Эрик XIV - Август Стриндберг

Йоран Перссон (выглядывает в окно). Представители еще не заняли своих мест, но почти все уже в сборе!

Эрик (выходит на авансцену, кладет бумагу на стул, берет со стола корону и надевает). Несносная жара! Корона давит лоб, вся голова в поту!

Карин (входя). Прости, родной, но у детей к тебе просьба, совсем невинная просьба.

Эрик (ласково). Ну, скажи какая.

Карин. Им, они говорят, очень хочется взглянуть на короля!

Эрик. Мы каждый день ведь видимся… Ну да… Им подай короля в короне, короля на сцене! Что ж, пусть войдут!

Карин (машет рукой в сторону двери, которую она не прикрыла за собой). Идите сюда, маленькие!

Густав и Сигрид, держась за руки доктора, подходят к Эрику и падают на колени.

Эрик. А ну-ка, негодяйчики, сейчас же вставайте с пола! (Наклоняется и берет обоих на руки.) Ну вот! Можете поглядеть на эту игрушку! (Густав и Сигрид трогают пальчиками корону. Эрик целует обоих и ставит на пол.) Ну как? Высоко взобрались? А? Густав (щупает горностаев на мантии). Смотри, Сигрид, крысы!

Сигрид. Не надо мне крыс! (Идет к столу, на котором Эрик оставил свою бумагу с речью, и потихоньку закутывает в нее куклу.)

Эрик (Густаву). Ну, Йоста, хочешь тоже стать королем?

Густав. Ага, если только мама будет королевой!

Эрик. Она и так важней всякой королевы!

Густав. А я важней всякого принца, да?

Эрик. Конечно! Потому что ты ангел!

Входит придворный, что-то шепчет Йорану Перссону, тот подходит к королю.

Йоран Перссон. Пора! Поспеши!

Эрик (Карин и детям). Храни вас господь! Всех, всех! (Уходит.)

Густав и Сигрид шлют ему воздушные поцелуи.

Карин (Йорану Перссону). Что там затевается?

Йоран Перссон. Король перед риксдагом должен обвинить дворян.

Карин. Тех, что заточены в крепость?

Йоран Перссон. Их самых!

Карин. Значит, можно заточить людей в крепость прежде дознания и суда?

Йоран Перссон. Да, если кто пойман с поличным, его сразу бросают в тюрьму и потом уж ведут дознание. Так и случилось с господами дворянами.

Карин. Все-то ты мудреные вещи говоришь, где мне их понять…

Йоран Перссон. Да, правосудие – дело тонкое; тут такая нужна скрупулезность и точность, речь идет ведь о жизни и смерти! (Подходит к окну.) Слушайте! Король говорит! И его отсюда видно!

Карин. Задерните шторы! Не хочу я на это смотреть!

Йоран Перссон (задергивает шторы). Как вам угодно, фрекен.

Сигрид. Мама, это Йоран Перссон?

Карин. Тс-с, малышка!

Сигрид. Он и правда очень плохой?

Йоран Перссон. Только с плохими людьми, а не с детками.

Карин. Вы мне уж больше нравитесь, Йоран, когда вы бьете, а не когда вы ласкаете.

Йоран Перссон. Неужто?

Карин. И не хотелось бы мне хоть чем-то быть вам обязанной.

Йоран Перссон. И однако ж…

Придворный (входит, что-то шепчет Йорану Перссону, тот поспешно уходит; затем – к Карин). Ее величество вдовствующая королева просит дозволения войти!

Карин (робко). Войти? Ко мне?

Вдовствующая королева (стремительно входит слева и падает на колени). Смилуйтесь! Пощадите брата моего и близких!

Карин (падает на колени). Встаньте, Христом богом прошу, встаньте! Неужто вы и вправду думаете, что я могу кого-то миловать, я, – ведь я сама только от милости чужой и завишу! Встаньте, королева, благородная вдова великого короля Густава; я, ничтожная, не стою того, чтобы вы даже приходили ко мне!

Вдовствующая королева. Разве не фрекен Карин вижу я перед собой, которая держит на своей маленькой ладони судьбу нашего королевства… Встаньте же вы сама, подайте только знак, шевельните пальчиком – и спасите моих близких, ибо король вне себя!

Карин. Он вне себя? Отчего? Я ничего не знаю, я ничего не могу! Скажи я хоть слово – и он прибьет меня, как давеча уже чуть не прибил.

Вдовствующая королева. Значит, неправда, что вы королева?

Карин. Я? Господи! Да я последняя из женщин при дворе, если вообще можно сказать, что я при дворе!

Вдовствующая королева. И он вас обижает? Отчего же вы не уйдете от него?

Карин. Куда же мне уйти? Отец не хочет меня видеть, сестры со мной не кланяются. Последний друг мой, родственник мой Макс, исчез неведомо куда.

Вдовствующая королева. Так вы не знали, что прапорщик Макс…

Карин. Говорите!

Вдовствующая королева. Макса нет больше! Он убит!

Карин. Убит? Я так и думала, но не хотела верить! Господи! Господи! Теперь уж я прошу у вас защиты, если есть в вас хоть капля жалости к несчастной грешнице!

Вдовствующая королева (поразмыслив). Неужто все это правда?… Хорошо же; следуйте за мною в Хернингсхольм; это укрепленный замок, и там собрались дворяне, готовые защищаться от буйного безумца, пока еще держащего в руке скипетр.

Карин. А мои дети?

Вдовствующая королева. Возьмите их с собою!

Карин. Я столько горя изведала, что мне даже трудно поверить в такое ваше благородство!

Вдовствующая королева. Зачем вам говорить о благородстве или размышлять о причинах моего предложения? Ясно одно – здесь, в этом разбойничьем гнезде, оставаться вам нельзя. Спешите! Велите скорее укладывать ваши вещи. Через полчаса сюда явится король и вы с детьми погибли!

Карин. Он убил моего единственного друга, преданного мне всем сердцем, готового спасти меня от позора. Я ему прощаю, он так несчастен, но видеть его я больше не хочу. (Звонит.)

Входит камеристка.

Поскорей соберите детское платье и принесите сюда. И не забудьте игрушки, чтоб малыши дорогой не заплакали и не просились домой!

Камеристка уходит и уводит Густава и Сигрид.

Вдовствующая королева. Какие дивные у вас дети! Любит их отец?

Карин. Он боготворит их, но и убить готов! Ему сейчас бы только убивать…

Вдовствующая королева (коварно). Значит, он будет скучать по ним?

Карин. Сперва – да, потом забудет. Бедный Эрик!

Входит камеристка, приносит детские вещи, игрушки, все кладет на стулья и на стол.

Вдовствующая королева. Йоран Перссон дурно влияет на Эрика, правда?

Карин. Скорей наоборот! Йоран – он умный, ловкий и, сколько возможно, старается действовать по справедливости… Но я все равно его боюсь!

Вдовствующая королева. Знаете ли вы, что делается сейчас в зале риксдага?

Карин. Что-то решается насчет дворян, а что – я не поняла.

Вдовствующая королева. Король поклялся, что они умрут…

Карин. И Стуре? Благородные Стуре, любимцы народа?

Вдовствующая королева. Они! Они-то и заточены в подземелье замка. А с ними мой родной брат, Абрахам Стенбок…

Карин. С меня довольно! Мои дети не будут повинны в этой крови.

Из сада несутся крики, шум.

Вдовствующая королева (стоя у окна). Оставьте все! Бежим! Король идет сюда; он взбешен, даже пена у рта!

Карин. Идемте, я знаю тропу в парке, ведущую к пристани (берет кое-что из детских вещей). Только с этим мне помогите! Ох! Господи, смилуйся над нами! (Уходит вместе с вдовствующей королевой.)

Лязг оружия; трубы; стук копыт. Входит Эрик, швыряет корону на стол; озирается и что-то ищет, не помня себя от ярости.

Йоран Перссон (входя). Король здесь? Что стряслось? Что стряслось? Ради Христа – что?

Эрик (срывает с себя мантию, комкает, швыряет на пол, топчет). Стряслось? Ничего не стряслось, ибо все подстроено, подстроено дьяволом!

Йоран Перссон. Говори понятней, и я все исправлю!

Эрик. Ну вот. Ты сам знаешь, оратор я никакой, и потому я велел все для меня написать. Я думал, что бумага лежит в кармане, и я открываю огонь по предателям – никуда не заглядывая, по вдохновению. Потом я лезу в карман за бумагой, но в эту самую секунду я вижу, что рыжебородый усмехается, глядя на меня, как только один Юхан умеет усмехаться, – и не могу найти бумагу! Я прихожу в бешенство, я путаю имена и цифры, будто кто-то взял и замутил мои мозги и сделал меня косноязычным. Да, кто-то – и кто, как не сам дьявол! – заставляет меня путать Сванте Стуре и Педера Веламсона; потом я уверяю, будто дворяне украсили мост гирляндами – а ведь у них были венки! И все свое недоверие к Стуре – я ведь его всегда подавлял! – я выливаю на них вместе с бездной обвинений, которые никак не доказываю! Сперва в зале смеются, потом меня уличают в ошибках, а когда уж шесть свидетелей защиты утверждают, что Юхана встретили букетами и единственным венком, и без всяких гирлянд, тут уж мне и вовсе нет никакого доверия! Подумай! Допусти я, чтоб их судили по всем правилам закона, они бы уже давно сидели в крепости – ведь их же поймали с поличным! – так нет, мне понадобилось быть великодушным, раз на моей стороне правда! Великодушие! Черт бы побрал это великодушие! И риксдаг поддержал предателей, риксдаг приветствовал негодяев, риксдаг соболезновал злодеям, а мы – мы, судьи, – стоим перед лицом преступников как обвиняемые. Поистине, кто столкнется с дьяволом – тот и прав!