У истоков христианского притязания - Луиджи Джуссани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Христианский императив заключается в том, что содержание его вести предстает как факт. К этому нельзя не возвращаться вновь и вновь. Некоторая коварная культурная недобросовестность, в силу двусмысленного поведения и хрупкости в какой-то мере даже самих христиан, способствовала распространению смутного представления о христианстве, как о проповеди, учении и, поэтому, о чем-то вроде сказки или морали. Нет! Это, прежде всего, факт, событие, определенный человек, вошедший в число других людей.
Однако императив касается и другого аспекта этого факта: пришествие этого человека – это весть, передаваемая вплоть до сегодняшнего дня; вплоть до сегодняшнего дня об этом событии возвещается, проповедуется как о событии Присутствия. То, что некий человек сказал: «Я – Бог», и то, что это передается как факт настоящего, является чем-то, что властно требует занять личную позицию. В ответ на это можно улыбнуться, можно придти к решению просто не обращать на это внимание: но такая реакция в любом случае будет означать, что проблема решается отрицательно, что данный человек не захотел отдать себе отчет в том, что находится перед неким предложением, превосходящим любое создание человеческого воображения.
Вот почему общество так часто ничего не хочет знать об этой вести, хочет ограничить его стенами церкви или границами личного сознания. Мешает именно восприятие огромного масштаба проблемы: существовал ли Он или не существовал, или, лучше, констатировать или не констатировать, что Он существует, что Он существовал. Констатация или не констатация этого – вот самое важное решение существования. Нет более важного выбора, который может предложить общество, ни того, чему человек мог бы приписать ту же ценность. И это звучит как принуждение: утверждение христианского содержания кажется деспотизмом. Но разве деспотизм – возвещать о произошедшем, сколь бы оно ни было великим?
4. Фактическая проблема
Необходимо отдать себе отчет, что проблема касается фактического вопроса. Исходя из здравого смысла, весьма горько констатировать, что все записывают даты, начиная с момента рождения Христа, и что при этом столько людей никогда не задавали себе вопрос, в чем исторически заключается проблема Христа. Это не вопрос мнения, вкусов и даже не вопрос анализа религиозной души. Исследование религиозного чувства не приводит к пониманию того, истинна или ложна христианская весть. Я уже изложил эту позицию в первой части настоящего исследования[54]: метод определяется объектом, а не устанавливается субъектом. Религиозное чувство – это личностное явление, поэтому мы пояснили, что метод его рассмотрения (а этот подход должен быть постоянным) – это размышление человека о самом себе. Напротив, тот факт, называл или не называл Христос Себя Богом, был ли Он Богом или нет, пребывает ли Он с нами и по сей день – это историческая проблема, поэтому и метод должен быть соответствующим, и соответствующим серьезности проблемы.
В этой связи мне хотелось бы сделать небольшое отступление. Иногда можно слышать утверждения такого рода: «У христиан есть Христос, у буддистов – Будда, а у мусульман – Магомет». Совершенно очевидно, что подобные высказывания есть плод невежества. Однако необходимо кратко остановиться на этом вопросе.
Христианская весть состоит в том, что Человек, Который ел, ходил, вел нормальное человеческое существование, сказал: «Я – ваша судьба», «Я – Тот, Кем стоит все мироздание». Это объективно единственный случай в истории, когда человек не просто «обожествил себя» в общем смысле, но по существу отождествил себя с Богом. С точки зрения истории религиозного чувства человечества нужно заметить, что чем гениальнее религиозное прозрение человека, тем в большей степени он воспринимает и переживает на опыте свою отдаленность от Бога или превосходство Бога, несоразмерность между Богом и человеческим существом. Религиозный опыт – это переживаемое на опыте осознание человеком своего ничтожества, несоизмеримости тайны. Рассказывают, что св. Франциска однажды застали на коленях и уткнувшимся лицом в мох в лесах Верны; он все время повторял: «Кто Ты? Кто я?»[55], свидетельствуя таким образом о пропасти, разделяющей два полюса – человека и Бога, благодаря которой и возникает притягательная сила религиозного чувства. Чем глубже это чувство, чем более подобно мощному, сияющему, опаляющему разряду молнии, тем в большей степени человек ощущает разность потенциалов между этими двумя полюсами. Чем в большей степени человек религиозно гениален, тем менее подвержен искушению отождествить себя с божественным. Человек может действовать, «притворяясь» богом, но теоретически постичь подобное отождествление невозможно. Человек по самой своей структуре не может отождествить свою очевидную незавершенность с целостностью, разве что в случае явной патологии. В обычном состоянии разум не поддается этому искушению, потому что каждое искушение должно отталкиваться от чего-то правдоподобного, видимости возможного. Считать себя Богом для человека невозможно, это неправдоподобно.
Глава четвертая
Как проблема возникла в истории
В истории есть факт, который претендует на то, чтобы считаться собственно осуществлением гипотезы о том, что тайна вошла в ход истории как ее фактор, то есть как фактор земной, человеческий.
Мы видели, что религиозная гениальность тем более истинна, чем более далека от подобного притязания. Но вот перед нами религиозное явление, основанное как раз на таком притязании.
Прежде всего рассмотрим все, что нам было передано как констатация данности, а затем более подробно рассмотрим содержание притязания.
1. Факт как критерий
В нашем распоряжении находится дошедший до нас исторический документ, который указывает на то, как впервые возникла эта проблема, – это Евангелия. Природа этого документа представляет проблему для исторического исследования. Прежде чем констатировать факты в том виде, в каком они дошли до нас, сделаем несколько замечаний.
а) Для начала поясним, чем Евангелия не являются: таким образом, приступая к ним, мы избежим использования метода, несоответствующего объекту, поскольку, как мы сказали, объект можно узнать, только используя метод, диктуемый им самим для его рассмотрения.
Евангелия, как доказано обширным материалом, не являются «стенографическими отчетами»[56] о том, что Иисус творил и говорил, они не могут и не имеют целью стать «отчетами или исторически достоверными протоколами»[57] Его речений.
Вот как характеризует деятельность евангелистов Соборный документ Dei Verbum: «После вознесения Господня апостолы рассказали своим слушателям о том, что Господь говорил и творил, уже лучше уразумев все Его слова и деяния после славного Воскресения Христова и Его посмертных явлений и будучи просвещены Духом истины. И священные авторы написали Четвероевангелие, избирая лишь отдельные слова и деяния из многих, о которых рассказывалось устно и в письменных сочинениях, кое-что обобщая, кое-что изъясняя применительно к положению Церквей, и, наконец, сохранив характер благовестия, однако при всем этом свидетельствуя об Иисусе чистосердечно и истинно»[58].
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Т.С. Элиот. Камень. «Христианская Россия». Москва 1997.
2
Л. Джуссани. Религиозное чувство. «Христианская Россия». Москва 2004.
3
Л. Джуссани. Религиозное чувство. «Христианская Россия». Москва 2004.
4
Св. Фома. Quaest. Disp. De Ventate. II art. 2. Cp. Summa Theologiae. I, q. 14, art. I; I, q. 16, art. 3. В этих отрывках св. Фома комментирует определение Аристотеля. Ili De anima. С. 8, lect. 13.
5
Моне. Дж. Б. Монтини. О религиозном чувстве. Пастырское послание амвросианской Епархии на Великий Пост 24 февраля 1957 года.
6
Во фрагменте одного египетского гимна, восходящего к 2000 году до Р.Х. и обращенного к Нилу как к Господу, началу всего живого, говорится: «Слава тебе, отец жизни/ Бог сокровенный, берущий начало в сокровенной тьме/ орошающий поля, сотворенные Солнцем/ утоляющий жажду нив/ поящий землю/ О путь небесный, ты нисходишь свыше/друг урожая, благодаря тебе произрастают колосья/ Бог, открывающий, освети жилища» (R. Caillois-J.C. Lambert. Trésor de la poesie universelle. Gallimard-Unesco, Parigi 1958.). Из того же Египта до нас дошел гимн, на сей раз относящийся к XIV веку до Р.Х., обращенный к Эхнатону – Солнцу, из которого мы процитируем некоторые отрывки, хорошо выражающие то, как переживалась связь «Бога» со всем тем, что есть жизнь: «Ты даруешь плод чреву женщины/ влагаешь семя в мужчину/ вскармливаешь дитя в лоне матери/ о кормилец в материнском лоне/…/Цыпленок, еще не вылупившийся из скорлупы, уже пищит/ и там ты даруешь ему дыхание, дабы он был жив/ а когда ты дашь ему силу разбить скорлупу/ он выйдет и свободно побежит./ Сколь велики и разнообразны деяния твои!/ ты один Бог и нет рядом с тобой никакого иного!/ Ты сотворил землю по желанию своему,/ ты один – землю с людьми и скотом из/…/ Ты в моем сердце/ и никто не знает тебя, кроме Царя, сына твоего» (там же).
