День варенья - Александр Георгиевич Шишов

Миф о веселых одесситах ещё бытует в среде иногородних обывателей, и его во имя своих желудков надо было поддерживать.

— Что-то смотрю мужчин у вас маловато, ушли, как мамонты, покурить и не вернулись? — попытался пошутить Мурчик.

Видя отсутствие какой-либо реакции, Шура решил полушутливо с ухмылочкой объяснить:

— Капля никотина, убившая современную лошадь, в древние времена убивала стаю некурящих мамонтов.

Опять только интерес в глазах и детское ожидание чуда.

Мне уже приходилось в Москве и Ленинграде попадать в ситуацию одессита, от которого ждут смешного. Ситуация неуютная и часто тупиковая. Пошутить, конечно, можно, комментируя какое-то действо или слова, или шутейно ответить на вопрос. А с чистого листа?

Имея в запасе заготовки, можно легко и непринужденно что-то рассказывать, пересыпая речь шутками и юморными приколами, выбивать смех, как пыль из ковра, с каждой шуткой всё сильнее и сильнее — это искусство и высочайший профессионализм по части человеческого общения.

Не обладая такими способностями, но попадая в подобные ситуации, я придумал для себя выход — незамысловатый одесский анекдот всегда удовлетворит первичный интерес к персоне из Южной Пальмиры. Далее уже по обстоятельствам — слово за словом, шутка за шуткой и опять миф о веселых одесситах ложной памятью будет откладываться в сознании непредвзятых жителей нашей огромной страны.

С анекдотами тоже была проблема. Прочитав в детстве в «Золотых россыпях» высказывание Карла Маркса «Анекдот — это ум тех, кто его не имеет» и твердо памятуя о том, что «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», я как настоящий пионер-ленинец решил анекдоты не запоминать никогда. Я был уверен, слушая анекдоты и их не рассказывая, что мой ум не засорен тлетворным мусором.

Уверенность улетучилась в ту долгую морозную питерскую ночью, когда в компании спекулянта Вадима и Гриши из Белой Церкви — соседа по коммунальной квартире, где нас поселили на время каникул, в течение четырех часов по очереди, не повторяясь, мы рассказывали анекдоты, попивая водку под незатейливую закуску. Ассоциативная память — сильная и коварная штука. Безостановочно рассказывая анекдоты, их, как связанные цветные платки из шляпы фокусника, вытаскиваешь один за другим из глубин памяти. Оказалось, что я знал массу всевозможных, на любой вкус и любой случай, анекдотов — с учетом пауз, чоканья, выпивания и закусывания примерно минут на семьдесят беспрерывного рассказывания. Феноменальное открытие.

Тогда же, в Питере, я познакомился с профессиональным питерским спекулянтом Вадимом. У него была точка на Финском шоссе, где «турмалаи» за «юксы» и водку скидывали «классные шмотки». Я знал и одесских спекулянтов — этой породой людей меня не удивишь. Но!!! Меня поразила Вадима ондатровая шапка, изнутри подшитая красной широкой тесьмой. Вадим мне объяснил, что когда он шапку поносит, и она ему надоест, он отпорет тесьму и толканет шапку как новую.

Сосед Гриша — большой, шумный, всегда улыбающийся, доброжелательный и приветливый парень из Белой Церкви, где, как он утверждал, даже в троллейбусах говорят на идиш. В идиш я поверил, а в то, что в Белой Церкви есть троллейбусы, нет. Учился Гриша в «Тряпке», но не хотел жить в общежитии, вот родители и снимали ему комнату в коммуне. Он был очень похож на мальчика из параллельного класса Яшу Бранда. Путаясь, я его периодически называл Яшей, с чем, в конце концов, он смирился и отзывался и на Яшу, и на Гришу.

3.3. Мальчик Яша

Кстати, о мальчике Яше. Мальчик Яша Бранд появился в нашей школе в девятом классе. Однажды, за неделю до первого сентября, мы играли в футбол на спортивной площадке слева от ворот во двор нашей 117-й школы. Площадка была пыльной, зато в уютной тени дома, в отличие от школьного двора с раскаленным и парящим асфальтом от нещадно жарящего со стороны костёла солнца.

Из неудобств, кроме пыли, был двухметровой забор из редких прутьев с пиками на концах, через который после неточного и, как правило, сильного удара мяч вылетал на улицу и, «звеня и подпрыгивая», скатывался по Жуковского к улице Ленина.

Если не успеешь его догнать, то он покатился до Пушкинской или ещё дальше до Гарибальди и, при особом невезении, мог свалиться в Канаву, а далее согласно рельефу местности. По Канаве — спуску Вакуленчука — набирая скорость, с легкостью мог долететь до одноименной с Вакулечуком площади и, пройдя через проходную морского торгового порта, обпрыгивая высоченные терриконы жёлтого кубинского сахара-песка и груды лежащего на причалах металла, оттолкнувшись от кнехтов, удавкой затянутых толстыми мохнатыми канатами, упасть в море и уплыть в Турцию, а там Босфор, Дарданеллы и так до Гибралтара с выходом в Атлантический океан. А кто его будет искать в том океане?

Мячи для игры в футбол покупали рядом со школой, в «Детском мире». Семьдесят копеек стоил большой, немного меньше футбольного, резиновый красно-зеленый детский мяч, это когда много желающих и, скинувшись остатками мелочи от школьных завтраков, денег набирали на его покупку. И сорок две копейки точно такой же резиновый красно-зеленый с желтой экваториальной линией, но в два раза меньше. Этот мяч при сильном ударе умудрялся сжиматься, протискиваться между прутьями забора и по той же схеме, что и большой мяч, но с меньшей скоростью, норовил свалить в эмиграцию.

Через двадцать минут игры как один, так и другой мячи становились пестро-черными, а облезшая, недавно радующая детский глаз краска, невнятными островками разукрашивала непривлекательную поверхность оголившейся вулканизированной резины. Если с нами был Заяц, живущий по диагонали от школы, то, как правило, он забирал мяч после игры домой, а если нет, то мяч уносил Мосик. Мосик жил на Дерибасовской угол Ленина и, засунув мяч в авоську, специально таскаемую в портфеле, он всю дорогу до дома шёл, подбивая мяч ногами так, чтобы на каждый шаг приходился удар. При этом он ещё разговаривал, проходил насквозь «Детский мир», читал журнал «Крокодил» на стенде под стеклом напротив «Дельфина», пил газировку, опять же насквозь проходил «Военторг» и, свернув на Дерибасовскую, поднимался на третий этаж и сильными ударами стучал мячом по двери коммунальной квартиры, чтобы её побыстрее открыли.

В тот день мы играли маленьким мячом, и игра была особенно напряженной, так как сошлись соперники с восьмилетним стажем принципиальности и неуступчивости — два параллельных класса «А» и «Б».

В азарте игры мы и не заметили, как подошёл высокий грузный молодой мужчина с бакенбардами, густой, вьющейся шевелюрой и трехдневной щетиной. Когда мяч вылетел в очередной раз в аут