револьверов. Вслед за первыми же выстрелами раздался «женский визг». Расстреливаемые стали падать один за другим. Первым упал Царь, за ним Наследник. Демидова же, вероятно, металась, закрывалась подушкой. Она была приколота штыками… Когда все они лежали, их стали ооматривать и некоторых из них достреливали и докалывали. Но из лиц царской семьи, я помню, они называли только одну Анастасию, как приколотую штыками… Кто-то принес, надо думать, из верхних комнат несколько простынь. Убитых стали завертывать в эти простыни…».[43]

Большевик Павел Медведев был доверенным лицом Юровского в охране. 16 июля в 7 часов вечера он уже знал, что ночью будут убивать Романовых. Уральские коммунисты еще не обсудили «вопроса» и не приняли единодушного решения казнить царя, а Юровский уже сказал начальнику охраны: «Сегодня, Медведев, мы будем расстреливать семейство, всё». И велел: предупреди около 10 часов команду, чтобы не тревожилась, если услышит выстрелы.

Медведев сказал на допросе: «Часов в 12 ночи комендант Юровский начал будить царскую семью. Сам Николай II и все семейство его, а также доктор и прислуга встали, оделись, умылись, и приблизительно через час времени все одиннадцать человек вышли из своих комнат… Спустившись вниз, они вошли в комнату, находящуюся в конце корпуса дома… Собралась всего 22 человека: И подлежащих расстрелу и 11 человек с оружием, которых он всех назвал… Все уже были расстреляны и лежали на полу, в разных положениях, около них была масса крови, причем кровь была густая, «печенками»: все, за исключением сына царя Алексея, были, по-видимому, уже мертвы. Алексей еще стонал. Юровский еще два раза выстрелил в Алексея из нагана, и тогда он стонать перестал. При мне никто из членов царской семьи никаких вопросов не задавал, не причитал, не было ни слез, ни рыданий».[44]

Охранник Стрекотин вспоминал в с;воей записке: «Арестованные уже все лежали на полу, истекая кровью, а наследник все еще сидел на стуле. Он почему-то долго не упадал со стула и оставался еще живым. Впритруть начали ему стрелять в голову и грудь, наконец и он свалился со стула. С ними вместе была расстреляна и та собачка, которую принесла с собой одна из дочерей… Трупы выносили на грузовой автомобиль, находящийся во дворе. Второй на носилки стали ложить одну из дочерей царя, но она оказалась живой, закричала и закрыла лицо рукой. Кроме того, живыми оказались еще одна из дочерей и та особа, дама, которая находилась при царской семье. Стрелять в них было уже нельзя, так как двери все внутри здания были раскрыты, тогда тов. Ермаков, видя, что я держу в руках винтовку со штыком, предложил мне доколоть оставшихся в живых. Я отказался, тогда он взял у меня из рук винтовку и начал их докалывать. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передергивались. В особенности тяжело умерла та особа – дама. Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол…».[45]

Челябинский литератор Игорь Непеин первым «пролистал» страницы недоступных советскому читателю книг. Основываясь на книгах Н. Соколова, П. Жильяра, Р. Вильтона и других, он в ноябре 1988 года рассказал в газете «Уральская новь» о страшном преступлении, совершенном в Екатеринбурге в июле 1918 года. Однако выводы Непеина довольно незамысловаты:

«В доме Ипатьева творились произвол и беззаконие: бесконтрольное и безответственное распоряжение жизнью и смертью заключенных, в том числе их детей. Их казнили без места, цели и состава преступления еще на заре советской власти. Не явилось ли это одним из прологов, что привели потом к массовым казням и репрессиям в 30-е, 40-е, 50-е годы при Сталине?».[46]

Однако такое важное решение, как расстрел царя и его семьи, не могло быть принято «бесконтрольно». Центр, как видно из предыдущего, внимательнейшим образом следил за перемещением и судьбой Романовых, строго-настрого пресекал «местную самодеятельность», и уж, конечно, такой исполнительный и дисциплинированный работник, как Голощекин, не мог пороть никакой отсебятины. По крайней мере, он непременно бы «согласовал вопрос», а не ставил бы правительство перед фактом. Тем более что телеграфная связь все эти дни работала исправно…

В «Воспоминаниях о Ленине» Н.К. Крупская бесстрастно и деловито пишет об этом событии: «Чехословаки стали подходить к Екатеринбургу, где сидел в заключении Николай II. 16 июля он и его семья были нами расстреляны, чехословакам не удалось спасти его, они взяли Екатеринбург лишь 23 июля». Стало быть, неделя еще была в запасе (о чем, разумеется, тогда не знали). Не хотели рисковать? Однако охота пуще неволи: если бы уж так хотели судить Николая И, то, конечно, вывезли бы его в оставшиеся дни – сам-то военный комиосар Голощекин и другие вполне благополучно ретировались. Но и попытки эвакуировать царскую семью не было сделано.

Впрочем, никто и не собирался снова перемещать Романовых: не для этого их привезли в Екатеринбург…

…Еще 4 июля Голощекин отбыл в Москву к Свердлову для получения специнструкций, касающихся Николая II и его семьи. Он остановился на квартире у Свердлова и тут же был извещен по телелрафу Белобородовым о событиях в Екатеринбурге. Там новым комендантом Дома особого назначения стал чекист Юровский, а охрану из местных жителей заменили интернационалистами из чрезвычайки, которых все называли латышами. Голощекин вернулся из Москвы в Екатеринбург 14 июля, в канун казни. Его возвращение совпало по времени с рядом мер, предпринятых Юровским для подготовки убийства.

Заседание Екатеринбургского Совета в ночь на 17 июля 1918 года, якобы решившего участь Романовых, было не более чем обычной партийной инсценировкой, предназначенной для обмана «трудящихся масс». Юровский вспоминал:

«16. 7 была получена телеграмма из Перми на условном языке, содержащая приказ об истреблении Р-ых (Романовых)…

16-го в шесть часов вечера Филипп Г-н (Голощекин) предписал привести приказ в исполнение. В 12 часов должна была приехать машина для отвоза трупов…».[47]