Война с Ганнибалом - Тит Ливий

Что же до животных, то они иной раз проламывали и нижний слой снега и тогда словно бы попадали в капкан. Стараясь вырваться, они отчаянно бились и в конце концов, раскрошив ледяную корку, завязали окончательно.

Изнурив без толку и людей, и животных, Ганнибал отдал наконец приказ остановиться лагерем тут же, на хребте. Чтобы расчистить место для лагеря, пришлось срыть и раскидать целую гору снега. Когда воины немного передохнули, их повели прокладывать дорогу – снова к той расселине, которую прежде Ганнибал нашел непроходимой. Солдаты валят высокие и толстые деревья, очищают их от ветвей и громоздят стволы один на другой, а как только поднимается ветер, чтобы раздуть пламя пожарче, зажигают этот исполинский костер; когда же костер гаснет, льют на раскаленные камни уксус, разрыхляя скалу. Железными кирками они вырубают затем дорогу, смягчая и скрадывая крутизну многочисленными поворотами, – дорогу, годную не только для мулов и коней, но и для слонов.

Работы заняли четыре дня, и скот падал от голода, потому что на вершинах не растет почти ничего, а если что и растет, так все равно спрятано под снегом. Зато пониже карфагенян ждали теплые, солнечные долины, ручьи, леса, луга. Здесь откормились животные и набрались сил люди. После отдыха они за три дневных перехода миновали предгорья и вышли на равнину.

Весь переход из Испании в Италию продолжался пять месяцев, переход черев Альпы – пятнадцать дней. Сколько войска привел в Италию Ганнибал, в точности никому не известно, а приблизительно – восемьдесят тысяч пехоты и десять тысяч конницы.

От Альп до Тицина.

Карфагеняне стали лагерем в земле галлов-тавринов. Обстоятельства складывались очень удачно для Ганнибала: таврины воевали со своими соседями, галлами-инсубрами, и стоило прийти на помощь одной из сторон, чтобы тут же обзавестись первыми союзниками. Но только теперь, на отдыхе, воины ощутили по-настоящему, как много они перенесли. Покой после непосильных трудов, изобилие после нужды, чистота и тепло после холода, сырости и грязи разбередили все раны, расслабили мышцы. Ганнибал не смог бы заставить своих людей сразу же выйти в поле.

Это прекрасно понимал консул Публий Корнелий, который возвратился из Галлии морем и принял командование над войском, лишь незадолго до того набранным (свое войско, под начальством брата, Гнея Корнелия Сципиона, он отправил из Галлии в Испанию), и он спешит к реке Паду, чтобы схватиться с неприятелем, пока тот еще не совсем оправился. Но тем временем Ганнибал успел сняться со стоянки и захватить главный город тавринов[9], которые не желали принять его дружбу. Впрочем, не то чтобы не желали: как и остальные галльские племена вдоль Пада, они охотно присоединились бы к Ганнибалу, если бы не страх перед консулом, которого ждали со дня на день… Убедившись, что галлы всегда поддержат лишь того, кто окажется подле, Ганнибал покинул владения тавринов и выступил навстречу Корнелию.

Корнелий переправился через Пад и подошел к реке Тицину. Оба войска были уже совсем рядом, битва надвигалась, и, чтобы подбодрить своих людей, консул произнес примерно такую речь:

– Если бы со мною было сейчас то войско, с которым Я расстался в Галлии, я бы промолчал, не сказал ни слова. Зачем, в самом деле, обращаться с ободрениями к той коннице, которая наголову разбила вражескую конницу у Родана, или к той пехоте, которая гнала Ганнибала, преследовала его по пятам? Ведь если враг отступает и уклоняется От битвы, значит, он отдает победу в наши руки! Но для вас, солдаты, я – новый начальник, и вы для меня – новые подчиненные, а потому выслушайте несколько слов перед близким уже боем.

Прежде всего, кто наши враги? Те же самые карфагеняне, которых мы били на суше и на море в Первую Пуническую войну. Значит, и сегодня мы будем сражаться с отвагою и весельем победителей, а они – со страхом и унынием побежденных. Далее: переход через Альпы отнял у них две трети пехоты и столько же конницы. Те же, кто остался в живых – не люди, а только тени людей, измученные голодом, холодом, грязью; их руки, ноги, спины, бока побиты, переломаны, ободраны на скалах, камнях и утесах, обожжены морозом; их оружие притупилось, их кони охромели. Боюсь, как бы после нашей победы не стали говорить, что, дескать, не римляне одолели Ганнибала, но Альпы.

Сражаясь с Ганнибалом, вы будете испытывать не только обычные во всяком сражении чувства, но еще особую ненависть и особый гнев, словно бы усмиряя восставших рабов. Ведь в первую войну с карфагенянами мы могли бы переморить голодом все их войско, окруженное в Сицилии, могли переплыть в Африку и без всякого сопротивления стереть их город с лица земли. Но мы пощадили побежденных, даровали им мир и даже приняли под свою защиту. И какова же их благодарность? Они идут на Рим!

Поймите – как ни горько в этом убедиться, – что не славы ищем мы в нынешней войне, но спасения родины, не за Сицилию и Сардинию боремся, как тридцать лет назад, но за Италию. Нет за нашей спиною другого войска, которое остановит неприятеля, если обратимся в бегство мы, нету других Альп, которые встанут у него на пути и дадут нам время снова собраться с силами. А потому здесь мы будем биться с таким же упорством, с каким бились бы под самыми стенами Рима.

Обратился с речью к своим воинам и Ганнибал. Но предварительно он велел привести пленных горцев и спросил, «то из них согласен сразиться друг с другом под условием, что победитель получает свободу, доспехи и коня. Все, как один, захотели испытать счастье с оружием в руках, и тогда Ганнибал предложил им бросить меж собою жребий. Те, кому выпадало сражаться, от радости пускались в пляс, неистово скакали и прыгали – по обычаю всех галлов. Так составилось несколько пар, и начались поединки, до того разгорячившие и раззадорившие всех зрителей – не только пленных, но и карфагенян, – что погибших храбрецов восхваляли едва ли не громче, чем оставшихся в живых.

Видя это всеобщее воодушевление, Ганнибал поспешил открыть сходку.

Он сравнивал участь своих с участью пленников, которые только что боролись и умирали у них на глазах, и утверждал, что их собственное положение ничуть не легче. Слева и справа они заперты двумя морями, за спиною у них – Альпы, впереди – широкий и бурный Пад. Победить или погибнуть в первом же сражении – иного выбора нет. Зато победителям судьба сулит неслыханно щедрую награду.

Он уверял своих, что победа над римлянами совсем не так трудна, как может показаться с первого взгляда, что карфагенское войско и опытнее, и сильнее римского, а начальников и сравнивать не стоит – настолько он, Ганнибал, выше консула Корнелия.

– Мы нападаем, – говорил он, – а у нападающих всегда больше отваги и бодрости, чем у тех, кто вынужден отражать нападение. Нам некуда бежать, и потому нам не позволены ни робость, ни малодушие: если удача склонится на сторону врага, надо искать смерти в бою, а не спасения в бегстве. И если все твердо запомнили и усвоили эти слова, вы уже победили, потому что самое острое и самое победоносное оружие, какое только дали людям бессмертные боги, – это презрение к смерти.

Битва при реке Тицине.

Римляне принялись наводить мост через Тицин, а Ганнибал тем временем отправляет отряд нумидийской конницы грабить владения союзников римского народа, чтобы заставить эти галльские племена отказаться от союза с Римом. Когда же мост был готов и римляне, завершив переправу, разбили лагерь в семи или восьми километрах от карфагенского лагеря, Ганнибал созвал еще одну сходку и опять обещал воинам богатейшие награды – деньги, землю в Италии, в Африке, в Испании (кто где пожелает), полные права гражданства в Карфагене (тем, кто ими не владел), даже свободу рабам, которые примут участие в битве вместе со своими хозяевами (хозяевам он пообещал вернуть по два новых невольника за каждого отпущенного на волю раба). А чтобы никто не сомневался, что все обещания будут исполнены, он взял в правую руку камень, левой ухватил за шею ягненка и воскликнул, обращаясь к Юпитеру и остальным богам:

– Если я нарушу свое слово, предайте меня, боги, такой же смерти, какой я предаю ягненка! – и с этими словами размозжил ягненку голову.

После такой клятвы карфагенянам казалось, будто сами боги поручились каждому в отдельности, что надежды его сбудутся, и все с нетерпением ждали сражения. Римский же лагерь, напротив, был охвачен унынием. Мало того, что римляне вообще сомневались в своих силах, – их пугали вдобавок дурные предзнаменования. Средь бела дня в лагерь забежал волк, перекусал всех, кто ни попался ему на пути, и благополучно ушел от погони. На дерево, в тени которого стояла палатка консула, уселся рой пчел. Корнелий совершил особые жертвоприношения, чтобы утишить гнев богов, о котором возвестили злые знамения, а затем во главе конницы и легкой пехоты вышел на разведку. На полпути к неприятельскому лагерю он повстречался с Ганнибалом, который тоже осматривал местность с отрядом конницы. Увидев густые облака пыли, которые с каждой минутою сгущались все больше, и римляне, и пунийцы остановились и принялись строиться к бою.